Архипелаг пиратских островов был "делом рук" огромного вулкана, и был на самом деле этим самым вулканом, затихшим в незапамятные времена, но все еще сохранившим остатки прежнего жара. Купальни с горячей водой, гейзеры, плюющиеся кипятком — этими "чудесами" здешних аборигенов удивить было трудно. Такие "чудеса" они видели каждый день.
Путь капитана Ульдира лежал к Главному Капитану, к тому, кто вершил суд и расправу на всем архипелаге. Главный поддерживал Ульдира и уважал его. После возвращения на остров, Мокрассан в первую очередь шел к нему — рассказывал новости внешнего мира, и узнавал расклад сил здесь, на своей второй родине, которая скоро могла стать и единственной.
Глава 7
— Чо, точно — из этих баб? Свистишь?
— Ну гля, гля, болван! Чо я свищу-то?! Вишь, у нее на плече знак?! Это ж гвардия ихняя! Смори, осторожнее — хрен знает, что в башке у дуры! Они все дуры! Бабы-то! А эта дура еще и опасная!
— Как будто другие не опасные…чем дурее, тем опаснее…хватит языком молоть! Раздевай совсем. Совсем, совсем! Только набедренку оставь, штоб дуракам мечталось лучче — чего там под ней! Хе хе хе… А сиськи-то классные! Даром что энта, из гвардии-то!
— Ну баба, как баба…как по мне, так больно уж большая. Я маленьких люблю, и штоба сиськи в ладони помещались! Молоденькие такие…молочком пахнут…ммм… А эта быка кулаком убьет!
— Ни хрена ты ничо в бабах не понимаешь! И не будешь понимать, патамушта твоя судьбина энто портовые шлюхи. И никакие не молоденькие, штоба молочком пахли. Так и сдохнешь тут!
— Как и ты, промежду прочим, как и ты…гля! Глаза открывает! Эй, подруга, оклемалась, штоля? Очнись! Ну, очнись, твою мать!
Морна сфокусировала взгляд, вернее — попыталась это сделать. В голове все кружилось, вертелось, ее подташнивало — перед тем, как вывести из корабля их крепко накачали дурманом, сильнее, чем обычно. Две недели потчевали какой-то гадостью, вызывающей непреодолимую сонливость и слабость, а в последний раз превзошли себя самих — зелье было просто убойным. Морна абсолютно не помнила, как сюда попала и не понимала, где вообще находится.
Наконец, в полутьме маленькой клетушки она разглядела темное, изборожденное шрамами лицо мужчины, один глаз которого был закрыт бельмом.
Второе лицо маячило рядом, чуть подальше, и глаза этого второго любопытно блестели в свете фонаря.
Что-то беспокоило — Морна провела рукой по груди, ниже, и обнаружила, что на ней нет ничего, кроме набедренной повязки. Сосредоточившись на этом факте, тупо спросила, моргая слезящимися глазами:
— Где одежда? Куда дели одежду?! Где я?!
Вышло хрипло, каркающе, и она схватилась за горло, чтобы тут же с удивлением и страхом обнаружить на шее металлический ошейник. Морна вскинулась, попыталась сесть на топчане и рухнула назад, задыхаясь, и осознавая отвратительную ужасную истину — рабский ошейник! Все. Кончилась ее жизнь.
— Поняла, да? — как ей показалось, с оттенком сожаления сказал тот, у кого лицо в шрамах — Теперь ты рабыня. Навсегда. И ладно бы рабынька для траха — дак ты исчо и бойцовая рабыня. Ежели бы для траха — эти воще-то годами живут, а то и всю жизню! А в яме — долго не живут. В яме Создатель быстро на тот свет прибирает! Такая у тебя щас судьба, да. И скока ты продержисся на этом свете — токмо от тебя зависит. Ну и от хозяина, само собой.
— А раздели-то зачем?! — мрачно спросила Морна, разум которой все больше очищался от одури — Почему я голая?! Если кто попробует ко мне прикоснуться — шею сломаю!
