Не дойдя шагов пять, они остановились, младший снова что-то шепнул старшему, тот ухмыльнулся и кивнул, после чего младший поднял руки с мечами вверх, как бы призывая к тишине. Через минуту амфитеатр затих, и благодаря хорошей акустике (слава строителям!) было слышно каждое сказанное на арене слово. Началось представление, как понял Ульдир. Похоже что роли уже расписаны.
— Эй, баба! Если сейчас встанешь на четвереньки и дашь нам обоим сразу — мы тебя отпустим живой! Не будем убивать!
— Ааааа!
— Ха ха ха ха! Ааааа!
— Давай! Дай им! Ааааа!
Амфитеатр взорвался аплодисментами, смехом, и Ульдир едва не поморщился — ну что за хрень?! Законы ведь известны, зачем обещать то, чего не будет? Что бы Морна не сделала — или умрет, или будет биться! Покосился на Главного — тот улыбался, время от времени проводя языком по тонким губам. Ему все очень нравилось, и Ульдиру вдруг пришло в голову — похоже, что представление сам Главный и придумал.
Хозяин ложи поймал взгляд и легонько кивнул:
— Ну да…я приказал, чтобы не сразу бросались в бой! Надо же разогреть толпу? Толпа любит, когда на арене не простое убийство, а что-то вроде театральных представлений. Ты же знаешь.
Ульдир знал. И не любил ходить в Ямы. Для него зрелище было слишком грубым, слишком животным — зрелище для животных, именующих себя людьми! Все они животные — и эта беснующаяся толпа, ловящая каждое слово двух дегенератов, и скоты на арене, которые наслаждаются тем, что могут поглумиться над более слабым существом, чем они, и этот человек, который за счет своей животной хитрости, коварства и жестокости залез на самый верх пиратской иерархии!
Ульдир их не боялся, этих животных. Он знал людей, как знает человек свой гнойник, торчащий на ноге и раздражающий его, как все неприятное, гадкое, но временное, подлежащее лечению-уничтожению. Если Ульдир доберется до самого верха…
Он ухмыльнулся — ведь и сам себе никогда не мог сознаться, что хочет высшей власти! Всегда говорил, что она слишком хлопотна, что власть не приносит удовлетворения, что она не для него, Вольного человека — а поди ж ты! Как оказалось — и он не чужд Больших Амбиций!
Казалось — ему хватит лишь освобождения от налогов, но когда забрезжила реальная возможность войти в десятку, планы его простирались теперь гораздо дальше! Теперь он метит на место этого старого болвана, пускающего слюни при виде голой бабы на арене!
Странны ваши дела, боги…это ведь вы заронили идею о власти в беспокойную душу. А может она всегда там была, эта идея, и он просто не позволял себе мечтать? Может быть и так. Только думать об этом сейчас пока еще рано. Очень рано! Всему свое время!
Тем временем двое ублюдков расходились все больше и больше, расписывая, как именно они будут "иметь" безучастно взиравшую на мир женщину. Некоторые способы настолько понравились Главному, что он радостно захихикал, и хлопнув ногой по ляжке, громогласно сообщил:
— Нет, придется простить этого придурка! Ну кто еще меня так насмешит! Буду выпускать его на слабых противников, пусть бОшки рубит — зато веселья куча! Посмотри, как все хохочут! У парня талант!
Но скоро все закончилось. Когда парень в очередной раз поднял руки, утихомиривая амфитеатр, и собрался выдать порцию очередных скабрезностей, женщина внезапно ожила и громко, звучным густым голосом, слышным до самых верхних рядов, сказала такое, после чего все замерли и замолчали, будто во рты им набили тряпок:
— Эй, придурок, ты чего распинаешься? У тебя же на женщину и не встанет! Всем известно, что ты проклятый мужеложец и любитель трахать овец! Потому ты и вышел с овцой — эй, овца, бееее! Трахни свою овцу, мерзкий изврат! Овца, тебе нравится, когда он тебя трахает?
Парень задохнулся, сделался красный, как рак, а Главный зашелся хохотом, показывая на арену и брызгая слюной прохрипел, сквозь хохот:
— Она что, знала?! Знала?! Ой, не могу! Я давно так не смеялся! Даже если я проиграю ставку — спасибо тебе за доставленное удовольствие, Ульдир! Не жалею, что решил посмотреть сегодняшний бой!
Амфитеатр тоже захохотал, люди буквально падали на пол, держась за животы, даже Ульдир слегка улыбнулся, хоть и не хотел участвовать в этом безумстве толпы. Брезговал. Он знал, что Морна остра на язык, но чтобы в таких условиях, и с таким ядом в словах! И ведь правда смешно вышло! Парень-то на самом деле мужеложец! Может надсмотрщики сказали, с кем она встретится в бою? А может это сам Глава через кого-нибудь ей подсказал, чтобы разжечь злобу противников как можно сильнее? То-то он так довольно косится на соседа, а в хитрых глазах властителя не видно бездумного веселья — только расчет, как у опытного стрелка из лука. Этот человек не смог бы продержаться у власти столько времени, если бы не просчитывал на несколько ходов вперед.
Мужчины рванулись вперед так же быстро, как раньше они бежали за мечами — не бездумно рванулись, мешая друг другу, а с двух сторон, чтобы не оставить жертве ни одного шанса. Молодой слева, старший справа. Мечи ударили мгновенно, и Ульдир видел, что бойцы не хотели убить сразу. Хотели покалечить. Пустить кровь.
Молодой нацелился в грудь, видимо намереваясь отсечь одну из "выпуклостей", "старый" — ударил вскользь по бедру, похоже, целясь рассечь завязки набедренной повязки, а потом, когда женщина останется совсем голой, свалить ее на песок и насиловать, под радостные крики толпы.
Ульдир видел однажды такое зрелище, и оно не доставило ему удовольствия. Это сродни некрофилии, извращение, развлечение для извращенцев. А он нормальный мужчина, не такая гнусь, как эти вырожденцы!
Никто не понял, как это произошло — женщина шагнула в сторону "старого", вписавшись в удар, убрала грудь из-под клинка молодого, и через мгновение она уже стояла, держа в руках длинный меч, а старший боец падал на песок, заливаясь кровью из разбитого в блин лица.
Локтем? Вероятно. Но это движение было таким молниеносным, таким отработанным и смертельным, что его почти никто не заметил. Кроме знатоков единоборств, таких, как Ульдир. Но этих знатоков было в зале совсем немного. Остальные увидели лишь, что женщина отшатнулась, как-то умудрилась выхватить меч, а один из противников упал на пол и почему-то не встает, только подергивается, будто отправляется на суд богов.
Молодой все понял, отскочил назад, замер — его грудя тяжело и часто вздымалась, лицо уже не было таким счастливо-глумливым. Он видел много схваток, в том числе и в Яме, и потому легко мог определить руку мастера, особенно сейчас, когда чувства обострены до предела.
Его раздумья длились недолго — с яростным криком парень бросился вперед, сплетая непроницаемую сеть из сверкающих клинков, и в этом вихре женщина должна была утонуть, как в эорнском болоте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
