– Вас Пётр, кажется, зовут? – обратился я к Сомову.
– Да, – буркнул он.
– Что такое с вами?
– Не могу понять, тащ старший лейтенант, что делать. Вы вроде, всё понятно объяснили, а я смотрю на то, как тащ сержант бьёт, и не понимаю, чего мне делать-то надо. Ну, точно баран на новые ворота.
– Сомов, а ты комаров когда-нибудь ловил? – сменив тональность, огорошил я его вопросом.
– Чо?
– Я говорю, комаров когда-нибудь ловил? Не бил, а ловил… Ну, в детстве там?
– Да.
– Вот и представь, что рука товарища сержанта – это комар, которого поймать нужно, и лапки оторвать. Я попросил Юрина ударить и показал, как ловят «комара».
– Вот так, боец. Попробуй. И не сдавайся так быстро – аналогии придумывай.
– Что придумывать?
– Примеры. Вроде как я сейчас тебе объяснил… Юрин заинтересовался:
– А вот руку мы, когда выкручиваем, так там движение навроде того, когда бельё мокрое выжимаешь, так?
– Да, верно подметил. Если так к вопросу подходить – многие вещи проще получаться будут. Ну, как будто ты не руку ломаешь, а палку сухую, не от удушения уходишь, а через окошко маленькое пролезаешь… Художественно к вопросу подходить надо.
Я отошел в сторонку и присел на брёвнышко, всё-таки раненая нога давала о себе знать. «Как баран на новые ворота» – отчего-то эта фраза засела в голове. «Как баран… как баран… бараны, барашки… Барановичи… А при чём здесь Барановичи, а? Да ни причём… Из Барановичей в Слуцк. Что за хрень? А Слуцк, откуда взялся? Из Барановичей в Слуцк, Из Барановичей в Слуцк» – завертелось в моей голове на мотив детской песенки «Учат в школе, учат в школе, учат в школе!». Внезапно я понял, что напеваю на этот мотив следующую песенку:
«Из Барановичей в Слуцк,
Из Барановичей в Слуцк,
Едет Гиммлер, едет Гиммлер
Едет Гиммлееер…»
* * *
Вспоминает гвардии полковник Трошин В.С.
Чему ещё учили? Драться учили… На совесть. Инструктором у нас старший лейтенант Окунев был. Мы с Антоном сдружились. Он мужик весёлый был. Помню, как он постоянно нас подкалывал и передразнивал, когда кто-нибудь, вместо того чтобы делом заниматься болтал, или не выходило у кого-то, но не по неумению, а из-за невнимательности или лени.
Перемещения у меня как-то не выходили, так он подошел, шаг этот хитрый показал. А потом смешно раскорячился и спрашивает:
– Как я делал, видел? А так ты шагаешь.
И не поверите, я все свои ошибки сразу увидел. Он просто каждую ошибку чуть выпятил. Совсем чуть-чуть, но они сразу заметны тебе становились. Если у тебя нога вихляется – то у него трястись будет так, будто чарльстон он танцует. Ты руку выше, чем надо поднял – он в пионерский салют свою стойку превратит.
Сразу как первая после нашего прорыва тренировка закончилась, один из наших, Кудряшов его фамилия, насел на тренера с вопросом каких таких монахов, военврач в начале тренировки поминал. Ну и объяснил Антон. Доходчиво. Дескать был в Китае такой монастырь их, восточный, где монахи не только поклоны били, но и приёмы борьбы всякие придумывали и оттачивали. И кое-что из придуманного теми монахами показал. Упор лежа принял и давай отжимания делать, на одной руке, да на трёх всего пальцах. Потом встал и спрашивает, а что, дескать, с горлом вашим будет, если я такими пальчиками за него возьмусь? Мы и призадумались. А он нас подбодрил, сказав, что на него равняться не надо, поскольку он всю жизнь умения свои совершенствует, и до смерти этим заниматься будет, а у нас задача попроще – хоть чему-нибудь научиться.
А Денис, Кудряшов то есть, не унялся и спросил, как почтение такое к монахам может у советского командира быть. Дескать, мракобесы они все, и мы не зря религию отбросили.
А Антон на него пристально посмотрел и спросил, что он, боец Кудряшов, про Пересвета и Ослябю думает. А тот замялся и ответил, что не знает кто такой Пересвет этот, и про Ослябю тоже, мол, не слыхал. Ну, тут уж, Окунев и выдал ему на орехи, минут пять говорил. Лекцию прочитал по истории Отечества. Мы даже заслушались. А потом на часы посмотрел, чертыхнулся и погнал нас на занятия по взрывному делу.
* * *
Разогнав ученичков, я промочил пересохшее горло водой из фляги и похромал к командиру. Информация, вытащенная мной из подкорки, была так горяча, что мне казалось, что мозг мой закипит и паром сорвёт крышку черепа. Не зря же в касках вентиляционные отверстия предусмотрены, я полагаю – как раз для таких случаев.
