Котов молча присел на стул, предупредительно поставленный ему забежавшим вперед начальником охраны, и, оглядев сумрачные лица четырех сидящих перед ним мужчин, медленно проговорил:
– Дела у нас не самые кучерявые, не так ли, а, Свиридов?
– Да, Филипп Григорьевич, – угрюмо отозвался тот.
– А ты не хлещи меня имяотчеством. На сегодня я для тебя Кашалот. Понял?
– Да.
– Надо нам с тобой решить одну проблему, – выговорил Котов, укладывая свою тяжелую пятерню на поверхность стола.
– Стоимостью в миллион баксов, так?
– Так. Догадливый. Впрочем, тут большого ума не надо – догадаться, о чем базар поведется. А вот вокруг пальца моих людей в завязке с комитетчиками и псами убоповскими обвести – вот тут ум нужен. Ум и умение. Далеко мог бы пойти, Свиридов… да не за то берешься. Не за то. Не на то ум свой и все богом и людьми умными данное расходовал.
– Ты мне отходную молитву читаешь, Кашалот? – насмешливо спросил Владимир.
Котов переглянулся с Медведевым и только после этого, помассировав пальцами мясистый подбородок, сказал:
– У меня мало времени. Ты вот что… где бабки мои?
– А меня после этого в расход?
– Боишься? – прищурился Котов.
– Я – нет. Меня, с твоей колокольни, может, и есть за что на ноль умножать. Так ты, кажется, любишь выражаться? А вот этих ребят надо отпустить. Они тут ни при делах.
– При делах, коли остались. Ну да ладно. В общем, так: я знаю, кого бы ты хотел получить. Я и так двух своих самых близких баб уже… прошляпил. Одну собственными руками… Анжелу, а вторую… Лену… знаешь. Пора и тебе должок возвращать. А крови я пролил довольно, надо и честь знать. Договор между нами будет такой: ты отдаешь мне мой «лимон», а я – честно и без обиды – выдаю тебе твою… в общем, которая по-сучьи сдала тебя на суде. Самым блядским, самым мусорным образом – за лавэ, за «бабки» тебя слила. Я думаю, такой, как ты, не станет с ней долго рассусоливать. Головой в овраг – и будешь прав.
– Алиса? – вздрогнув, спросил Владимир. – Так она же в СИЗО.
– Нет ее больше в СИЗО. Списали ее оттуда. По болезни со смертельным исходом. Я порекомендовал. Так что номинально такой Смоленцевой Алисы Владимировны больше среди живых не числится.
– Номинально? А фактически?
– Фактически я отдам ее в полное твое распоряжение после того, как увижу свои деньги.
– Они в моей машине. Под передним правым сиденьем. В пакете.
– Ключи! – потребовал Котов. – Саня, поди возьми, – приказал он Медведеву. – Принеси сюда… я посмотрю.
Медведев исчез. Кашалот тяжело оперся огромным локтем на край стола и жестко, с усилием взглянул в самое лицо Свиридова:
– Пошутил надо мной ты знатно… таких я обычно сразу на ноль умножаю. А тут еще моя… в общем, ладно, базара нет. Пустил бы я пулю тебе в лоб, но по-волчьи это. Да и ты вел себя правильно. Отыграл честно свою партию проклятую. Нет… душа не лежит. Так что считай, что на этот раз повезло тебе. И мой тебе совет – дуй из этого города и никогда здесь – даже мысленно – не появляйся.
Вернулся Медведев с пакетом в руках и высыпал на стол груду баксов.
– Деньги в пакете держишь? – усмехнулся Кашалот. – Понты крутишь?
– Ты же сам сказал, что это – проклятые деньги, – устало ответил Владимир. – Все на месте?
– Да не буду я считать. Не счетовод. – Кашалот повернулся к Медведеву и кивнул: – Отдай ему девку. И поехали. Прощай, Свиридов.
* * *
Алиса остановилась в нескольких шагах от стола, за которым сидели Владимир с друзьями. Оглянулась вслед мрачно уходящим гоблинам, которые грубо втащили ее в ресторан и вытолкнули на середину зала, и сказала – звонко, с отчаянным огоньком в глазах:
– Ну что, можно поздравить с отпущением всех грехов?
Фокин засопел и, толкнув Владимира в бок, сипло произнес:
– Кончим эту суку, как завещал великий Котов?
Свиридов не произнес ни слова.
– Что же ты молчишь? – продолжал допытываться Афанасий. – Она же тебя на «пожизняк» гнала. Сливала тебя. Сделала все, чтобы тебя сгноить в тюрьме!
