Зоркий Олень переводит мне речугу, толкаемую чумазым представителем мамонторылых, и напрашивается ответить, дескать, он знает, что в таких случаях говорят. Нехотя разрешаю.
Сбросивший рубашку Олень выскакивает в сторону противника за линию щитов, начинает извиваться всем телом, очевидно – строит противнику хари попротивнее, и заявляет, на языке «мамонтов», не сильно отличающемся от «кремниевого» примерно следующее, что: «Пришедшие – достойные своих папаш дохлые-де шакалы, пирующие на трупах гиены, недостойные лизать (демонстрирует тыловую часть организма противнику) настоящим охотникам». Затем следует предложение засунуть свои языки, вымолвившие подобное предложение, в афедроны друг другу, и таким образом двигаться в родное стойбище, пока их всех не отлупили палкой. Как это уже раз сделал недавно его друг Сильный Кремень Антон выйдя против лучшего бойца племени, недостойного называться племенем Мамонта, вооруженного копьем, с тонкой хворостинкой (ну, тут я бы не сказал – шест был мало не в дюйма полтора, а то и два толщиной). Так пусть недостойные прячутся в норы, переименовываются в племя Мыши, и – (апофеоз с апофигеем одновременно, убью Антона, мало что «уотцовил», назначил великим вождем, женил, так еще ребенка такому учит) по-русски, коряво: «Русские не сдаюссса! Посол на…!» (так, по приходу в лагерь в нем появится длиииииинная мощеная каменная тропа к… пока не решил куда, но точно знаю исполнителей этого инженерного сооружения! На зачистку сортиров за время похода я уже очередь на полгода вперед расписал).
Достойный ученик матерщинника Антона ныряет за линию щитов, а «юные мамонтята», вначале ошалевшие от выступления Оленя, которого уже в заднем ряду похлопывает по плечу отец, мол, знай наших, молодец – не подвел, вполне себе спич, на международном уровне – осыпают линию щитоносцев камнями. Потом дружно бросаются на нас. Но у них – дружная толпа, а у нас – полноценный, считай десяток римского легиона.
— Р-р-а-а-а!
Ревет толпа, бежит толпа. Потоком, мутным, весенним, несущим мусор и щепки…
…Когда навстречу потоку встал строй щитов, самый молодой из людей Мамонта подхватил с земли камень и швырнул изо всех сил. Эх, отскочил! «Молодец!», — ухмыльнулся кто-то, вслед за ним нагибаясь за камнем. Булыжники застучали по щитам
Мои ребята, как тысячи лет назад (или – вперед?), римские легионеры, выстроились «черепахой» (разболтанной и не слишком умелой, как понимаю я сейчас), и вреда каменный дождь нанес немного. Вскрикнул неудачливый, поймав камень плечом, выставленное из-за укрытия, я проорал команду, что-то вроде «держать равнение, волки тряпичные!», строй щитов дрогнул и медленно двинулся на атакующих.
Это было страшно. Страшно даже нашим союзникам – «кремням». Когда над холмами взмыл общий наш крик: «Барра!», казалось, леса и холмы ответили невиданным до сих пор эхом, в котором слились наша память о прошлом – будущем – походах Святого Олега и Цезаря, атаках чудо-богатырей Суворова…
Рукопашная – страшно. Страшно было даже мне. Понимаю, как страшно было ребятам в этот первый бой. Но каждый чувствовал плечо друга в строю, и раз за разом клич древнеримского войска сотрясал воздух, неведомым образом – Бар-ра, Барррр-ра, Барра! В моих ребятах бурлили кровь и отвага воинов грядущих тысячелетий, берущих не числом, а умением, противопоставляющих толпе единый строй братьев по оружию.
Атака сплоченного, единого строя – это просто. И это жутко. Иногда, проверяя выучку Стражи и нашего ополчения, я встаю перед строем и приказываю: шагом – на меня. Строем, молча… Озноб продирает хребет, скулы сами собой твердеют – кажется, я снова на холме, и снова стена щитов глотает склон холма метр за метром, набирая скорость для удара… навстречу неизбежному. И взмывает победный крик, из вроде бы детских ртов, но ревущий как глотка мифического чудовища – «Бар-ра!!!»
