— Я так не думаю, — невозмутимо ответил Роке.
Борис взглянул старшему инспектору прямо в глаза:
— Вам мало проблем? И так уже довольно трудно…
«Эту фразу можно принять за скрытую угрозу», — подумала Мила. Удивительно, что Борис обращался к своему начальнику в таком тоне. Со стороны это походило на выяснение отношений только между этими двумя людьми, исключая как Милу, так и Гавилу.
Роке задержал взгляд на криминологе: ему нужен был совет или хотя бы присутствие кого бы то ни было, кто разделил бы с ним ответственность за принятие такого решения.
Но Горан всего лишь кивнул, не обращая внимания на уместность своего поведения.
— Надеюсь, что мы не пожалеем об этом. — Старший инспектор нарочно сказал «мы», дабы подчеркнуть их совместную с Гораном ответственность.
В этот момент к ним подошел один из техников с тепловым датчиком в руках.
— Господин Роке, сенсоры засекли что-то на втором этаже… Нечто живое.
И все снова посмотрели в сторону дома.
— Данный объект постоянно находится на втором этаже и никуда не перемещается, — передал по радио Стерн.
Борис, прежде чем повернуть ручку входной двери, одними губами сосчитал в обратном порядке от одного до десяти. Запасной ключ ему дал начальник внутренней охраны: у них на всякий случай хранились ключи по одному от каждой виллы.
Мила заметила сосредоточенность Бориса. За их спиной находились сотрудники группы специального назначения, в любую минуту готовые на штурм. Молодой человек вошел в дом первым, девушка проследовала за ним. В руках у них были заряженные пистолеты, а на голове — специальные береты с наушниками, микрофоном и встроенным маленьким фонариком на уровне правого виска. Стерн снаружи руководил их действиями, а помимо этого еще и следил по монитору за сенсорными датчиками. Изображение представляло собой все многообразие цветовой гаммы, указывавшей на разную температуру тела: от голубого до желто-красного. Различить очертания предмета не представлялось возможным.
Но это нечто походило на лежавшее на полу тело.
Речь вполне могла идти о раненом человеке. Но прежде чем убедиться в этом, Борису и Миле, согласно установленному порядку, следовало произвести тщательную разведку дома на предмет безопасности комнат.
Снаружи были установлены два огромных мощных прожектора, освещавшие с двух сторон фасады дома. Но сквозь плотно задернутые шторы их свет едва проникал внутрь. Мила попыталась приучить глаза к темноте.
— Все в порядке? — шепотом спросил ее Борис.
— В порядке, — ответила она.
Горан Гавила стоял там, где прежде была лужайка дома Кобаши, страстно желая закурить, словно не делал этого очень давно. Он беспокоился. В первую очередь за Милу. В передвижной установке рядом с ним сидела Роза Сара и просматривала отснятый по внутренней сети камерами видеонаблюдения материал. Действительно, между стоявшими друг напротив друга виллами была некая связь, и вскоре они узнают, какая именно.
Первое, что бросилось Миле в глаза в доме Ивонн Гресс, — это полный беспорядок.
Из прихожей открывался вид на гостиную, находившуюся по левую сторону, и кухню, что была справа. На столе громоздилась куча открытых коробок с хлопьями, полупустых бутылок апельсинового сока и пакетов с прокисшим молоком. Здесь же валялись и пустые банки из-под пива. Кладовая была открыта, и часть продуктов раскидана по полу.
У стола стояли четыре стула. Но только один из них был сдвинут с места.
В мойке было полным-полно грязных тарелок и сковородок с присохшими ко дну остатками пищи. Мила посветила фонариком на холодильник: на его дверце под магнитом в виде черепахи висела фотография улыбающейся женщины лет сорока, обнимавшей мальчика и девочку постарше.
В гостиной перед экраном огромного плазменного телевизора на журнальном столике стояли пустые бутылки из-под крепких алкогольных напитков, пивные банки и пепельница, переполненная окурками. Кресло было выдвинуто на середину комнаты, на ковре виднелись следы грязных ботинок.
Борис жестом привлек внимание Милы и глазами указал ей на вешалку, давая понять, что дальше им следует идти по отдельности, а затем вновь встретиться у лестницы, ведущей на верхний этаж. Он указал ей на комнату, находившуюся за кухней, оставляя за собой библиотеку и кабинет.
— Стерн, наверху по-прежнему все спокойно? — прошептал он по радио.
