— Знаю, что встревать не велено! — на одном дыхании протараторила она. — Знаю, что дело важное! Ой, хозяйка! Виноватая я, но не открыть не могу!
С этими словами дверь распахнулась. Флуктуация скрылась в косяке. Госпожа Ламмерлэйк поспешно выпрямилась в кресле, а в руках у Белой Дамы из ниоткуда появились знаменитые нефритовые четки.
Коридор заполняла процессия — шумная, напирающая, сопящая и пахнущая кафием. Возглавлял ее некий бородатый тип в полосатом халате — разглядеть типа как следует алхимичка не успела, потому что он почти сразу рухнул ниц.
— О светлейшие владычицы волшебной мудрости! — воззвал тип, невероятным образом ухитрившись еще и воздеть руки. Голос у него был трубный, а вот акцента почти не ощущалось. — О благороднейшие матери народов, в разуме своем уподобленные небесной верблюдице! Смиреннейший из сыновей земли Каф, недостойный прикасаться щекой к праху из-под ваших сандалий…
Гуща грозила перестояться. В руках у Шэнди Дэнн особенно громко щелкнула какая-то бусина.
— Короче, любезный, — очень вежливо попросила некромантка.
— Я только голос! — испуганно заверил бородатый тип, не поднимая головы от ковра. — Мой принц, властитель земли Каф, желает преподнести вам изысканный подарок! А мне, смиреннейшему и недостойнейшему, остается лишь уповать на вашу возвышенную милость… Внести!
Он посторонился, и в комнату, непрерывно кланяясь, внесли некий квадратный агрегат. Агрегат был явно гномский — это выдавала какая-то неуловимая основательность, — но изысканностью отделки машинка способна была поспорить со шкатулкой для украшений.
Магистры переглянулись, но это было еще не все.
По очереди перешагнув через распростертого на полу бородатого типа, в комнату вошли три слуги самой зверской наружности. Каждый бережно прижимал к груди по сундучку из темного дерева — правый сундучок был побольше и потемнее, левый — поменьше и посветлее. Средний был, как и полагается, средним. Слаженно поклонившись, слуги опустили свою драгоценную ношу на ковер рядом с машинкой.
Примерно тем же манером в комнате очутилось два мешка, от которых тотчас же повеяло ароматом отборного кафию. Стараясь не выдавать удивления, магистр Ламмерлэйк обозревала разложенную на ковре композицию, — а слуги тем временем, отвесив бесчисленное количество глубочайших поклонов, переместились в коридор. В комнате остался лишь бородатый тип, который опасливо приподнял голову над ковром, пытаясь угадать свою судьбу.
Судьба в лице магистра Дэнн шевельнула четками:
— Мы с почтением принимаем подарок его высочества и благодарим за оказанную нам честь. Хм…
Тип, похоже, прожил при дворе не один год и потому все понял как должно. Он исчез в мгновение ока, оставив владычиц небесной мудрости наслаждаться дарами кафского принца. Элементаль быстро захлопнула дверь, мазнув ручкой по чьему-то любопытному носу.
Не сговариваясь, магички принялись развязывать ближайший мешок. Как легко было догадаться, там обнаружился кафий; Эгмонт Рихтер — и тот вряд ли отыскал бы лучший. Самая большая и темная шкатулка оказалась хитроумной мельничкой. Средняя — со множеством отделений — содержала в себе ровно две дюжины видов кафских пряностей. А та, что поменьше и посветлее, доверху была полна сахару золотистого цвета и необычного вкуса.
В забытой жаровне с треском вспыхнули листья крыжовника.
— Вот и ответ на наш вопрос, коллега! — усмехнувшись, произнесла Шэнди Дэнн.
Эльвира быстро посмотрела на жаровню. На мельничку. На развязанный мешок с кафием, источавший невероятный аромат.
— Мне кажется, — медленно сказала она, — коллеге Рихтеру недолго осталось манкировать служебными обязанностями.
Некромантка невозмутимо кивнула.
— Как насчет кафия с лимоном? — поинтересовалась она. — Позаимствуем у Тильды ее джезве?
Едва она успела произнести эти слова, как квадратный агрегат, который внесли в комнату самым первым и до которого у магичек еще попросту руки не дошли, негодующе запрыгал на месте, плюясь горячим паром. Госпожа Ламмерлэйк осторожно принюхалась — и в следующую секунду к запаху кафийных зерен добавилась нота превосходно сваренного кафия с лимоном.
На полу из ниоткуда появились две белоснежные чашечки.
Белая Дама обвела взглядом комнату.
— Мне кажется, чего-то здесь не хватает… — задумчиво протянула она.
