— После ухода жены Гавиле пришлось очень туго. Но он должен был справиться с этим, и прежде всего из-за сына. По отношению к нам он не изменился. Казался таким же, как и раньше: пунктуальным, точным, работоспособным. Он стал выглядеть заброшенным только внешне, в одежде. Но это была мелочь, которая не вызывала у нас тревоги. Но потом было дело с Вильсоном Пикеттом…
— Тезка певца?
— Да, мы так его назвали. — Было очевидно, что Борис уже жалел, что заикнулся об этом. Тогда он просто добавил: — Дело продвигалось с трудом. Было много ошибок, и кто-то сверху пригрозил распустить нашу команду, отстранив от работы доктора Гавилу. Именно Роке заступился за нас тогда и потребовал, чтобы мы оставались на своих местах.
Мила, уверенная в том, что в конце концов Борис ей обо всем расскажет, собиралось уже было спросить, что же тогда произошло, как неожиданно вновь завопила «мазерати».
— Черт подери, этот звук пронзает мозги насквозь!
В этот момент девушка чисто случайно перевела взгляд на дом, и в одно мгновение в ее голове выстроилась в ряд целая серия образов, поразивших прежде ее внимание: на лицах охранников исчезло выражение скуки, и они все как один поднесли руку к наушникам, словно возникли неожиданные и непреодолимые помехи.
Мила снова посмотрела на «мазерати». Затем вынула из кармана сотовый телефон: он опять был вне зоны досягаемости сети. И тогда ее осенило.
— Есть еще одно место, где мы не искали… — сказала она Борису.
— Какое место?
Мила указала рукой вверх:
— В эфире.
Меньше чем через полчаса холодной февральской ночью эксперты из группы электронного обеспечения приступили к зондированию местности.
На каждом из них были наушники, а в руках они держали по маленькой параболе, направленной вверх. Они ходили по кругу — медленно и беззвучно, словно призраки, — пытаясь поймать возможные радиосигналы или подозрительные частоты, на случай обнаружения в эфире какого-нибудь зашифрованного послания.
И послание действительно было.
Оно возникало вместе с воем сигнализации «мазерати» Кобаши и подавляло действие мобильной телефонной сети, подключаясь к работе дуплексной радиостанции подразделения частной охраны комплекса под видом невыносимого свиста.
Когда люди из группы электронного обеспечения его засекли, они заявили, что сигнал очень слаб.
Позднее сообщение было переадресовано на радиоприемное устройство.
Все собрались вокруг приемника, чтобы послушать голос мрака.
Но это были вовсе не слова, а звуки.
Они погрузились в море шумов, в котором временами тонули звуки, а затем появлялись вновь. А между тем в этой последовательности четких символов имелась своя гармония. За короткими следовали длинные.
— Три точки, три тире и еще три точки. — Горан расшифровал для всех присутствующих значение этих символов.
На языке самого известного в мире радиошифра эти элементарные звуки означали только одно: SOS.
— Откуда исходит сигнал? — спросил криминолог.
Техник глянул на мгновение на след сигнала, исчезнувшего с экрана, который потом появился снова. Он поднял глаза в сторону улицы и указал:
— Из дома напротив.
23
Он постоянно был у них на глазах.
Дом напротив весь день в абсолютном молчании наблюдал за ними, за их лихорадочными попытками отыскать решение этой загадки. Он находился всего в нескольких метрах и звал их, повторяя свой единственный анахронический зов о помощи.
Двухэтажная вилла принадлежала Ивонн Гресс, которая, по словам соседей, была художницей. Женщина жила там с двумя детьми — мальчиком одиннадцати и девочкой шестнадцати лет. Они переехали в Капо-Альто после развода Ивонн, и женщина вновь обратилась к былой страсти — изобразительному искусству, заброшенному ею в юности вскоре после замужества с молодым и подающим надежды адвокатом Грессом.
Поначалу абстрактные картины Ивонн не нашли одобрения со стороны публики. Галерея, в которой они были выставлены, закрыла ее персональную выставку, не продав ни одного из полотен. Но Ивонн, уверенная в своем таланте, не успокоилась. А когда одна ее знакомая заказала ей портрет всей своей семьи маслом, чтобы повесить его над камином, Ивонн неожиданно обнаружила, что ее искусство обладает признаками, характерными для стиля naif. Вскоре она стала самой желанной портретисткой в кругу тех, кто, устав от обычных фотографических изображений, хотел увековечить свой род на холсте.
