Впрочем, она не успела ни крикнуть протестующе, ни грохнуться в обморок… Здоровенный вертухай, достигающий головой потолка, просто схватил ее своими ручищами в охапку и силком запихнул в дверной проем.
В каменном мешке, где она очутилась, пахло сыростью, нечистотами, безнадегой…
Раздался лязг запираемых дверей. Уже через эту преграду, отделяющую ее от свободы, до нее долетел грубый голос амбала, подвизающегося здесь в роли охранника – в нападении, кстати, он также участвовал:
– Сиди там тихо! Только пикни, сразу заткну пасть вонючим кляпом!
Он сказал это по-чеченски, но Тамара все прекрасно поняла…
Послышались звуки удаляющихся шагов. Потом хлопнула еще одна дверь, но уже гораздо тише, где-то наверху… Все, теперь она осталась одна.
Но так ли это? Вероятно, Сашу Протасова они тоже где-то в этих казематах держат? Не зря этот широкоплечий гад предупредил ее, чтобы она сидела тихо? Наверное, если громко крикнуть, то кто-то из узников, тот же Александр, сможет не только услышать ее голос, но и отозваться?..
Тамара попыталась подать голос, но от охватившего ее всю ледяного ужаса смогла выдавить из себя лишь какой-то невнятный сипящий звук, не громче мышиного писка.
Она приказала себе – не бояться.
В камере было темно, но толика жиденького маслянистого света, исходящего от тусклого светильника в коридоре, все же проникала в каменный мешок через щель в дверном проеме: дверь, обшитая металлическим листом, была тяжелой, петли ослабли, и вверху образовалась щель, куда свободно пролез ее палец и откуда слегка сквозило…
В ее нынешних апартаментах мебель отсутствовала напрочь. Даже лежака никакого нет. Не считать же таковым деревянный поддон, брошенный на пол? На нем ни сидеть неудобно, ни лежать несподручно… И еще есть ведро, каковое, очевидно, должно служить заключенной для отправления естественных нужд.
Брезгливо сдвинув «парашу» носком туфли в дальний угол камеры, Тамара ступила на поддон – все ж не так холодно будет ногам.
Уже второй раз за короткое время она попадает в переплет, и вновь за этим стоит зловещий Ильдас. Ее родной дядя, которого она таковым не признает. Окружают его, кажется, сплошь одни чеченцы.
Тамара приказала себе не только не бояться, но и не позволить душе пропитаться глубочайшим отвращением к людям, говорящим по-чеченски.
Протасов, в силу трагической судьбы своих родителей, имеет право ненавидеть чеченцев. Другое дело, что он сам об этом думает. Склонен ли он мазать всех вайнахов черной краской? Или время притупило его ненависть, смягчило боль потери, и теперь он способен к объективной оценке, как это произошло в ходе его знакомства с Ахмадом Бадуевым?
У Протасова есть выбор.
А вот у нее, Тамары, дочери Руслана, такой возможности нет. Она может позволить себе ненавидеть Ильдаса. Или Ваху Муталиева, помогающего ему в самых неблаговидных делах. Или этого здоровенного вайнаха, готового убивать всякого по приказу любого из этих двух.
Но она не может позволить себе ненавидеть всех чеченцев. По естественной причине: она сама наполовину чеченка…
О своих чеченских корнях Тамара в детстве особо не задумывалась. Ксенофобия в ту пору не так явственно, не так нагло давала о себе знать, разве что на бытовой почве. Время нынешних кавказских войн еще не настало. В среде передовой российской интеллигенции многие даже сочувствовали представителям репрессированных Сталиным народов – чеченцам, ингушам, прочим горским народам…
Мама Тамары была моложе отца на семь лет. Родилась в Ленинграде в семье главного инженера одного крупного предприятия. В пятьдесят втором, когда Ларисе не исполнилось и года, его арестовали. Мама Ларисы, работавшая в ту пору в Публичной библиотеке, обивала пороги «дома на Литейном», пытаясь выяснить судьбу своего мужа. Но через полгода забрали и ее, отправили с «червонцем» скитаться по лагерным зонам далекого Казахстана. Ларису забрали в детский приют, но, к счастью, какая-то дальняя родственница отыскала ее там и уже в пятьдесят седьмом привезла в Казахстан, в небольшой райцентр в Карагандинской области, где мама Ларисы в то время жила на спецпоселении. О том, чтобы вернуться в Ленинград, на Моховую, где они жили раньше, не было и речи. Чуть позже, когда бабушка добилась для себя и своего мужа полной амнистии, можно было попытаться вернуться в Питер, хотя квартира их, конечно же, давно была кем-то занята. Но мама Ларисы в то время снова вышла замуж, и после этого они переехали в облцентр Караганду. Дедушки уже не было в живых. Согласно справке, которую бабушке как-то удалось выбить из Органов, отец Ларисы умер в «Крестах» от острого сердечного приступа в декабре 1953 года. Но спустя годы выяснилось, что это не так… Руслан в середине восьмидесятых через какие-то свои связи добыл точную информацию – у мамы даже хранилась папка с уголовным делом ее отца. Так вот, дедушку Тамары расстреляли спустя всего две недели после ареста, и проходил он одновременно по надуманному факту саботажа и как соучастник по «ленинградскому делу».