Фермера я застал возящимся с какими-то бумагами. Ну да, командирская доля она такая – хорошо, что у нас ещё бухгалтерию вести не надо…
– Ну что, вспомнил что-нибудь или так, на коньячок зашёл? – поприветствовал меня командир.
– Саш, вспомнил и много интересного, между прочим…
– Рассказывай!
– Читал я в своё время книжку одну, – начал я издалека, – написал её личный массажист, а точнее – мануальщик, Гиммлера. Спина у гада сильно болела, а тот у китайца учился…
– Ну, прям как ты! – подколол меня Саша.
– Ага. Я потому её и прочитал в своё время. Ещё бы – роль мануального терапевта в истории! Хоть и переведена она была плохо, а может и написана хреново… Но не в этом дело! Понимаешь, он в Минск не прилетел и не на бронепоезде приехал!
– Неужто пешком пришёл?
– Нет. Гиммлер прилетит четырнадцатого августа в Барановичи и около четырёх вечера выедет в Минск на машине.
– Вот так так! Так это же замечательно! А как поедет? – спросил Саня, доставая карту.
– Через Слуцк.
– Ага, вот смотри, – сказал Фермер, водя пальцем по карте, – тут сплошные леса. Засаду на раз-два сделать можно…
– А почему у Барановичей не устроить?
– А там что у нас?
– Аэродром военный, больше не помню ничего.
– Вот сам и ответил, – сказал Саша, шурша картами. – Блин, а листа с Барановичами тут нет…
– В смысле?
– Ну, остальные карты есть, а Барановичей – нет.
– А мелкомасштабная есть?
– Да, вот, – ответил он, выкладывая лист на импровизированный «стол». Я посмотрел на карту:
– Интересно, а зачем он через Слуцк попёрся, когда через Дзержинск ближе и быстрее, и трасса есть?
– А я откуда знаю?
Я ещё внимательнее принялся рассматривать карту, вчитываясь в названия… Потом хлопнул себя по лбу:
– Ну конечно! Лесной массив видишь к северу от трассы?
– Да, и что?
– А то, что это – Налибокская пуща. Там сейчас то ли десять, то ли все двадцать наших дивизий в окружении до сих пор бьются. Вот они и решили рейсхфюрера по безопасным местам провезти.
– Надеюсь, что с нашей помощью они безопасными для него не будут! – зло сказал Саня. – Спасибо, что вспомнил! Кстати, а комсомолку ты с дерева снял?
Я непонимающе посмотрел на него… Потом до меня дошло, и мы рассмеялись… На звук нашего гогота откуда-то из-за кустов вынырнул Бродяга.
– Что, опять КВН вспомнили? – поинтересовался он.
– Нет… ха-ха… Гиммлера… – сквозь смех ответил ему Фермер.
– И комсомолку… – добавил я.
Минуты за три мы объяснили Шуре причину веселья и он, хмыкнув пару раз, углубился в карту. Потом достал курвиметр и стал что-то вымерять на карте.
– Прикидываешь, как туда добираться?
– Угу. Шестьдесят камэ получается. Вот, если этими лесами проехать…
– Не получится. Тоха говорит там две армии наших в окружении сейчас, плюс – те, кто их в кольце держат. В открытую поедем. Дней через пять, когда шум поутихнет.
– Понятно. Я вот чего думаю. В колонне будет не менее четырёх-пяти машин… – сказал Бродяга.
– И по бэтэру или броневику в голове и хвосте, – добавил я.
– При скоростях порядка восьмидесяти километров в час дистанция между машинами будет метров по пятнадцать.
– Если не больше, а дозор вообще в сотне метров впереди будет ехать, – подключился Фермер. – И откуда ты взял восемьдесят камэ? Ты что дорог этих не видел? Сорок, ну пятьдесят вёрст в час – максимум!
– И верно. Извини, от наших реалий плясал… – почесал затылок Бродяга. – Но всё равно, полсотни метров не уложимся, надо большую площадь накрыть…Тогда ставим четыре заряда с разносом по пятьдесят-шестьдесят метров. Два крайних – «ударное ядро». Котел литров на двадцать обклеиваем тротилом и засыпаем железом. Закрываем крышкой и ставим на попа. Наводим на дорогу, по центру. Головным и замыкающим машинам – одномоментный кирдык. Как ахнет это заряд метров на восемьдесят с гарантией!
– Тох, а броня у немецких «броников» какая? – перебил размышления Бродяги Фермер.
– У «ганомага» – миллиметров шесть, может восемь. Короче – несерьёзно. А вот у броневика и двенадцать может быть.
– Всё равно, для «птички» – как бумага, – резюмировал Саша, – Продолжай, Шура. Бродяга кивнул и продолжил размышлять вслух:
