Он опять закашлялся, изнемог от натуги, так что высокий лоб покрылся капельками пота... Наконец утих...
– Дядя Миша... – тихо позвала Вера... – ответь, ради бога... почему ты с нею жил?
Он долго молчал, прикрыв глаза... Ей даже показалось, что он заснул... и она с жадной исследовательской любовью смотрела на его, все еще густые, но с сильной проседью, волнистые волосы, и совсем уже седую бороду... словно снимала прижизненную маску, поскольку посмертная ей была не нужна... Интересно, дожил ли до седой бороды великий русский пейзажист Исаак Левитан...
Вдруг он открыл глаза и сказал:
– Но ведь это был единственный способ остаться с тобой... Она положила ладонь ему на рубашку, туда, где вздымалось и опадало захлебывающееся сердце.
– Так ты... оставался с ней... ради меня?
– Помоги зайти в дом, что-то стало прохладно... – просипел он, приподнимаясь в гамаке... – И перестань плакать! Это просто жизнь, Веруня... Просто жизнь...
Лет этак через двадцать пять, уже в Америке, она со своим вторым мужем будет принимать в гостях супружескую пару: их приятельницу-пианистку с новеньким супругом, человеком молчаливым и за столом несколько... чопорным, чужеватым... Однако все разом изменилось, когда выяснилось, что Роман Григорьич, так звали гостя, в прошлом – подполковник уголовного розыска МВД Узбекистана. И разговор забурлил, закрутился вокруг сразу нескольких тем. Сначала усмешливо и раскрепощенно, – с обеих сторон – обсудили промахи КГБ в некоторых событиях, связанных с личностью Вериного мужа, потом разговор перешел на другие темы. Вспомнили, что Ташкент всегда был криминально неблагополучным: климат такой, гостеприимный для всякой швали, население – доверчивое, открытое... Ворье и мошенники были немаловажной закваской в этом конгломерате...
– Ну, и не забудьте о наших садоводах-любителях, – сказал бывший подполковник... – Добрая половина нашей деятельности была посвящена наркотикам – гашиш, опиум...
– И что, многих ловили? – спросил хозяин дома.
– Многих, – уверенно ответил гость. – Тут ведь, в этом деле, особенно справедлива поговорка насчет веревочки, которой, сколько ни виться... Безумие порока, знаете, ослабляет осторожность... Хотя, были и провалы – наши провалы, я имею в виду. Например, в семидесятых так и не удалось поймать одного, как говорят теперь, наркобарона, личность таинственную, очень опытную, и даже талантливую... Схема организации была составлена так хитроумно, что, похоже, только один старик знал хозяина лично. Но когда на него вышли и уже должны были брать, его нашли задушенным в пустой квартире, где-то на Тезиковке. И ниточка оборвалась... А потом она как сквозь землю провалилась.
– «Она»? – спросила Вера. – Так это была женщина?
– Вот именно! – подтвердил гость. – Но мы знали только кличку: Артистка...
27
Знакомый Лёне бывший часовщик жил в новом кооперативном доме на улице Гоголя – роскошный проект, лифт, просторные квартиры с огромными застекленными лоджиями...
Пока шли от трамвая и поднимались в лифте, Лёня рассказывал про хозяина – когда-то, лет двадцать назад, тот контролировал чуть ли не весь здешний часовой рынок. Но потом, многозначительно добавил Лёня, переключился на другие дела. Вере было все равно – кто и на что там переключился, она как раз обдумывала, как сочетать в смесях контрастные тона, – но иногда она спохватывалась, что Лёня обидится, и тогда задавала какой-нибудь вопрос, как правило, невпопад, и он снисходительно смеялся. Вообще казалось, что при всей своей предупредительности и абсолютной преданности, Лёня никогда не принимал ее всерьез. Она и сейчас спросила – на что же тот переключился?
– На камушки, – ответил Лёня.
– На... камушки? – удивленно переспросила она. Они ехали в лифте – зеркальном, но уже обоссанном. Лёня расхохотался и подмигнул: – Да-да... Верочка, ну-ка, как вы себе представляете эти камушки? Ну-ка?
Явно ждал, когда она сморозит какую-нибудь глупость.
– Идите на фиг, – сказала она добродушно.
***
...Сквозь окно столовой видно было, как на лоджии наклонялась над гладильной доской совсем еще молодая жена часовщика. Сам он был уже в преклонных годах, хотя отлично держался – худой, подтянутый, одетый в спортивный импортный костюм. Судя по всему, и в молодости увлекался спортом: в проеме двери, ведущей в столовую, заставленную громоздким румынским гарнитуром, видна была на стене увеличенная коричневатая фотография, из довоенных, добросовестных, – длиннорукий длинноногий молодой человек в теннисках, с ракеткой на плече, стоит в белых трусах и майке, неулыбчиво смотрит в объектив...