Что же касается бабушки, то она, подорвав здоровье в лагерях и ссылках, умерла от настоящего, а не выдуманного органами сердечного приступа, в пятьдесят два года – это случилось в середине семидесятых.
Так что Лариса, как и ее единственная дочь, в сущности, была сиротой.
Да, о том, что ее отец чеченец и что это для нее означает, Тамара как-то не задумывалась. В детстве она соприкасалась, в той же школе, со многими: русскими, евреями, армянами, украинцами и еще бог весть с кем. И уж ее-то никто не дразнил «чеченкой» или «черной», а то и «чернозадой» – такого никогда не было. Да и смешно было бы, если бы кому-то вдруг пришло в голову обзывать ее, светловолосую девочку, – «черной».
Иногда мама, когда дулась на отца, хотя такое случалось крайне редко, называла Руслана «злой чеченец». Или – «разбойник». А бывало так, что цитировала классические строки:
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал…
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал.
Руслан неизменно делал в этом месте «зверский облик» и обещал «зарэзать глюпый дэвушка», то бишь Ларису. Мама лишь смеялась, обнажая свои прелестные белые зубки. Тамара, еще будучи девочкой, понимала, что все это не всерьез. Какой же отец «разбойник»? Вот Витька Полуянов, второгодник из ее класса, – тот настоящий разбойник.
Учительница так и говорила в сердцах: «По тебе, Полуянов, тюрьма плачет…» К тому же отец ее был нефтяник. Тамара еще толком не знала, что это означает; но то, что ее отец, папин друг дядя Коля Рассадин и другие люди из той же среды – не разбойники, а совсем даже наоборот, это она понимала с младых лет.
Они жили в Москве, сначала в двух-, а затем и в просторной трехкомнатной квартире на Ленинградском проспекте, и все у них было хорошо. Отец занимал какие-то должности то в союзном министерстве нефтяной промышленности, то в объединении «Юганскнефтегаз»… Мотался по командировкам: Сургут, Ноябрьск, Новый Уренгой, Нягань, Нижневартовск… Частенько бывал и на своей родине, в Грозном, где также имелась в те годы развитая нефтяная индустрия.
Отец, правда, по какой-то причине почти не общался со своей чеченской родней. Не сразу, но Тамаре все же удалось выяснить, что у нее есть родственники по папиной линии: дед, бабушка, дяди, тети, и даже имеются двоюродные братья и сестры. Но когда она просила познакомить ее с ними, отец скупо отговаривался: «Моя родня живет очень далеко.
Когда ты подрастешь, я непременно тебя туда отвезу…»
Тамара, решив переменить позу, присела на корточки, обхватив колени руками. Но мысли ее текли все в том же направлении…
Первый «звоночек» для нее раздался, когда ей пошел одиннадцатый год.
Дома у них была хорошая библиотека, и мама, помимо обычного «детского» репертуара, стала понемногу приобщать дочь к чтению русской классики.
Нет, творениями Достоевского ее не грузили, но произведения Пушкина, и не только сказки, а также «избранное» из Лермонтова, Тютчева, Блока и Есенина постепенно входили в круг чтения Тамары.
Однажды она перепутала том из сочинений Пушкина. Перелистнула, чтобы посмотреть его содержание. Случайно попала на отрывок из дневников, где говорится о «черкесах». Она уже знала в то время, что «черкесами» в России называли горские народы, но чаще всего – чеченцев.
Прочла внимательно, а потом еще не раз перечитывала этот и другие отрывки из классиков, где упоминаются чеченцы и где дается характеристика народу, к которому принадлежит и ее папа Руслан Хорхоев.
Она и сейчас помнит наизусть поразивший ее восприятие отрывок из кавказского дневника А.С. Пушкина: «Черкесы нас ненавидят, и Русские в долгу не остаются. – Мы вытеснили их из привольных пастбищ – аулы их разрушены – целые племена уничтожены. – Они далее, далее уходят и стесняются в горах, и оттуда направляют свои набеги – дружба мирных черкесов ненадежна. Они всегда готовы помочь буйным своим одноплеменникам. Все меры, предпринимаемые к их укрощению, были тщетны. – Но меры жестокие более действительны. – Древний дух дикого их рыцарства заметно упал. Они редко нападают в равном числе на казаков – никогда на пехоту, и бегут, завидя пушки.
