Ткнув карандашом в карту, Долганов сказал Бекреневу:
— Похоже, старший офицер конвоя не имеет твердой решимости прорваться в Варангер-фиорд, если его застигнут до района Варде — Вадсе.
— А если он стянет к северу обе группы миноносцев, и, пока будет вести бой, мелкота эскорта поведет транспорты на Киркенес?
— Я уверен, что этой мысли у него сейчас нет, а если явится, то мы не должны допустить ее осуществления. Фактор времени в нашу пользу.
Бекренева вызвали на мостик, и Николай Ильич остался один за столом с оперативной картой. Да, разрыв в дистанции между группами фашистских кораблей надо непременно использовать для удара. Четыре эсминца будут и без поддержки авиации иметь преимущества в огне. Только не допустить отхода противника, привязать его и заставить драться. К этой цели вела вся подготовительная работа, выбор участвующих родов сил, общее и частные боевые наставления. Ни изменять их, ни дополнять не было нужды. Лишь бы их выполняли без промедления. Все коррективы в планы, все новое для успеха должен был вносить он со своим штабом. И это новое состояло прежде всего в том, чтобы противник не разгадал план сближения. Широким маневром на подходе надо маскировать характер нацеливания, решение вести бой на полное окружение и уничтожение.
Долганов проложил генеральные курсы — свой и конвоя — циркулем, подсчитал часы и минуты до вероятного сближения. Оставалось не меньше трех часов. Сколько раз, если допустить, безнаказанное приближение «мессершмиттов» и тупорылых «фокке-вульфов», немцы могут определить его силы и укрыться в фиорды, сбежать в узкости под защиту береговых батарей…
С головного катера авангардной группы просигналили: «На пути кораблей плавающие мины». И хотя об этом особо толковалось в базе, Николай Ильич вновь приказал обходить мины, не расстреливая их. Выстрелы и взрывы могли привлечь внимание какого-нибудь дозорного катера.
Скоро три мины, обнажая выпуклые бока с рогульками, показались на волнах, и Бекренев определил:
— Голландские.
На теплой ветви Гольфстрима, против течения которой шел сейчас отряд, мины из Норвежского моря проплывали часто. Ограбив морские порты Европы, гитлеровцы ставили заграждения из итальянских, французских, бельгийских, голландских и датских мин. Море срывало их с якорей и уносило на восток вместе с английскими минами, которые союзники ставили на фарватерах немецких кораблей. После каждого шторма посты и проходящие корабли отмечали движение параллельно Мурманскому побережью целых косяков мин. Днем эти встречи не были страшны для судов с внимательной вахтой и уверенными рулевыми. И сейчас, изменив курс, отряд оставил мины за собой.
Долгий час прошел после этого без всяких происшествий. Бекренев, опасливо поглядев в небо, которое все больше голубело, объявил для зенитчиков готовность «один», и на боевых постах занялись учением. Николай Ильич все замечал, но продолжал думать о бое и тогда, когда семафором выговаривал «Увертливому» за отставание, а «Умному» за шапку дыма, внезапно вырвавшегося из трубы.
Кононова на мостике не было. Петров, отлично выспавшийся с вечера, сказал Долганову, что у летчиков завидный сон. Петрову хотелось поговорить о бое, о том, что, может быть, пора отделить группу катеров, назначенную для маневра, и вообще он нашел бы о чем говорить, потому что был общителен и словоохотлив. Его тяготило, что на мостике, где людей больше, чем во всем экипаже катера, произносят только какие-то уставные командные слова.
Но Николай Ильич не вступал в разговор и коротко ответил, что Кононова разбудят, когда появятся «воробьи». Петров пробовал вступить в разговор с Бекреневым, но командир попросил извинить его, — он начинал с минером тренировку торпедной атаки. Петров начал беседовать с сигнальщиком, но вахтенный командир строго напомнил матросу об его обязанностях, и Петров покраснел до белой полоски подворотничка. «Мальчишка» правильно и деликатно напомнил, что он нарушает распорядок службы. Тогда Петров пожалел, что находится на мостике миноносца, а не стоит рядом с одним из командиров катеров, как Игнатов, и ему не придется сегодня лично определять скорость встречи торпеды с бортом фашиста. И Петров стал ждать боя с таким же молчаливым напряжением, какое было у Долганова, который уже не курил трубку, а только передвигал ее из одного угла рта в другой.
