«Почему эти безмятежные картины семейного счастья вызывают во мне такие непонятные чувства? Что в этом такого, что заставляет меня тосковать о неправильно прожитой жизни?»
Один из мальчишек в песочнице попытался вырвать у девочки куклу. Та заупрямилась, дети изо всех сил потянули куклу каждый на себя, и кукла сломалась. Нога, за которую ее держал мальчик, выскочила из паза. Дети тут же хором заплакали, а старушки торопливо направились к ним, чтобы выяснить причину их слез.
«Вот тебе и отгадка», – подумал я. Я встал и подошел к детям, которые заплакали еще громче от попыток бабушек успокоить их и как-нибудь отвлечь от сломанной куклы.
Подобрав испорченную игрушку, я осмотрел ее и легко вставил отломившуюся ногу в паз, а затем протянул ее детям. Те сразу же перестали плакать и уже через несколько секунд вновь начали мирно играть все вместе. Только слезы, еще блестевшие на их щеках, говорили о том, что дети совсем недавно плакали.
Бабушки одобрительно посмотрели на меня, простив мне все еще горящую сигарету. Одна из них даже угостила меня домашним печеньем. Поблагодарив их, я сунул печенье в карман и вновь уселся на свое место.
«Вот и разгадка. Мне всю жизнь просто не хватало человеческого тепла. Мои родители всю свою жизнь работали, почти не уделяя мне внимания, а потом я и сам этого не хотел, постоянно бунтуя против отца. Потом армия, куда я пошел вопреки его воле. Потом команды усмирения и работа палача. И все эти годы ни капли человеческого тепла. Я привык смотреть на людей как на кукол и соответственно обращаться с ними, даже с друзьями, даже с грозным и всесильным сэром Найджелом. И они отвечали мне тем же. Бездушие и целенаправленное манипулирование людьми стали основой моей жизни. И жить по-другому я не мог, потому что это бесчувственное манипулирование вошло у меня в привычку, стало основой всей моей жизни.
А теперь все переменилось. Я встретил человека, который был настолько наполнен человеческим теплом, что дарил его всем, у кого хватало духу принять этот дар. Светлана не просто одарила меня любовью, но и научила любить. И эта любовь не могла не изменить все то, с чем я жил раньше. Все. Абсолютно все. Научившись любить, я впервые в жизни понял, чего я лишился из-за своего бунтарства и службы. И это полностью изменило мое отношение к моей работе, к организации палачей и ее запретам».
Сигарета догорела до моих пальцев и обожгла их. Я выругался и отбросил окурок. Потом встал, поднял его и выбросил в урну. Снова сел и, закурив опять, продолжил раздумья.
«Я всю жизнь боялся и ненавидел окружающий мир и живущих в нем людей. Я привык относиться к ним лишь как к обстоятельствам, которые влияют на меня, как погода, не более. К людям я относился как к куклам, нисколько их не ценил. Потому-то, наверно, убивал безо всяких угрызений совести. Как непослушный мальчишка ломает куклы. Но потом одна из этих кукол стала для меня слишком много значить. Светлана, научившая меня любить, сама того не зная, заставила меня измениться. Заставила изменить мое отношение к окружающим. Я научился ценить сначала одного человека, до того не имевшего для меня никакого значения, а потом и их всех, вместе взятых. Оттого мои последние дела… Моя последняя работа… Эти проклятые убийства так отозвались… И еще то, что моя организация показала мне, насколько она ценит меня, когда отреклась от меня, приговорив к смерти на основе одного лишь шаткого подозрения, низвергнув с самой вершины на самое дно и помиловав только благодаря случайности. Когда даже сэр Найджел бросил меня погибать, и не просто бросил, а еще и сделал все от него зависящее, чтобы я не миновал своего последнего причала. И спасла меня Дженис, та самая Дженис, которую все палачи терпеть не могли, потому что она – психолог. И одна за другой бесконечные перегрузки от непрерывных заданий, с одной стороны, и от необходимости все больше и больше покрывать свою ложь, с другой стороны, перегрузки, выматывающие душу и разум.
А дальше – больше. Последней каплей стали несанкционированные убийства, которые я вынужден был совершать столь часто в течение последних нескольких дней. Этим я нарушил священный для меня закон организации, по которому я жил много лет, который заменял мне все. Без семьи, любимой, друзей, ради этого закона. Я пожертвовал всем ради него, он заменил своей строгостью тепло человеческой жизни, и вот я нарушил его».