Я кричу:
— Подтянись, правый край, не спотыкаться! — рычу на своих, — четче шаг, засранцы! Не киснуть! Не спать на ходу!
В бою не до реверансов и изящных манер. Сейчас каждый из моих юных солдат должен думать о том, как лучше выполнить затверженное на тренировках, а не о бое – тогда все будет хорошо, и мы – победители.
— Рр-а-а?!
Толпа не уверена. Их много. Напротив – жалкий десяток. Толпа помнит: ей были обещаны невиданные сокровища, а здесь, вместо того, чтобы покорно встать на колени и отдать победителям все… Здесь глотает расстояние бронзовая стена, покрытая чешуей змея… На расстоянии пока еще редкие медные защитные чешуйки панцирей сливаются в сплошное сияние. Так шкура змеиная сияет и плавится бронзой…
Сшибаются каменная стена с волной. Из-за стены щитов змеями взлетели и опустились гири кистеней. Кистень, он хорош и тем, что позволяет поразить врага из-за укрытия – щита. Вопли первобытных… И снова, уже рев разъяренного мамонта, выходящего навстречу горстке охотников, защищающего свое стадо, почуявшего победу – «Бар-ра!!!» На высокой ноте визжат девчонки – это не испуганный визг удирающей по пустынным переулкам парка от насильников малолетней жертвы, а визг атакующей кошки, или, хлеще того – гарпии, пожалуй, так точнее. Ибо кошек я слышал, им далеко до моих валькирий.
Удар толпы принимается на единый щит, шаг назад, кистени и мощнейший удар щитами, враз. Толпа просто летит наземь, люди расползаются на карачках в стороны. Сейчас можно всех перебить без труда – лови и режь… режь… но ярость отпускает так же быстро, как накатила вначале.
— Не калечить! Вязать, кого можно! Кто бежит – пусть!
В ход пускаются веревки, сыромятные ремни. С ловкостью опытных боцманов народ с помощью оставшихся в арьергарде «кремней», упаковывают пленных. Хотя «без подарка» из нападающих не остался никто, но повреждения некритичные, поломанные руки-ребра-гематомы – не в счет. Мои орлы и орлицы сияют как новые пятаки – на них ни царапины. Унылая орда сидит на земле, привязанные к шестам, готовые к транспортировке… двадцать рыл. Молодых рыл, кстати. Опять вопрос – куда теперь с этаким-то счастьем? Удрало всего человек пять. Преследовать не стали. Кто это счастье на себе потащит? Мдя. Ситуация – нападение злых татаровей на Илью Муромца: «Иде ж я вас, поганыя, хоронить-то буду, ась?»
Надо решать проблему. Осматриваю нападавших. Ира и Лена помогают наложить лубки на руки, ребра – заживут сами. Пара связанных валяется без сознания. Выясняется – один не пришел в себя с момента атаки, его «отоварил» Рома Ким, простым ударом тупого конца копья – пяткой или как его еще называют, подтоком, в нервный узел. Второй – кусался при упаковке. Приложил сердешного наш вполне себе Зоркий Олень, кистенем за непослушание. Толпа из племени Кремня во главе с достойным вождем, прыгает вокруг пленных, кривляется, швыряется кусками земли и экскрементов, плюется, норовит ударить. Выставляю вокруг пленников троих часовых, и провожу с вождем короткое совещание, на предмет, как поступают с пленными в таких случаях. Тот озадачен – на его памяти таких эпохальных бескровных побед не случалось… обычно в стычках или погибало один-два человека, или, поорав и побросавшись булыжниками разбегались восвояси. Раненых или свои с почетом добивали, — поломанная рука – не охотник, лечить не умеют, или чужаки, если свой оставался на покинутом поле боя… В дальние древние времена были племена, которые отправляли пленников на костер с гастрономической целью… но в случае обилия животной пищи, как тут, на Южном Урале, обычай каннибализма не прижился.
