— Прекрати, я в порядке.
Впрочем, я сама уже в этом убедилась и перешла ко второй части: ругательной.
— Если бы ты хоть раз сказал мне правду, то половина проблем исчезла бы сама собой! — Майорин закатил глаза, видно, мечтал потерять сознание. Но то, как назло, отказалось уходить от вновь обретенного хозяина, а умирать понарошку колдун не умел. Поэтому просто молчал. — Ты мог бы меня предупредить, и мне не пришлось бы всю ночь искать тебя по Вирице!
— И не надо было… — прохрипел он, опять закашлявшись, попытался смахнуть мою руку со лба, но поздно. Лоб был не горячий — раскаленный.
Под мое упрямое ворчание (а на ком еще срывать злость прикажете?) мы дошли до дома. Хотя «дошли» — сильно сказано, скорее, я волочила на себе тело, а тело, насколько могло, пыталось облегчить мою участь. Всю дорогу я жалела, что не привлекла к сей почетной обязанности дворянина или менестреля, последний наверняка бы с радостью согласился, это ведь еще одна тема для баллады. Хотя, может, ему и первых Двух хватит…
Когда отругиваться стало безопасно (вдруг брошу посреди пути?) и мы успешно оказались дома, колдун не выдержал:
— Перестань меня пилить!
— Ага, сейчас! Размечтался! Я только начала.
— Айрин!
— Что? — Я укрыла это горе одеялом и затопила печь. Дом за ночь не столько промерз, сколько отсырел. Последние запасы вина пошли на благо страждущего.
— Извини, но если бы я сказал тебе, что собираюсь делать, ты бы приняла посильное участие!
— И что?
— А твое участие было совсем некстати.
— Почему? — Я как раз раздумывала — обидеться мне сейчас или все выведать и только тогда обижаться.
— Ты все превращаешь в балаган с толпой зрителей. А нужно было действовать тихо, незаметно. — В отместку я смачно пересказала прошедшую ночь.
Майорин, кажется, еще больше побледнел.
— Какое счастье, что я этого не видел.
— Зато услышишь. Валья обещал балладу написать.
— Вот этого я и боюсь. Почему нельзя все делать по-людски?
— Ну конечно! — Я все-таки взорвалась. — Я и так выслушала два варианта событий, в обоих ты, кстати, сладко коротал ночку в нежных женских объятиях, а я — злая дура — хотела этому помешать.
Колдун хрипло рассмеялся из-под одеяла.
— Мне просто обидно, Майорин.
— Сядь. — Рука хлопнула по матрасу, будто я кошка.
— Обидно, что тебя считают таким бабником, а меня такой дурой.
— Сядь. — Я села на самый краешек, держа на вооружении кружку с молочным отваром хвоща. Сама знаю, что гадость, но при простуде самое то. — Ты ревнуешь?
Он уставился на меня своими светлыми глазами, кошмар какой.
— Я ревную, ага, разбежался лбом об стену.
— Самой не смешно?
— Искать твой труп ночью? Не очень. На. Выпей.
Колдун отпил и выпучил глаза.
— Гадость какая!
— Сам же научил!
— Я?!
— А кто?
— Может, Ильма? — В голосе проскользнули и мольба и надежда.
— Нет, мама учила меня только хорошему.
— Ну конечно! А доканывать больных?
— Ты меня полтора года доканываешь, я же терплю. — По полу дуло, и я забралась на одеяло с ногами, сапоги сиротливо стояли на пороге комнаты. — Надо дров подкинуть.
Идти к печке было лень. Я доползла до сапог, кинула в зев печки несколько поленьев. Огонь тут же жадно обвил их со всех сторон. Мне захотелось побыть поленом, спрятаться в чьем-нибудь огне, согреваясь и сгорая одновременно. Отдавая всю сущность на потребу этому пламени. Каждый вздох, каждое движение — все ради этого огня. Такого быстрого и такого вечного. Потухающего и разгорающегося вновь…
— Айрин! Ты куда пропала?
Я оторвалась от танцующих язычков в топке.
— Сейчас.
— У нас есть еще одеяло?
Только мое, больше нет… Но я принесла ему свое и укрыла. Колдуна колотило, жар все набирал силы. А зелье подействует далеко не сразу.
— Холодно?
— Да так, морозит чуть. — Улыбка вышла несколько деревянная и клацающая. Не дай боги волка с такой в лесу встретить, кондрашка сразу хватит, и гоняться не надо.
— Чуть? Посидеть с тобой?
— Посиди. — Я устроилась у него в ногах, облокотившись на стену. — Ты спишь совсем.
— Нет.
— Спишь.
— И что?
— Иди, ляг, раз устала.
«Хорошо тебе добродетельствовать, одеяло-то ты у меня забрал», — про себя съязвила я. Но вслух проворчала:
— Я не устала.
— Ах, ну да, конечно.
Спор кто упрямей, похоже, решился в мою пользу. Почему только мне от этого не лучше?
Проснулась я уже вечером. От надсадного кашля. Я открыла глаза, сумерки сгущались, и в окно бил чуть сероватый свет. Колдун спал, отвернувшись к стене. Моя спина разнылась ничем не хуже чем у радикулитных бабок, посещавших меня по сто раз на дню. Надеюсь, Жарка передала в храм сообщение, что я заболела, и надеюсь, матери-настоятельнице. Правда, с утра убийца с истовой искренностью обещала меня подменить. Я представила себе плакат: «Мертвые не болеют». Вполне в ее духе. Пусть меня сразу уволят, все лучше, чем так. Плюнув на приличия, да и поздно уже — и так вся девичья честь по Велмании растеряна, я растянулась рядом с колдуном. Грел он не хуже печки, правда, в отличие от нее, трясся.
Ночь вышла беспокойная и очень длинная. Разбушевавшийся ветер метал в закрытые ставни плети дождя и пытался сорвать крышу, приглушенно (поглубже забившись от непогоды в конуру) подвывали собаки без особого энтузиазма и старания. А колдун кашлял надсадно и жутко, моя больная фантазия уже мысленно приготовила тазик для легких. На кашель отвечали соседские шавки уже с большим ажиотажем, нежели выли. Мне оставалось только повыть за компанию.
— Ты же не болеешь? — Я сунула ему кружку, колдун постучал зубами по глиняному краю, грозя откусить кусочек. Надо будет в следующий раз в медной заварить, где-то у нас была одна с помятым бочком, я упорно таскала ее с собой на тракт, считая счастливой.
— Редко. Тем более парализатор убивает иммунную систему.
— Что?
— Парализатор.
— Убивает что?
— А… иммунная система это та штука, что не дает болеть.
— То есть яд эту штуку прибил, и теперь ты будешь все время так умирать?
— Нет, она восстановится.
— Уф, я уж думала, мне всю жизнь придется с болезным возиться.
— Боги! Не надо! — жалобно попросил колдун.
— Убийцы, химеры… — вернулась я к больной теме. — Что происходит, Майорин? За нами идет охота?
— Видимо, идет. — Мужчина прикрыл глаза. — Не думал, что тебя найдут так скоро. Плохая была идея жить в Вирице.
— Почему? — удивилась я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