Декан алхимического только хмыкнула, припоминая первые слова нужного заклинания.
5
Всеми забытая элементаль молча хлопала глазами. И было от чего: на ковре, среди расшитых подушек, поджав под себя ноги, уютно расположились магистры Дэнн и Ламмерлэйк. Потягивая кафий из крохотных чашечек, они вели неспешную беседу и не забывали оказывать должное почтение вертушкам с корицей.
— Люди добрые, это что ж такое деется… — пробормотала вконец ошалевшая флуктуация.
Ответа не было, да его никто и не ждал.
Глава вторая,
в которой выясняется, чего боится бесстрашный магистр Рихтер, древняя магия отступает перед современной техникой, а кафий продолжает свое победное шествие по городам и весям
1
Драконий Хребет оказался довольно странным местом — впрочем, каким же еще он должен был быть? Граница есть граница: там, где сходятся два мира, между ними всегда остается щель, сквозь которую вечно дуют иные ветра. Здешняя магия не проявлялась открыто, но я кожей чувствовала ее потаенный ток.
Ночи тут были длинные и холодные, а дни — сумрачные, непогожие и совершенно одинаковые. Но никогда раньше я не ощущала время настолько ясно. Вся эта цепочка: «вчера — позавчера — два дня назад…» — казалась живой, медлительной и бесконечной, будто Великий Змей. Разговоры не клеились. Мы шли, шли и шли по узким тропам, мимо скал, утесов и обрывов, заросших сухой травой, и мне не оставалось ничего — только думать, чувствовать и вспоминать.
На девятый вечер нашего путешествия мы нашли небольшую пещеру. Против ожидания, в ней никто не жил — ни тебе дикого человека, ни даже захудалого медведя! — но, едва зайдя внутрь, я поняла почему. В дальнем конце пещеры темнел небольшой лаз, и оттуда отчетливо пахло затхлостью, мокрым камнем и подземными духами. Закрыв глаза, я увидела, что узкий лаз, по которому вряд ли мог протиснуться человек, обрывается вертикально вниз, в неподвижные воды черного озера.
Вода в озере была ледяной. Я мысленно потянулась вглубь, но тут глаза обожгло резкой болью, и перед ними вспыхнули оранжевые круги. Запахло знакомой магией. В следующий момент я поняла, что Рихтер замкнул лаз магической чертой.
Тихонько зашипев от боли, я потерла глаза рукой. Предупреждал бы хоть, что ли…
С Рихтером в последние дни творилось что-то неладное. Раньше он колдовал как-то… незаметнее, что ли? Когда в предгорьях он впервые окружил нашу стоянку защитной чертой, я даже не видела, где именно она проведена. А теперь она пылала синим огнем, и что ни ночь, этот огонь становился ярче. Сигурд конечно же не видел его — ну так на то он и Сигурд! Куда интереснее, почему сам Эгмонт отказался убавить мощность заклинания.
Наверное, ему-то казалось, что все в порядке. Такие вещи всегда заметны только со стороны.
Сегодня синее пламя пылало особенно нестерпимо. Смотреть на него было страшно, но я не могла надолго отвести взгляд. Внутри, под горой, жутковато молчало озеро, еще глубже текли магические потоки, и я всеми силами старалась думать о них, а не об огненном кольце, которое, кажется, сжимается вокруг.
Мои спутники давным-давно спали. Эгмонт дышал почти беззвучно; Сигурд, заснувший в волчьем облике, недавно вступил в быструю фазу и теперь, поскуливая, неосознанно скреб когтями пол. Я ворочалась с боку на бок, убеждала себя в том, что огненная граница никак не может сдвинуться с места, и в какой-то момент все-таки ухитрилась задремать.
Я еще не спала, но уже и не бодрствовала. Огненное кольцо, подземное озеро, неизведанные волкодлачьи земли — все это отодвинулось куда-то на край сознания и перестало меня волновать. Потому что где-то там, страшно давно и страшно далеко, горел ночной костер.
Огненная точка в кромешной тьме! Ветер с шелестом проносится по высокой траве; где-то вдалеке протяжно кричит ночная птица. Вокруг костра темнеют неподвижные кибитки. Спят лошади, и люди тоже спят; по небу мчатся рваные облака, похожие на клочья ткани.
У костра сидит человек, и в руках у него гитара. Эти двое отбрасывают единую тень — странную, длинную, угловатую. Лица музыканта не разглядеть; видно только, как в темноте блестят глаза да изредка отсвет костра ложится на красную рубаху. А тихая песня, которую он напевает без слов, древнее самой дороги.
