Через мгновение лицо его позеленело. Зубы заклацали. Городской голова схватился за живот и громко замычал<Внимательный читатель, вероятно, уже должен был догадаться, что место, на которое претендовал несчастный городской голова, уже было занято королем. Причина внезапного недомогания «отца города» кроется именно в этом, а не в том, что голова так вольно использовал абсолютно неприемлемое в театре слово «стартует». Хотя, как вы согласитесь, его только за «стартует» стоило бы четвертовать >.
— Тебя предупреждали, — рявкнула нянюшка вслед удаляющемуся на полусогнутых ногах сановнику. — Зачем спрашивать, если все равно поступишь по-своему? — Она наклонилась к пустому пространству: — Как насчет орешков?
— О нет, благодарю, — отозвался король Веренс, учтиво поднимая прозрачную руку. — К сожалению, они во мне не задерживаются.
— Сиятельные помпадуры и прелестные пейзанки! Прислушайтесь к выходкам шалых каботинов…
— Это еще что? — зашипела матушка. — Что это за парень в колготках?
— Это Пролог, — пояснила нянюшка. — Он всегда идет первым, чтобы все знали, о чем будет пьеса.
— Ничего не поняла, — пожала плечами матушка. — Кто такие помпадуры?
— По-моему, это что-то типа личинок.
— Вот здорово! «Привет, личинки, добро пожаловать на шоу!» Люди сразу настраиваются на дружелюбный лад.
Со всех сторон на ведьм обрушилось оглушительное шиканье.
— Орехи крепкие, заразы, — пожаловалась нянюшка, выплевывая скорлупу на ладонь. — Придется каблуком колоть.
Матушка погрузилась в непривычное, а потому нервное молчание и попыталась разобрать, о чем говорит Пролог. Театр ставил ее в тупик. Он был начинен своеобразной магией, магией, которую она не понимала, которой не могла овладеть. Он изменял мир и утверждал, что все на самом деле не такое, каким кажется. Но самое страшное было в другом. Эта магия принадлежала людям, весьма далеким от волшебства и чародейства. То были обыкновенные люди, которые не знали правил. И они перекраивали мир, руководствуясь звучанием фраз.
Герцог и герцогиня смотрели пьесу с особого возвышения, возведенного прямо напротив сцены. Стоило матушке взглянуть на герцога, как тот сразу расплылся в заранее заготовленной улыбке.
«Лично я считаю, что мир должен оставаться таким, каков он есть, — подумала матушка. — А прошлое — таким, каким оно когда-то было. Ведь было оно куда лучше».
Грянули первые аккорды.
Из-за колонны высунулся Хьюл и дал отмашку. В неровном свете факелов, шаркая ногами, появились согбенные фигуры Притчуда и Бреттсли.
Старик (крайне дряхлый). Что за напасть обрушилась на землю?
Старуха (крайне дряхлая). Проклятье тьмы…
Некоторое время, беззвучно шевеля губами, гном следил за ходом сцены из-за кулис. Затем, резко переменившись в лице, помчался в караульное помещение, где занятые в постановке актеры колдовали над последними штрихами своих туалетов. Хьюл издал традиционный яростный вопль обманутого режиссера.
— Шевелитесь давайте! — взревел он. — Солдаты короля — на сцену! Ведьмам — при… Куда запропастились проклятые ведьмы?
Три самых юных актера поспешили предстать перед режиссером.
— Я потерял бородавку!
— В котле плавает какая-то гадость!
— В моем парике явно кто-то поселился!
— Уймитесь, ну-ка тише! — заорал Хьюл. — Все идет нормально!
— Уже идет?
Хьюл подскочил к гримировальному столику, схватил лепешку замазки и, скатав ее в огромный ком, прилепил на щеку первому актеру. Злополучный соломенный парик со всеми его обитателями был натянут на голову «второй ведьме», после чего, внимательно осмотрев котел, Хьюл провозгласил, что гадость так и должна плавать и вообще ничего гадкого в этой гадости нет.
Тем временем на сцене один из стражников выронил из рук щит, поспешно нагнулся, подобрал его, но тут же обронил копье. Хьюл в ужасе закатил глаза и со страстной мольбой обратился к тому божеству, которое могло сейчас наблюдать за сценой.
Все шло наперекосяк. Да, на предыдущих репетициях обозначились некоторые шероховатости, однако сейчас шероховатости были ни при чем. На своем веку Хьюлу довелось познать мгновения, когда от одного взгляда на сцену начинает стынуть кровь. Но такой силы окоченение, как сейчас, он испытывал впервые. У всех до одного участников сцены поджилки дергались, как у брошенных в котел раков. Уловив повисшую над сценой напряженную тишину, Хьюл в отчаянии бросился к кулисам.
— «Здесь скрыт кинжал за каждою улыбкой…» — прошипел он, развернулся волчком и сломя голову ринулся в гримерную, где его ждали подавленные ведьмы.