— Лежит без движения, — прозвучал ответ.
Они кивнули друг другу, и Мила направилась в указанном ей направлении.
— Ну вот, наконец, — произнесла в этот момент Роза Сара, не отрываясь от монитора. — Посмотрите-ка сюда…
Горан заглянул ей через плечо: согласно надписи на полях экрана, эти кадры появились девять месяцев назад. Тогда вилла Кобаши представляла собой всего лишь стройплощадку. При ускоренном просмотре рабочие, словно муравьи, с безумной скоростью носились вокруг незавершенного фасада здания.
— Вот посмотрите сейчас…
Роза перемотала запись немного вперед до кадров с закатом, когда все рабочие покидали стройку, с тем чтобы отправиться домой, а на следующий день вернуться обратно. Затем женщина поставила запись на нормальный режим воспроизведения.
В этот самый момент на экране у входной двери дома Кобаши что-то показалось.
Стоявшая неподвижно, словно в ожидании чего-то, тень. Она курила.
Огонек сигареты выдавал присутствие человека, который находился внутри дома дантиста и ждал, пока окончательно не наступит вечер. Когда стало довольно темно, он вышел на улицу. Огляделся, затем прошел несколько метров, отделявших его от дома напротив, и без стука вошел внутрь.
— Послушайте меня…
Мила находилась в мастерской Ивонн Гресс, среди сваленных в кучу в одном из углов комнаты холстов, мольбертов и разбросанных повсюду красок. Услышав в наушники голос Горана, девушка остановилась.
— Кажется, мы поняли, что случилось в этом доме.
Мила ждала продолжения тирады.
— Мы имеем дело с паразитом. — Мила не понимала, о чем шла речь, но Горан пояснил: — Один из рабочих, занятых на строительстве дома Кобаши, каждый вечер оставался внутри строящегося помещения до самого его закрытия, чтобы затем проникнуть в соседний дом. Полагаем, что он мог… — криминолог позволил себе сделать паузу, чтобы как можно лучше охарактеризовать леденящий душу смысл этого высказывания, — быть причастным к убийству семьи, там проживавшей.
Пришелец овладевает новым гнездышком, приобретая свойства иного рода. Воспроизводя их в гротескном подражании, он убеждает себя в том, что является их частью. Своей тлетворной любовью он охватывает все подряд. Он не желает быть отвергнутым, как чужеродное тело. Он, устав от притворства, бросает свою новую родню и ищет другое гнездо для разорения.
Рассматривая в мастерской Ивонн признаки прошлого пребывания здесь хозяйки, Мила вспомнила про личинки Sarcophaga carnaria, белевшие на ковре гостиной семейства Кобаши.
Затем девушка услышала голос Стерна:
— Как давно это было?
— Шесть месяцев назад, — прозвучал ответ Горана.
Мила почувствовала резь в животе. Почему так случилось, что Ивонн и ее дети стали пленниками психопата, который мог делать с ними все, что ему заблагорассудится? И это в окружении десятка других домов, других семей, отгородившихся в этом месте для богачей, полагая, что таким образом могут избежать мерзости окружающего мира, доверившись абсурдному идеалу безопасности.
Шесть месяцев. И никто ничего не заметил.
Каждую неделю стригли траву на лужайке, и розы на клумбах продолжали принимать любовную заботу садовников жилого комплекса. Освещение портика включалось все вечера напролет в соответствии с расписанием, утвержденным уставом кондоминиума. Дети гоняли на велосипедах или играли с мячом на аллее перед домом, женщины, прогуливаясь, болтали друг с другом о том о сем и обменивались рецептами десертов, мужчины делали воскресные утренние пробежки или мыли машины перед гаражами.
Шесть месяцев. И никто ничего не видел.
Никто не задавался вопросом, почему эти шторы были задернуты даже днем. Не заметил скопившуюся в почтовом ящике почту. Никто не обратил внимания на отсутствие Ивонн и ее детей по случаю проведения светских мероприятий, таких, как, например, осенний бал или лотерея 23 декабря. Рождественские украшения — одинаковые для всего комплекса — развешивались, как это принято у верующих, снаружи и внутри домов, а после праздников убирались. Звонил телефон, Ивонн и ее дети не открывали дверь, когда кто-нибудь стучался к ним. И все-таки никто ничего не заподозрил.
Единственные родственники Грессов жили недалеко отсюда. Но и им это молчание, длившееся так долго, не показалось странным.
