Итак, Милица пыталась посредством личных встреч, бесед и переписки влиять на императора ради проведения в жизнь «черногорской мечты», однако рядом с императором находился человек, противодействовавший этому влиянию. Императрица Александра Федоровна ранее была близкой подругой Милицы и Станы, однако в их отношениях произошел разлад, причиной которого был Распутин. Недавние подруги превратились во врагов. Когда столица Черногории была захвачена противником, императрица со злорадством писала императору: «Я прочла, что эвакуировано Цетинье и что их войска окружены. Ну, вот теперь король с сыновьями и черными дочерьми, находящимися здесь и так безумно желавшими этой войны124, расплачиваются за свои грехи перед Богом и тобою, так как они восстали против нашего Друга125, зная, кто Он такой! Господь мстит за себя. Только мне жаль народа, это все такие герои, а итальянцы – эгоистичные скоты, покинувшие их в беде, – трусы!»126. Позже императрица поняла, что весь народ не должен нести ответственность за некоторых своих представителей, даже если это королевская семья. «Думаю, что настроение черных сестер, – писала императрица, – должно быть подавленным из-за участи их несчастной родины!»127. То положение, в котором находилась черногорская и сербская армии в 1916 г., не могло не вызывать сочувствия, которое затмевало даже чувство ненависти.
«Я боюсь Милицы и ее лукавства…» 128 От любви до ненависти
История дружбы черногорок и императрицы весьма примечательна. Все они не нашли доброго к себе расположения придворного окружения. Императрица была закрытым человеком, а черногорки, наоборот, весьма напористы. Свою версию начала этой дружбы изложил граф Витте в свойственной ему язвительной манере, подчеркивая при этом коварство Милицы и Анастасии. По его словам, они выбрали подходящий момент, чтобы «втереться» в доверие к императрице: «Как раз императрица заболела какою-то желудочною болезнью; черногорки тут как тут, ее не покидают, устраняют горничных и сами добровольно принимают на себя эту неприятную в подобных болезнях обязанность. Таким образом они втираются в её фавор и делаются ее первыми подругами. Покуда государь не разошелся, было не особенно заметно, но, по мере того, как он начал расходиться, и императрица-мать [43] начала терять свое влияние, влияние черногорок все усиливалось и усиливалось»129.
Однако можно ли точно сказать, что действия черногорок были обусловлены коварством? На наш взгляд, следует посмотреть на ситуацию и с другой стороны. Так же как и черногорки, императрица не пользовалась при дворе особой любовью, у нее не было друзей. Милица и Стана окружили Александру Федоровну вниманием и заботой в тот момент, когда она больше всего в этом нуждалась. Черногорки действительно самоотверженно ухаживали за императрицей, этого нельзя отрицать.
Император и императрица часто бывали в компании Милицы и Станы, собираясь на чаепития, приезжали друг к другу в гости, устраивали спиритические сеансы. Императорская чета нередко бывала в доме Милицы и Петра Николаевича. Также они встречались и у Анны Александровны Вырубовой [44]. В одну из таких встреч черногорки и познакомили царскую чету с неким месье Филиппом130, которого Милица специально выписала из Парижа. Затем, после смерти месье Филиппа, появился Распутин131.
Помимо знаменитых месье Филиппа и Распутина, Милица и Стана приводили к императору и императрице разных «целителей», юродивых, за что черногорок обвиняли в насаждении при дворе «фанатического мистицизма» 132, спиритизма и прочего негативного влияния. Однако не стоит забывать формулу: «спрос рождает предложение». Если спиритизм и мистицизм так хорошо прижились при царском дворе, то для этого явно была благодатная почва. Многие современники считали, что императрица была психически неуравновешенна. Они с императором очень хотели иметь сына, наследника, но у них рождались девочки, одна за другой… Александра Федоровна считала это своей виной, эта идея-фикс изводила ее, и морально, и физически. При этом она невероятно прониклась православной верой, хотя вера ее была весьма странной: императрица верила в чудеса, знамения, пророчества, в которых пыталась найти ответы на мучащие ее вопросы и искала спасение и надежду на рождение наследника. Узнав о существовании «божьих людей», она поверила в них всей душой. Милица и Стана, будучи близкими подругами царицы, искренне желали ей помочь – они стали приводить ко двору «божьих людей» со всей России.
Существует даже мнение, что Милица своей «религиозно-мистической деятельностью» преследовала чисто коммерческую цель, которая заключалась в получении от Николая II «многочисленных и значительных сумм»133.
Возможно, многие негативные отзывы о религиозно-мистической деятельности Милицы и ее сестры появились вследствие зависти придворного окружения к тому, что черногорки пользовались полнейшим доверием у царской четы, а также из-за недовольства их все возрастающим влиянием при дворе.
Дружба черногорок с императорской четой была весьма сильна, а доверие Николая II и Александры Федоровны к ним почти безгранично. Они посвящали Милицу и Стану даже в самые личные, семейные дела, в которые, учитывая особую закрытость и узость семейного круга императора, посторонние люди не посвящались.
Император Николай II, а для «милой Милицы»134 – просто Ники, не только старался исполнять ее просьбы, но и делился с ней самыми сокровенными радостями и переживаниями, сообщая, например, что у Алике начались роды. Он просит Милицу: «Молись за нее и за ребенка»135. Считая «дорогую Милицу»136 неким проводником, посредником Бога, император разделяет с ней радость рождения сына: «Не хватает слов, чтобы достаточно благодарить Господа за Его великую милость. Пожалуйста, передай каким-нибудь образом нашу благодарность и радость… Ему»137.
Однако теплая дружба с императорской четой неожиданно сменяется холодной озлобленностью. О причине этого разлада в мемуарах их современников не говорится прямо, часто их авторы сами этого не знают.
Можно предположить, что черногорки, «первооткрыватели» Распутина, стали ревновать старца к Ники и Алике. Возможно, они ожидали, что Григорий будет выказывать им больше благодарности. Некоторые отечественные исследователи считают, что черногорские принцессы хотели через Распутина влиять на мнение императора и таким образом проводить желаемую им политику138. Распутин, по-видимому, отказался быть «орудием» в их руках, что вызвало недовольство черногорок и послужило причиной разрыва отношений. После этого Милица и Стана начали злословить против Распутина, а он, в свою очередь, против них. Когда же перед императрицей встал выбор между подругами-черногорками и «божьим человеком» – Распутиным, она предпочла старца, обладавшего даром исцелять цесаревича Алексея.
Юлия Ден, подруга императрицы, в своих мемуарах связывает этот разлад с другим событием, а именно с увольнением великого князя Николая Николаевича, второго мужа Станы139, с должности Верховного главнокомандующего во время Первой мировой войны, после чего дома Милицы и Станы «превратились в один из главных центров распространения сплетен и клеветы против их величеств»140. Ден ошибается, так как разлад, по нашим данным, произошел значительно раньше – около 1907 г. Что же касается Николая Николаевича, то его назначили на пост Верховного главнокомандующего скорее не благодаря дружбе его жены Станы с императрицей, а вопреки уже сложившемуся к началу войны ее плохому отношению к семьям черногорок и Николаю Николаевичу.
Ю. Н. Данилов, бывший генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего, пишет, что этот разлад произошел «под влиянием того же отвергнутого в семье великого князя (Николая Николаевича младшего – Я. Q Распутина и других причин семейного характера» 141, вследствие чего «императрица Александра Федоровна глубоко возненавидела жену великого князя Николая Николаевича великую княгиню Анастасию Николаевну и ее сестру Милицу Николаевну, жену брата великого князя – Петра Николаевича, и потому всемерно старалась отвести Николая Николаевича от какого-либо активного влияния на царя»142.
Романова или Петрович-Негош?
Не раз упоминавшийся нами министр финансов Витте недаром именовал Милицу Николаевну и ее сестру Стану не иначе как «черногорка 1» и «черногорка 2». Примечательно, что придворное окружение, даже то, которое не общалось с Милицей и Станой лично, все же знало, что они – черногорки, и именовало их «черными женщинами», «черными паучихами», связывая эти прозвища и с их смуглым цветом кожи, и с неприязнью к ним, и с именем их родины – Черногории. Почему же Милица и Стана оставались при дворе «черногорками», почему остались самобытными, почему не ассимилировались и не обрусели, как все другие принцессы?
