И она в самом деле начала оседать.
– Святые небеса! – вскрикнула Вия и, оставив руки Эммы, обняла ее саму, стараясь удержать. – Не хватало только, чтобы вы упали у моих ног! Ну, скажите, гоже ли это?
Королева не отвечала, и Вия поняла, что она ждет ответа.
– Ах, боже мой, да я простила уже вас, ваше величество, – улыбнулась она.
– Правда? – Эмма в ответ тоже засияла улыбкой. – Ты и в самом деле простила?..
Вместо ответа Вия улыбнулась еще шире и кивнула.
Эмма, радостная, протянула к ней руки:
– Разреши тогда мне тебя поцеловать.
И, обняв девушку, приникла губами к ее щеке.
Немного отстраняясь, Вия, покраснев, проговорила:
– Ах, ваше величество, я, право, смущена… Если бы вы были моей подругой, я ответила бы тем же, но вы…
– А ты забудь, что я королева, – ласково глядя на нее, сказала Эмма, – вернее, что я была ею когда-то, и поцелуй меня тоже. Вот мы и подружимся с тобой, и сгинут отныне в Тартар черные тени, что пролегли меж нами.
Вия осмелилась и, приблизившись, поцеловала королеву-мать в щеку. Потом со смехом сказала:
– Теперь мы навеки стали подругами.
– В самом деле? – тоже засмеялась Эмма. – Что ж, я не против.
– Мне говорил Можер, так принято у них в Нормандии: коли поцелует один другого, а потом наоборот, то становятся эти двое друзьями.
Легкое облачко грусти омрачило при этих словах лицо Эммы. Никак не связывая это с нормандцем, а полагая, что королева-мать вновь предалась тягостным воспоминаниям, Вия тихо произнесла:
– Вы подумали о сыне? Не отвечайте; разве мне не понятно чувство матери?.. Но и я думаю о Людовике… Он был такой славный, и мы любили друг друга как брат и сестра.
– Не поверишь, как стыдно мне за тот случай, – промолвила Эмма, опуская взгляд. – Ведь ты пришла проститься с ним, как с другом, а я такое сказала…
– Вы были не в себе, только слепой мог не видеть этого. Что ж удивительного, если, обезумев от горя, вы накричали на меня? Конечно, мне было обидно, но…
– Я действительно тогда ничего не соображала, – глубоко вздохнула Эмма, не поднимая глаз. – Разум вернулся потом, когда уж поздно было… Ну, да что теперь говорить, все в прошлом. А сейчас, когда ты простила меня, – она поглядела на Вию глазами любящей матери, – я скажу тебе… – она замялась, неловко улыбнувшись. – Хочешь знать правду?
– Конечно, говорите, государыня, я вас слушаю.
– Ты сама не знаешь, какую радость мне доставила, – разоткровенничалась вдруг Эмма и всхлипнула, – ведь теперь у меня есть ты, а я думала, что осталась совсем одна… И, глядя на тебя, я буду вспоминать любимого сына… Но душа его уже на небесах, а тело в склепе под мраморной плитой, и я не смогу обнять его и сказать «мой сыночек». Но ты, Вия, здесь, со мной, ты часть Людовика, и я вместо него обниму тебя и скажу: «доченька моя»…
Она заключила девушку в объятия и расплакалась у нее на плече. Не выдержала и Вия: уж очень трогательной оказалась сцена, совсем как ее мать обнимала когда-то дочь, будучи живой.
А Эмма, гладя Вию по волосам, добавила, вконец расчувствовавшись:
– Вот видишь, как потянулись одно к другому наши сердца. Но ничего нет тут удивительного, правда ведь? Ты сирота, одна-одинешенька на этом свете… такою стала и я. Никого у меня больше нет… И некому поплакаться и душу излить, кроме тебя… – Она отстранилась, глядя Вие в глаза, ласково гладила ее по щеке, вытирая бежавшие слезы. Потом прибавила: – …Потому что ты мне теперь как дочь, которой у меня никогда не было, а я тебе…
– …как мать, которая была у меня когда-то, – закончила за нее Вия, и обе вновь разревелись, одна у другой на плече.
Наконец слезы иссякли. Они, радостно улыбаясь, поглядели друг на друга.
– Боже, какие у нас с тобой сейчас лица, – покачала головой Эмма. – Мокрые и опухшие от слез. А у меня так… – она обреченно махнула рукой. – Жаль, платка нет. Были, да я выбросила оба: мокрые насквозь.
– У меня есть, – обрадовалась Вия.
– Правда? Вот умница! Давай, я вытру тебе лицо.
Так и сделав, она протянула платок Вие.
– А теперь ты – моё, – и, пока любимица Людовика вытирала ее лицо, убирая остатки слез, добавила: – Можно, конечно, и самой, но со стороны всегда виднее, правда же?
– Ну ещё бы! – ответила Вия, и обе улыбнулись. Немного погодя, Вия удрученно вздохнула: – Увы, но этот платок уже весь сырой, а другого у нас нет.
– Вот бы архиепископа сюда с его длинной туникой до пят, что он обычно носит, – весело подмигнула Эмма, – мы бы задрали ее и нарвали из нее платков, а заодно… – она склонилась и что-то горячо зашептала Вие на ухо. И тотчас обе залились неудержимым хохотом, так что вновь пришлось вытирать слезы, но уже не платком, а мантией Эммы, да и слезы те были уже совсем иными.
Немного погодя, Эмма предложила:
– Хочешь, пойдем гулять? Будем бродить по парку и говорить, говорить… Я буду тебя слушать; Людовик говорил, ты такая мастерица рассказывать всякие забавные истории.
– Но, ваше величество, как истолкуют наше появление вдвоем придворные? – последовало резонное возражение.
– Не называй меня больше «ваше величество», хорошо, моя девочка?
– Тогда – «государыня»?
– И так не зови, не хочу. Ты не служанка мне.
– Но как же тогда? – растерялась Вия.
– Скоро мы перейдем на «ты»… Не возражай! Я знаю, так будет. А пока зови меня… зови меня… ах, я не знаю как.
– Вам надо надеть черное, – напомнила Вия. – Мы не можем так выйти.
– Да, девочка, так и сделаем, – вздохнула Эмма и взяла ее за руку. – Пойдем, я покажу тебе мою одежду, поможешь мне облачиться в траур.
Придворных в галерее было немного; увидев королеву-мать и Вию вдвоем, они раскрыли рты. Новоиспеченные подруги прошли мимо них, изредка обмениваясь короткими фразами, и, когда скрылись в конце галереи, двор загалдел на все лады, увидев в этом необъяснимом примирении знак непонятных грядущих перемен.
Идя по коридору, Эмма вдруг остановилась, оглянулась по сторонам и, убедившись, что они одни, поцеловала спутницу в губы. Вия улыбнулась.
– Знаешь, чему я безумно рада, хоть и не понимаю, как это произошло? – спросила Эмма.
– У вас осталось так мало радостей, что я горю желанием узнать, в чем заключается одна из них.
– Только не обижайся на меня, хорошо? Так вот, я счастлива, что покушение на твою жизнь не удалось и убийца сам пал вместе с Ортанс.
– Хотите знать причину? Это нормандец. Если бы не он…
Эмма вздернула бровь, потом грустно улыбнулась. И сказала:
– Я могла бы догадаться. Воистину, этот человек – добрый ангел-хранитель. Он всегда появляется тогда, когда надо появиться. Но теперь я знаю. Однако герцогу ничего не скажу.