Из груди его вырвался злобный стон. Настоящая суета сует. И это ведьмы, которые нагоняют ужас на все королевство! До их выхода оставалась пара минут.
— Быстренько, собрались! — хлопнул в ладоши он, собираясь с духом. — Кто вы такие? Вы — злобные твари, так?!
— Да, Хьюл, — жалобно ответили те.
— Ну-ка громко и внятно, кто вы такие?!
— Мы — злобные твари, Хьюл.
— Громче!
— Злобные твари!
Хьюл, угрюмо ссутулясь, прошествовал вдоль обескровленного отряда темных сил и порывисто развернулся на месте.
— И что вы замышляете?
2-я Ведьма яростно почесал норовящий сбежать парик.
— Вроде бы будем наводить порчу, — пробормотал он. — Так в сценарии написано…
— У-меня-заложило-уши!
— Будем наводить порчу! — хором гаркнули ведьмы, вытягиваясь по стойке «смирно» и глядя прямо перед собой, чтобы избежать глаз главнокомандующего.
Хьюл прошелся в обратном направлении.
— Кто вы такие?
— Твари, Хьюл!
— Какие твари?
— Мерзкие, полночные твари! — рявкнули они, понемногу проникаясь воинственным духом.
— Какие такие мерзкие и полночные?
— Злобные, мерзкие, полночные твари!
— Строите ли вы козни? Замышляете ли коварное?
— Да-а-а!!!
— Делаете ли это силой безымянного искусства?
— Да-а-а!!!
Хьюл вообразил себя достаточно высоким, чтобы хорошенько нависнуть над своими подчиненными.
— Кто-вы-такие?! — рявкнул он.
— Коварные, злобные, мерзкие, полночные твари безымянного искусства!
— Превосходно!
Он устремил трясущийся палец в сторону сцены, понизил голос и, ведомый драматическим вдохновением, которое внезапно обрушилось на его чувствительную голову, изрек:
— А теперь, парни, я хочу, чтобы вы пошли и всыпали им так, чтобы всем чертям тошно стало. Не ради меня. Не ради этого проклятого капитана. — Воображаемый кончик сигары перекочевал из одного уголка рта в другой, Хьюл натянул на уши воображаемый оловянный шлем и проскрежетал: — Но ради капрала Вальковски и его маленькой дворняжки.
Ведьмы не знали, смеяться или плакать.
Гном умел держать паузу, но в самый ее разгар кто-то громыхнул листом жести. Пафос момента был безвозвратно погублен.
Хьюл вновь закатил глаза. Он вырос в горной стране, где грозовые бури имели обыкновение бродить от одной вершины к другой на ходулях из молний. Он до сих пор помнил бури, после которых горы наутро было не узнать, а леса куда-то вдруг исчезали. Лист жести — это, конечно, не буря, как бы яростно им ни громыхали.
«О боги, только один раз, — взмолился он. — Пусть сегодня все обойдется».
Он открыл глаза и увидел перед собой притихших ведьм.
— А вы что здесь торчите? — заревел он. — А ну бегом на сцену и прокляните их там по всем правилам!.. — И он одарил ведьм таким взглядом, что тех, словно ветром, вынесло на подмостки.
В этот момент кто-то постучал пальцем по его макушке:
— Хьюл, корона куда-то запропастилась.
— Да-да-да… — проговорил гном, чье сознание уже придумывало нормальную, работающую громо-молнесоздающую машину.
— Хьюл, короны нет! Как мне выходить на сцену?!
— Не говори ерунды, парень, корона на месте. Большая такая, с красными стекляшками. Очень внушительная. Ты в ней играл в том городе на большой площади…
— Где она скорее всего и осталась.
По сцене прокатился очередной раскат жестяного грома, но чуткое ухо Хьюла все же уловило слабеющий, нерешительный голос актера на сцене.
— «…Ребенку череп размозжить…» — прошипел он, мигом очутившись у кулис, и тут же кинулся обратно. — Найди запасную, — рявкнул он на Томджона. — В старом сундуке с бутафорией. Ты же у нас Злой Король — у тебя должна быть корона! И не стой как вкопанный, парень, у тебя через пару минут выход. Давай придумай что-нибудь.
И Томджон побрел обратно к сундукам с реквизитом. Его детство прошло среди корон, среди больших золотистых корон из дерева и гипса, украшенных стеклянными блестками. Свои первые шаги он сделал с королевским Бременем на голове. Другое дело, что большинство Бремени осталось в запасниках «Дискума». Из сундука, слой за слоем отмеряя временные пласты, извлекались кинжалы с картонными лезвиями, черепа, вазы… Но тут на самом дне его пальцы нащупали что-то легкое и коронообразное. Эту корону никогда не использовали на сцене, потому что она выглядела слишком уж жалко.