Смоленцева посмотрела на Афанасия своими чудесными широко распахнутыми глазами и бросила, обращаясь, по всей видимости, к Евстафьеву:
– Ты слышишь, адвокат, что он говорит? Я сделала все, чтобы он попал в тюрьму! Я это сделала! Думаешь ли ты так же… помнишь ли?
– Я вас не понимаю, – тихо сказал Евстафьев, но в его лице промелькнуло нечто такое, что заставило усомниться в его словах.
– А ты, Свиридов… может, ты меня понимаешь? – с отчаянным вызовом в глазах на пылающем лихорадочным румянцем лице выговорила она и протянула Владимиру руки. – Если и ты не понял… если и ты ничего не понял, то мне впору в самом деле сдохнуть в овраге, как тут только что предлагал Афанасий.
Владимир, встав, медленно подошел к Алисе и начал целовать ее волосы, шею, лицо…
Фокин побагровел. Мосек запинающимся голосом выговорил:
– Все… двинул по фазе. Да что же он творит? Она же… она же…
Владимир не мог оторваться от Алисы, а она, подняв к нему свое мгновенно залившееся слезами лицо, прижалась к нему горящей щекой и, задыхаясь, выговорила:
– Я женщина небогатая… подкиньте тысчонку-другую. Двое детей…
Евстафьев резко выдохнул и откинулся на спинку стула, а Фокин недоуменно спросил:
– Что это… за массовый психоз?
– Ничего, – тихо ответил Павел. – Алиса права. Это не я спас Володю – это она спасла его. Та женщина… помнишь, Славик?… Та женщина с авоськой…
– Та женщина с авоськой была я, – выговорила Алиса. – У меня всегда были блестящие актерские способности. Я не хвастаюсь… вы сами видели. Я принесла этот пистолет, чтобы спасти Влодека… Мне не верили, когда я говорила, что он невиновен. Конечно, они не верили, они думали – да, его жена любит его, она будет выгораживать его до последнего. И тогда я сменила тактику – я изменила показания и сказала, что Влодек виновен. А потом… Потом я скомпрометировала себя… Доказала, что я лгала, когда говорила, что он убийца. И вот… вот он свободен!
– Но зачем же так? – пробормотал Евстафьев. – У меня были подозрения… эта женщина… но чтобы так… Вам не нужно было так рисковать. Ведь это чудо, что Кашалот подумал, будто суд Свиридова будет более коротким и жестоким, чем государственный суд.
– Я не могла рисковать, – выговорила Алиса, прижимаясь к Владимиру. – Ведь вы, Павел… думали, что он невиновен… надеялись на это, но даже у вас были сомнения. Ведь так?
– Да… но… Да, я понимаю, я думал… А вы, Алиса, вы твердо знали, что он – невиновен.
Тут Свиридов повернул к адвокату Евстафьеву и своим друзьям бледное решительное лицо и проговорил:
– Ничего ты не понимаешь, Паша. Ничего. Только она, Алиса, твердо знала, что я… виновен.
– Что-о?!
– Лену Котову убил я, – твердо произнес Владимир, – и это такая же истина, как то, что небо голубое, а солнце палит и обогревает… убийцу и его жертву.
Фокин и Маркин разинули рты.
– А что мне оставалось делать, если эта дура… стреляла сначала в мой портрет, а потом в мою жену? Я появился на пороге этого пляжного домика в тот самый момент, когда она стреляла в Алису. Я не хотел убивать ее, я хотел только не дать ей добить… Алису. Но рука, видно, дрогнула, – горько проговорил Владимир. – А потом я бросил этот клятый «Смит и Вессон» и бросился за бинтами и медикаментами…
– А я спрятала его, – сказала Алиса, – закопала. Он лежал в подполе, в том же пляжном домике… без отпечатков Влодека. Потом я забрала и оставила на нем свои отпечатки. И отнесла тебе, Павел. А Влодек… разве он мог не понять, что когда я признала себя виновной в убийстве Лены… что это была – игра? Игра на его стороне?
Евстафьев встал со стула и покачал головой:
– Я никогда еще не видел такой сумасшедшей парочки, как вы…
– Только я одного не понимаю, – сказал Владимир, – почему Лена сказала, что не я стрелял в нее? Она ведь прекрасно видела, что это я – и никто другой…
Алиса посмотрела на него горьким и нежным взглядом переполненной любовью женщины и медленно проговорила:
– А тебе это до сих пор непонятно? И для чего она захотела быть похищенной – именно тобой? И почему она стреляла в твой портрет, над которым… я сама видела… она однажды плакала – она, самая испорченная и циничная.. Ну конечно… ведь вам, мужикам, все нужно объяснять…
