– Вроде тебя? – не подумав, спросила Ева.
– Maldito emociones, que me persiguen[51]! Я больше не такой, во всяком случае, с тобой! Разве ты не понимаешь, что изменила меня? Todo, competo todo![52]
– Прости, любимый, я еще не привыкла к этому, – тихо сказала Ева. Она обвила руками его шею и привлекла к себе, пытаясь успокоить. – Я неправильно поняла тебя и сожалею об этом. Хорошо, я перееду в меблированные комнаты мсье Оллера, если это важно для тебя.
Пикассо со свистом втянул воздух сквозь зубы и медленно выдохнул, словно грозовое облако над головой прошло мимо.
– Bueno. Mucho major[53].
Ева до сих пор не вполне понимала ситуацию с Фернандой: как закончатся их отношения с Пикассо, и закончатся ли они вообще. Но эта темная сторона Пабло, о которой он предупреждал и даже показывал ей в некоторых своих работах, теперь впервые проявилась в его поведении. Пикассо был сумрачным гением, способным как на страсть, так и на ярость. Но теперь она без тени сомнения знала, что безумно влюблена в каждую частичку его существа.
Через некоторое время Ева вернулась в дом Ларуш, чтобы забрать свои вещи. Там царил настоящий переполох. Девушка надеялась, что не увидится с Луи.
Когда она вошла в дом, то услышала душераздирающий женский плач, доносившийся откуда-то сверху. Она побежала в свою комнату.
Дверь была распахнута, а Фредерик Ламарк, чья студия располагалась дальше по коридору, стоял у порога со своей подругой Селестиной. Когда Ева протолкнулась мимо них, то увидела Сильветту, безвольно сидевшую, словно тряпичная кукла, на полу между кроватями. Она раскачивалась взад-вперед, поджав колени к груди, причитая и бормоча какую-то бессмыслицу.
Ее глаза были крепко зажмурены, как будто она хотела избавиться от какого-то ужасного зрелища, но лицо покраснело и опухло от слез. Луи беспомощно сидел на соседней кровати, положив руку ей на плечо.
– Что ты с ней сделал? – воскликнула Ева и сбросила его руку.
Луи вскочил. Он сам был готов расплакаться.
– Я тут ни при чем. Она только что получила известие, что ее беременная сестра Мари со своим любовником была на «Титанике» – том громадном лайнере, который вышел в океан. Они собирались в Америку, но судно наткнулось на льдину… никто не выжил.
Ева посмотрела на Сильветту и сразу же забыла обо всем, кроме случившейся трагедии.
Вчера вечером, когда она ехала на трамвае по Монмартру, то слышала, как люди говорят о затонувшем судне. Но лайнер не был французским, и она решила, что ее это не касается. Теперь она внутренне содрогнулась, когда попыталась оценить масштаб бедствия. Они с Луи говорили об этом теплоходе за несколько минут до ее первой встречи с Пикассо. В газетах «Титаник» называли непотопляемым.
– Должно быть, это какая-то ошибка, – прошептала Ева.
– Никакой ошибки. Они оба числятся среди пропавших без вести. Их имена появились в газете сегодня утром.
Луи потянулся за скомканным выпуском «Фигаро», валявшимся на кровати, и протянул ей. Ева смахнула слезы, уже струившиеся по щекам.
«Катастрофа «Титаника». Почти 1500 погибших».
– Боже всемогущий, – услышала она свой голос будто издалека.
Ева отложила газету в сторону. Она больше не могла читать или смотреть на фотографии. Лица и образы погибших преследовали ее: молодые и старые, красивые, улыбающиеся. Она видела портрет пожилого мужчины с седой бородой и добрыми, грустными глазами. Он смотрел прямо в камеру.
– Что же делать? – беспомощно спросила Ева, глядя на Сильветту, продолжавшую раскачиваться.
Теперь уже все плакали. Луи пришел сюда ради Сильветты, и Ева была рада, что ее подруга в такую минуту не осталась в одиночестве. Все остальное было забыто. Она с благодарностью положила руку на предплечье Луи и пожала его. Пикассо будет недоволен, но сейчас она не уедет из дома Ларуш. Ева закрыла глаза. «Санта-Мария, матерь Божья», – обратилась она к Богородице, обводя взглядом комнату, наполненную вздохами и рыданиями. Но даже Богоматерь сейчас не могла утешить Сильветту.
Глава 22
Рассказы о человеческой трагедии и героизме, о чудесных спасениях и превратностях судьбы держали в напряжении Париж и весь мир еще несколько дней после катастрофы «Титаника». В газетах и кафе обсуждали самые безумные слухи. Сильветта была так убита горем, что ее отвезли в больницу для проведения успокоительной терапии. Покинув дом Ларуш, Ева переехала в меблированные комнаты для танцовщиц, как и просил Пикассо.
«Отель-де-Артс» был превращен из гостиницы в небольшой пансион на мощеной аллее за углом от «Мулен Руж». Внутренние стены были тонкими, как бумага, и молодые танцовщицы набивались в комнаты, как уклейки в садок.
После всего случившегося Пикассо организовал для нее отдельную спальню, и Ева была безмерно благодарна ему, потому что сейчас она особенно нуждалась в уединении. Ей было необходимо разобраться со своими мыслями, но она надеялась, что переезд на Монмартр будет временным и вскоре они с Пикассо снова будут вместе.
Стоя на мосту Пон-Нёф, Ева чувствовала себя крошечной и незначительной. Она обдумывала выбор, неожиданно представший перед ней. Она прислонилась к парапету и заглянула в мутно-зеленую воду Сены. Весеннее солнце согревало ей шею, а небо над головой было ярким и безоблачным. Она слышала смех и разговоры людей, проходивших мимо. Это была ее любимая часть Парижа – старинные мосты, парки, величественная Эйфелева башня, всегда маячившая в отдалении. Но реальный город сильно отличался от образа, привлекавшего ее сюда. Он имел свои тайны, и одна из них сейчас беспокоила ее. Немного раньше она получила сообщение, оставленное для нее в прихожей. Она забрала конверт вместе с остальной корреспонденцией, когда устраивалась в своей новой комнате, и сначала не обратила на него внимания. На конверте значилось ее имя, но в записке оно не упоминалось. Теперь, остановившись на мосту, она снова развернула письмо.
«За мной внимательно наблюдают. Возможно, Пикассо чувствует себя в чем-то виноватым. Не знаю, почему, но так или иначе я не смогу уединиться с Убальдо, если у меня не будет алиби. Он хочет отвезти меня на несколько дней в Лилль. Вы скажете, что мы были вместе? Мне действительно нужна подруга, которая поможет проучить Пикассо. Фернанда».
Ева знала, что ей нужно сделать, но не была уверена в том, что ей хватит сил показать Пикассо изобличающую записку, хотя такое конкретное доказательство должно было убедить его в неизбежности разрыва с Фернандой. А если она не сможет этого сделать, то как будет жить дальше, лишившись возможности избавиться от соперницы и не сумев всецело завладеть сердцем Пикассо?