Потеряв все, что раньше было для меня смыслом существования, я с головой кинулся в то новое, что мне открылось в жизни, однако вросшие в мое тело за двадцать с лишним лет работы крючья «Лондон фармацептик компани» не желали меня отпускать. Неудивительно, что последние несколько дней я чувствовал себя так, словно сходил с ума. В условиях, когда рухнула вся моя система ценностей, когда изменилось все мое отношение к людям, когда я оказался вне того закона, по которому я жил десятилетиями, когда то, что я делал, в моем сознании из долга превратилось в преступление, когда я понял, что всю жизнь жил, не зная истинного смысла Жизни, а видя только то, что мне хотелось видеть себе в Угоду, сойти с ума было немудрено.
«Вот в чем отгадка. Но теперь я знаю ответ, и я переживу все это. Потому что у меня есть Светлана».
Я затушил окурок и сказал неизвестно кому:
– Наконец-то ты повзрослел, парень.
Потом я подобрал свои пакеты и вышел из сквера. Я шел домой. Впервые за много лет.
ГЛАВА 30
Не плачь, сказал я, брось тужить,
Минувшего не воротить.
Иоганн Гете. «Фауст»
Как нужна для жемчужины полная тьма,
Так страданья нужны для души и ума.
Ты лишилась всего и душа опустела?
Эту чашу наполню я вновь навсегда.
Омар Хайям. «Рубаи»
Мне потребовалось больше часа, чтобы со всеми покупками добраться до дома Светланы. До дома, который теперь, быть может, станет моим.
Я решил позвонить, однако передумал, осторожно открыл дверь своим ключом и тихо проскользнул в квартиру. Я много раз делал так, входя в свою квартиру, опасаясь засады. Однако сейчас я сделал это просто потому, что мне хотелось удивить Светлану.
Однако ее не было. Я немного покружил по квартире, растерянно переходя из комнаты в комнату, однако ее не было. Странно. Потом я вспомнил, что она собиралась пройтись по магазинам, и успокоился. Наверно, она, как и я, ищет какие-нибудь деликатесы к обеду. Можно сделать ей приятный сюрприз. Самому приготовить обед нетрудно, если есть продукты. За годы одинокой жизни я вынужденно научился готовить, поскольку не всегда доверял автоповару. Например, соус пикан автоповар никогда не сможет сделать таким вкусным, каким его делаю я.
И тут мою память пронзило. Сэр Найджел сказал: «С ней говорил офицер полиции. Я получил информацию за несколько минут до твоего прихода». Он сказал это о Свете. С ней говорил офицер полиции в связи с убийством Эда. Именно благодаря этому наша служба внешнего наблюдения смогла установить ее личность.
Я опустился на диван и задумался. Когда я сидел и занимался самоанализом в парке, я упустил из виду то обстоятельство, что я убил Эда и выдал это за самоубийство на почве несчастной любви. Если полиция беседовала со Светой, то она, конечно, знает о смерти Эда и ее официальной причине. И теперь она считает себя виновной в его смерти и отчасти меня. И что могло получиться из этой ситуации, я не знал.
Она могла порвать со мной всякие отношения под воздействием комплекса вины за произошедшее, оплакивая умершего, могла сдать меня полиции, могла…
Щелчок открывающегося замка прозвучал словно выстрел. Я встал, но не пошел встретить ее, а остался в комнате. Я стоял и ждал, когда она войдет.
Она медленно вошла и окинула меня взглядом, в котором не было и намека на тот огонь жизни, который еще вчера пылал в ее глазах. На ее щеках блестели слезы.
– Бен… – тихо сказала она, и голос ее прервался. Она едва сдерживала рыдания.
– Что случилось, родная? – спросил я, быстро подойдя к ней. Я прекрасно знал, что случилось, но вынужден был играть в непонимание, чтобы она ни в чем не заподозрила меня. Ничего более страшного я себе и представить не мог. Если она хоть в чем-то заподозрит меня…
– Боже мой, Бен… – голос ее снова прервался, словно она не могла поверить в то, что он мертв, и она должна сказать об этом мне. Потом она шагнула вперед и почти упала мне на грудь, захлебнувшись слезами.
– Что случилось, солнышко? – снова спросил я ее. Если уж играть в непонимание, так уж играть до конца. Жаль, что я никогда не изучал психологию по-настоящему, не ушел дальше необходимых для работы азов, сейчас эти знания мне бы очень пригодились.
– Ах, Бен… – она вновь захлебнулась слезами, не в силах вымолвить страшную правду. – Он умер.
– Кто? – спросил я, ласково гладя ее по голове. Перед глазами у меня стояла сценка в сквере со сломанной куклой и старушками, пытающимися утешить своих внучат. Только сейчас нет доброго дяденьки, который мог бы исправить сломанную куклу. Люди не куклы, их можно сломать только один раз.