— Рыбонька…не будем мы тебя касацца! Яж тебе чо толкую? Ты — боец. Тебя другие будут касацца! Палками, железками всякими острыми. А ты не давай себя касаться, сама их бей! И проживешь подольше. А раздели тебя потому, што народ любит зрелища, и нет лучче зрелищ, чем голая баба с сисьсками, катора скачет по арене! Оооо! Они тебя точно полюбют, обещаю! И вот чо, подруга — старайся, штоб красиво было! Может тебя кто и выкупит! Богатей какой-нибудь! Или еще чо…тут оставят, при ямах. Будешь как мы!
— Что тут будет происходить, расскажете? И кто вообще вы такие?
Морна спрашивала, и осматривала камеру — маленькая камера, ничего особенного. Дверь с одной стороны, дверь с другой. (две двери в одной камере?!) Вода журчит у стены, струйка льется — все, как обычно в темницах где бы то ни было. Все эти тюрьмы строили будто по одному проекту — раз кто-то придумал, вот и строят сотни, а то и тысячи лет именно так. Только вот ДВЕ двери.
Топчан — каменный, крытый соломой — больше ничего. И цепи — на ногах, на руках — браслеты, замки. Не побежишь, не набросишься! Кошмар…
— А чо тут хитрого-то? — ответил на вопрос тот же мужчина — Выведут тебя милая на арену, снимут с тебя цепи. Возьмешь оружие, и будешь драться. Входят двое — выходит один. Входят трое — все равно выходит один. Всяко быват, ага. Но главное — ты должна убить все этих придурков, или сдохнуть. Другого не будет.
— А если откажусь? Откажусь убивать?
— Тогда тебя будут учить. Крепко учить. И в конце концов ты все равно будешь драцца! Только ужо помятая. Тебе это надо? Да ты наплюй — думай токо о себе! Убьешь — и живешь. Не убьшь — умрешь! Тут все просто! Выживешь — тебя подлечат, и снова в бой. И каждый раз новые, каждый раз другие — даже интересно! Кормят тут хорошо, сама увидишь. Мыцца — вона, вода. Там же и гадишь. В тюрягах была? Нет? Ну, вот везде одно и тож. Кто мы? А мы такие же…были. Только заслужили, чтобы нас оставили работать тут. Преступники мы. Что сделали? А тебе разница есть? Наплевать — чо мы сделали. Уже и не помним…хе хе хе… Ну ладно — воду пей, вот тут, в ведре — тебе баланда, мясо, лепешка. Ешь, сил набирайся — вечером выйдешь на арену. И вот исчо — не вздумай на служителей накинуцца, бежать попытацца — будет очень больно и плохо. Точно тебе говорю, сам на своей шкуре испытал. Вишь, морда какая стала!
— Погоди! А где мой…друг? Ну тот, кого со мной привезли? Высокий такой, худой, со шрамом?
— Тут где-то — надсмотрщик пожал плечами — В другой камере. Вас таких дохрена, где за всеми-то уследишь. Мож и увидишь его еще. Только не советую видеть. Если ты его увидишь, только на арене. А значит — должна будешь его грохнуть. Или он тебя. Тебе это надо? Дружок твой, да? Сочувствую. Забудь. Тебе у тебя нет никакого дружка, нет никакой жизни, кроме той — что здесь. И…вот что — захочешь мужика, ты мне скажи…я так-то умею баб ублажить, ага! Только свистни! Нет — я по согласию, ты не подумай! Женщины же тоже хотят! Мож еще больше, чем мущины, ага!
— Вали отсюда! — Морна скрипнула зубами, и надсмотрщик вздохнул с сожалением:
— Ну нет, так нет! Чего сердицца)? Было бы предложено! А то подумай, а? Ведь никого больше кроме меня с напарником не увидишь! Ежели токмо на трибунах! Зрителев! Так что не теряйси! Хоть перед смертью мущинского твердого попробуешь, вспомнишь!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