Он сам открыл им дверь и был довольно любезен, – приветливым его никак нельзя было назвать... По ходу дела Вера поняла, что Лёня когда-то оказал ему услугу, очередную в ряду бесчисленных услуг, которые он оказывал походя, словно не замечая, самым неожиданным людям.
– Проходите в столовую, – пригласил хозяин, указывая направление левой рукой в перчатке телесного цвета, – некомплектной рукой, всего с двумя пальцами. Этими пальцами он и взял, как пинцетом, протянутый Лёней кулон, положил его на правую ладонь, молча осмотрел...
– Ну что ж... – сразу сказал он... – Это «Лонжин», швейцарская фирма... Часики на анкерном ходу, между прочим...
– Значит, они серебряные? – спросила Вера. Часовщик улыбнулся одними губами... впервые поднял на не глаза. Несколько секунд они так смотрели друг на друга. Он – удивляясь. Обычно мало кто выдерживал его прямой немигающий взгляд. Девушка смотрела на него спокойно, внимательно, не отводя глаз. Черным гвоздиком в серую радужку вбит зрачок.
На пороге лоджии показалась жена часовщика со стопкой наглаженного белья, поздоровалась, прошла в соседнюю комнату.
– Они платиновые, – наконец проговорил хозяин негромко.
Лёня присвистнул, рассмеялся:
– Ну надо же! Юрий Кондратьич... а вот эти стеклышки вокруг...
– ...это небольшие, но хорошей огранки бриллианты... А вот почему часы не идут... сейчас увидим... – Он поднялся, отошел к столику у окна, впритык стоящему к подоконнику, заставленному разными жестяными и картонными коробочками, придвинул старый табурет и натянул на голову какой-то стаканчик на резинке, прилаживая его к глазу...
Несколько минут прошли в тишине, нарушаемой только тихим позвякиванием часовых инструментов о плоскую тарелочку...
Вера с Лёней молча оглядывали этот небедный дом, лишенный, впрочем, малейшего отпечатка хозяйских привычек, любовей, интересов, душевного тепла... если б не стол с инструментом у окна...
Жена Юрия Кондратьевича вышла из кухни, поставила на полированный журнальный столик угощение – ляган с тремя изобильными, только что ополоснутыми водой, кистями черного винограда; вышла опять на лоджию и, перегнувшись, стала кричать во двор: «Ко-остя! Ко-остя! Обедать, уроки делать!» – снизу что-то неразборчиво, но своевольно канючил невидимый Костя...
...Наконец часовщик поднялся, подошел к гостям, двумя пальцами держа и чуть раскачивая на цепочке кулон.
– Вот и все, – сказал он, – всего-то навсего почистил механизм, продул его... Идут как новенькие...
– Юрий Кондратьич, вы – волшебник! – воскликнул Лёня. – Мне бы хотелось как-то отблагодарить вас!
– Да что вы, – снисходительно усмехнулся хозяин, – это такая чепуха... – И протянул кулон Вере:
– Носите на здоровье! Они вечные... Наверное, память?
– Да... – сказала она... – да, мне их оставил... отец! Впервые в жизни она назвала дядю Мишу отцом, и не знала – что заставило ее произнести эту фразу в чужом, отчего-то тягостном ей, доме, который она сейчас покинет навсегда.
Спросила – где туалет, поднялась и вышла...
Лёня все восхищался мастерством хозяина, повторял, что для него в жизни важнее всего – уровень мастерства, которым человек владеет...
– Берегитесь, – проговорил Юрий Кондратьевич, предостерегающе поднимая инвалидную руку в перчатке. – Это не лучшая шкала для определения человеческих качеств. А что, – спросил он, – чем, кстати, занимается эта серьезная девушка, и каков уровень ее мастерства?
Лёня широко улыбнулся, снял очки и, протирая их своим, как говорила Вера, «вечно-безупречным» платком, сказал:
– Она – художница! И очень талантливая... Но это как раз тот случай, когда бы мне хотелось, чтоб она была просто...
Вернулась Вера, и Лёня не закончил фразы. Он тоже поднялся – попрощаться...
Когда за гостями захлопнулась дверь, из кухни вышла жена часовщика...
– Не могу загнать его обедать, – сказала она...
– Пусть бегает! – отозвался муж хмуро...
– И виноград совсем не ели... А чего ты такой вздрюченный? – спросила она...
– Я?! Ты что, сдурела?
– Да я же вижу... Это – знакомые были?
– Парень знакомый, а девица... Вроде я когда-то ее встречал...
– Ну-ну... – сказала жена...
Он стоял у окна и смотрел, как по двору идут эти двое, оживленно переговариваясь, – оба высокие, легкие... хорошая пара! – и чего это Лёня так церемонен с этой неулыбой?...