После того как послание Морзе привлекло внимание к дому, находящемуся по ту сторону улицы, один из охранников заметил, что действительно ни Ивон Гресс, ни ее детей не было видно довольно давно.
Шторы на окнах были задернуты, поэтому заглянуть внутрь не представлялось возможным.
Прежде чем Роке отдал приказ о проникновении в виллу, Горан попытался дозвониться до женщины по телефону. Позже в полной тишине улицы из дома послышался телефонный звонок, довольно приглушенный, но абсолютно явственный. Никто не ответил.
Пытались установить связь с бывшим мужем хозяйки виллы в надежде на то, что, по крайней мере, дети могут быть с отцом. Когда удалось дозвониться до адвоката, он ответил, что уже давно не слышал своих детей. Ничего странного в этом не было, ведь он оставил свою семью ради двадцатилетней модели и считал, что для выполнения своего отцовского долга вполне достаточно вовремя платить алименты.
Техники установили по всему периметру усадьбы тепловые датчики для обнаружения вероятных источников тепла в помещениях.
— Если в доме есть кто-то живой, мы тут же об этом узнаем, — сказал Роке, слепо веривший в эффективность технических средств.
А тем временем были проверены показатели расходования электроэнергии, газа и воды. Подача соответствующих коммунальных услуг отрезана не была, поскольку деньги на их оплату вносились на счет в банке, однако показания счетчиков расхода потребления оставались неизменными уже на протяжении трех месяцев: верный признак того, что почти девяносто дней в доме не зажигалась ни одна лампочка.
— Приблизительно тогда же была завершена постройка дома Кобаши, и дантист переехал сюда со всей семьей, — заметил Стерн.
— Роза, я хочу, чтобы ты проверила записи камер наружного видеонаблюдения по замкнутой схеме: между этими двумя домами есть связь, и мы должны ее отыскать, — обратился Горан к Розе Сара.
— Будем надеяться, что в системе энергоснабжения больше не было сбоев, — высказала свое пожелание женщина.
— Готовимся войти в дом, — объявил криминолог.
В это время в полицейском фургоне Борис натягивал на себя бронежилет.
— Я хочу попасть вовнутрь, — заявил он, увидев Милу на пороге фургона. — Они не смогут запретить мне сделать этого, я намерен туда пойти. — Молодой человек не мог смириться с мыслью, что Роке поручит группе особого назначения проникнуть в дом первой. — Они только и умеют, что громить все подряд. А в доме нужно двигаться в условиях полной темноты.
— Думаю, они справятся, — прозвучал ответ Милы, но в ее словах не было намерения спорить.
— И сумеют сохранить улики? — с явной иронией в голосе спросил Борис.
— Тогда я тоже хочу попасть туда.
Борис остановился на мгновение и, не говоря ни слова, посмотрел на девушку.
— Думаю, что заслужила это, ведь именно я поняла, что существует некое послание…
Борис прервал ее, бросив второй бронежилет.
Вскоре они вышли из фургона и направились к Горану и Роке с решимостью добиться от них признания своих доводов.
— Этот вопрос даже не обсуждается, — сразу отказал им старший инспектор. — Такая операция только для сил специального назначения. Я не могу позволить себе подобное легкомыслие.
— Послушайте, инспектор… — Борис вплотную приблизился к Роке, и тот не смог отвести взгляд в сторону. — Пошлите меня и Милу на разведку. Другие войдут в дом, только если в этом будет реальная необходимость. Я бывший солдат и разбираюсь в этих вещах. Стерн уже двадцать лет в полиции и может это подтвердить. Если бы у него не отняли почку, он также стоял бы сейчас со мною, и вам это прекрасно известно. А что касается Милы Васкес — она одна проникла в дом маньяка, насильно удерживавшего у себя мальчика и девочку.
«Если бы Борис знал, как все было на самом деле, как я подвергала риску свою жизнь и жизнь заложников, он никогда бы не поддержал мою кандидатуру», — с горечью подумала Мила.
— Ну, рассудите сами: если где-то еще продолжает жить девочка, то уже не долго осталось. Каждая картина преступления дает нам все новые подробности о похитителе. — Борис указал на дом Ивонн Гресс: — Если там внутри есть что-то, что сможет приблизить нас к Альберту, то вполне законно наше желание быть, хотя бы временно, уверенными в том, что дом не будет разрушен. А единственный способ добиться этого — послать нас.