Кононова не пришлось будить. В каюте с задраенным иллюминатором он все-таки мгновенно услышал высокий звук «Яковлевых» и быстро собрался наверх. Он отвечал за действия «воробьев» и «быков» (это были позывные истребителей и штурмовиков на сегодняшний день), и первым делом он проверил, явились ли «воробьи» вовремя.
«Тремя минутами раньше!»
Неловко покачиваясь и упираясь в поручень, чтобы не вызвать боля в ноге, Кононов по-хозяйски смотрел в небо на воздушные корабли. Они перестроились в журавлиную стаю впереди «Упорного», повернули назад, и ведущий, пройдя над фок-мачтой, заглушил все другие звуки резким гулом. Он вдруг превратился в далекую точку. На лицах моряков отразилось восхищение, и Кононов крикнул:
— Азбукин! На личном счету девятнадцать побед. Двух асов сбил… Поговорить с ним сейчас нельзя, вот беда, — сказал он, с жадностью посматривая на назначенный ему радиофон. Но тотчас более важные мысли одолели его, и он спросил:
— Скоро ли?
— Минут сорок — пятьдесят, — помедлив и мысленно определяя место на карте, ответил Долганов. — А впрочем, давай сходим в штурманскую и уточним. Пойдемте, товарищ Петров.
Дивизионный штурман и Кулешов подготавливали одограф к записи эволюции на боевом курсе, и Кулешов спросил:
— Разрешите продолжать?
— Да, только напомните мне данные о движении конвоя.
— На карте отмечено, где должен быть сейчас противник.
Тихоходные транспорты вынуждали весь фашистский конвой продвигаться со скоростью восьми узлов. Немцы продолжали идти так же рассредоточение, думая, очевидно, больше всего об обороне против лодок и авиации.
— Свое место определили точно, Кулешов? — спросил Николай Ильич. — Нам сейчас каждая миля важна.
— Сошлись и астрономические и по берегу. Потом за оборотами тщательно следил, все повороты…
— Снос на течении?
— Учел.
В штурманской рубке, как водится в начавшем боевую работу штабе, становилось все оживленнее и шумнее. Пришел дивизионный связист и доложил, что радиолокационные посты на всех кораблях начали разведку целей.
— Ещё рано, — вмешался Петров.
— Для катеров, — напомнил связист. — Наши антенны много выше и минут через десять должны обнаружить конвой.
— Кладите на ожидание еще несколько минут. Отвернем, чтобы потом отрезать миноносцы противника. — И Николай Ильич взмахом руки сделал крутую дугу.
— Матросы называют локатор провокатором, — с усмешкой вспомнил Кулешов.
Чудесные приборы радиолокации, обнаруживающие корабли в море и самолеты в воздухе на расстоянии, значительно превышающем оптические средства, действующие независимо от видимости — и ночью и в тумане, — только появились в этот период войны на кораблях. Было немало помех и недостатков в их конструкции и в овладении ими. Но еще больше было недоверчивого отношения со стороны ленивых и отсталых умов.
— Чего же глупости повторять, Кулешов, — строго сказал Долганов. — Вы рассказывайте лучше, как помогает радиолокатор. Ведь это он нашел нам якорную бочку в снежном заряде? Самолеты обнаружил возле Белушьей Губы?
— Так я не свое мнение.
— Не повторяйте, да еще перед боем, в котором рассчитываем с новыми средствами наблюдения сломать много старых представлений… Ведите, лейтенант. Посмотрим с Виктором Ивановичем вашу технику в действии, — обратился Долганов к связисту.
Небольшой серый щиток, пульт радара, чем-то похожий на радиопередатчик, но с экраном и с циферблатом, как на акустических приборах, был прикреплен над столиком планшетиста. Связист включил рубильник. Глухо, монотонно загудел генератор. На щитке вспыхнули изумрудные и рубиновые стекла приборов. Стрелка циферблата дрогнула и двинулась по делениям окружности на зюйд-вест. На матовом овальном экране появилась зеленая волнистая линия. Пучки ультракоротких волн убегали в пространство со скоростью трехсот тысяч километров в секунду, но длина их пути еще не достигала противника, и они возвращались, ничего не изменяя на экране.
— Подождете? — спросил лейтенант.
— Лучше позовите нас. Будем на палубе.
— Погоди, — сказал Кононов. — Что-то есть.
Зеленая полоса пришла в движение. От нее вверх поднимались острые вертикальные языки. Вытягиваясь, они походили на пики. Сжимаясь, принимали форму неправильных ромбов.
— Это свои самолеты. Видите, удаляются на запад.
