— Объясняю для всех! Пусть помогут мне, кто лучше знает речь наших новых людей! Я не допущу ссор и драк в нашем племени. Поднять руку на члена племени – табу. Если тебя обидели – иди ко мне, обещаю справедливый суд. Украшения, которые носят наши люди – это знак заслуг перед племенем. Помогайте друг другу, учитесь – и у вас будут еще лучше! Разве люди Кремня и Мамонта глупее ночных людей? Нет! И люди Ночи (Я узнал, что неандертальцы себя так тоже называли) — такие же наши братья и сестры! Кто обидит их – будет иметь дело со мной!
Краем уха слышу, как Мудрый Кремень осведомляется у Антона Ким, о том, что эти «ночные» тоже дети великого вождя Рода? Получив положительный ответ, восхищенно кивает мне головой, силен, мол, мужчинка! И тут успел! (Нет, я точно с этой корейской язвой поступлю по рецепту президента, заставлю построить каменную дорогу до сортира, и в конце пути – там же и замочу!!!)
Для прибывших день сюрпризов продолжается – не помню, писал ли, но Антошка Маленький, он же – Антон Иванович Рябчиков, он же – Рябчик, куда без этого, он же – Лумумба, — воспитанник интерната, по национальности – конечно, русский, по антропологическому типу – африканец. Проще говоря, негр у нас Антошка. Этот товарищ выбирается из землянки – дома, где отдыхал от ночного дежурства, сладко потягивается, и заявляет:
— Че за шум, а драки нету? Или все закончилось, и я опоздал? А это что за… негры (!) к нам понаехали? О, Дмитрий Сергеевич! Вы вернулись, классно, у нас столько всего… Э, обезьяна нерусская, ты че на меня зенки вылупил? — это Кремню, который тянется дрожащей рукой к нему. — Первый раз человека с темной кожей видишь? Ну смотри, дярёвня. Можешь даже потрогать – так и быть…
— Рябчиков, я тоже искренне рад тебя видеть. За «дярёвню» и «обезьяну», по отношению к человеку, в честь такой радости – всего один наряд вне очереди. Эльвира Викторовна, озаботьтесь, пожалуйста, определить молодому человеку фронт работ.
— Ну вот, так я и знал, — заявляет Рябчик – сплошной расизм и великодержавный учительский шовинизм! И шустро ныряет назад, в спасительную темноту, пока от старших не прилетел подзатыльник.
— Вождь!!! — в глазах Мудрого Кремня неподдельный ужас, смешанный с благоговением.
— Ты настолько велик, что тебе служат даже младшие подземные духи! А куда он скрылся?
— Кто?
— Ну, этот, дух земли?
— Пошел готовиться к работе на славу племени.
— Ну, ты велик…
Оставив богословские вопросы, я направляюсь, пока на столы выкладывается немудреная снедь, принесенная нами, и готовится торжественный общий обед, осмотреть изменения в лагере. А их, изменений много – под мудрым руководством Елки – куда до ней родной компартии – лагерь приобрел из обжитого вид просто уютный. Появились новые строения, дорожки между ними размечены щебенкой.
— Почти не собирали ее – все отходы от каменных дел и гончарки. По бокам – камни, что нашли поблизости, в кокосовый орех величиной. Между каменьев – смесь черепков, щебня и песка. Извилистые аккуратные дорожки радуют глаз, между ними посажены клумбы из дикоросов – саранки, тигровой лилии, кажется ириса и чего-то еще. Симпатично. Новоприбывшие девчата с явным интересом присматриваются к клумбам – сарана нешуточное лакомство каменного века – вкусно, сладко и питательно! С ходу объявляю табу на съедение саранки из клумб под угрозой изгнания. Утром посмотрим – подействовало или нет.
— Ох, я дурочка! Я же главную новость вам… Тебе… с непривычки сбиваясь между "ты" и "вы", восклицает Эля. У нас с Ромой Финкелем случилось тут такое…
— Что случилось? — мгновенно встревоживаюсь я.
— Ничего страшного, он у нас теперь кроме всего с помощницами из племени пчелами занимается. Лучше пойдем к нему – здесь недалеко, с километр, там все и узнаете, — девушка увлекает меня за собой и почти бегом через чащу по едва заметной тропе ведет на пасеку. Пасеку! А как иначе назвать – Ромиными и Игоря стараниями у нас пять ульев, стоят они на поляне недалеко от старого тиса, и по словам Эли, скоро сбор меда. Я просто наслаждаюсь запахом сосновой разогретой на солнце смолы, еще какими-то медвяными ароматами августовского полдня… мирно гудят насекомые, и среди них немало пчел. Мы выходим на полянку, где расставлены египетские варианты ульев – глиняные, из двух этажей круглые сооружения с соломенными крышами на ножках. В противоположном конце поляны стоит этакая избушка имени Нуф-Нуфа – плетеный домик из прутьев, покрытый листвой и ветвями. Я зашел в дом, на скамье спиной ко мне сидел парнишка, и что-то голосом Ромы Финкеля напевал-мурлыкал. Но это был не он! Рома был горбат и прихрамывал – после случившейся аварии. Этот малый – слава Богу – никаких намеков на горб не имел, сидя на скамье, он отставил назад правую ногу – совершенно нормальную! Подавшись вперед, он напевал девочке из племени неандертальцев незамысловатую мелодию, а она ее повторяла, не словами, а так – ля-ля-ля-ля! Типа сольфеджио.
— Я же просил нам не мешать! Только если Учитель приедет – позвать меня встречать, видите же, я с Ладой занимаюсь – она такие успехи делает, и потолковее наших некоторых будет, у ней музыка в душе, а не в облаках, вот она. А наши обижаются – неандерталку учишь, а нами брезгуешь! Да не брезгую я, просто время тратить… — бурчит парень, не оборачиваясь. Потом все-таки оборачивается, и радостно кричит: — Ой, Дмитрий Сергеевич! Мы вас так ждали, мы концерт приготовили, к вашему возвращению, сегодня закончили учить новую вещь, будет классно, да мы все вам покажем, что выучили, да Лада? — девочка с достоинством кивает.
— Дмитрий Сергеич! А че вы так на меня смотрите? Как-то не так?
— Я не могу понять, Рома, что с тобой произошло?
— А что не так?
— Ты выздоровел? Спина, ноги…
— А, вы об этом… Ну, да. Тут, в общем, я остался на пчеловодстве. Сторожить пролет роев. Их материнский недалеко – в огромном дупле, в чаще лещины – к нему из-за крапивы было не пробраться, а когда девчата крапиву подкосили на ткань, ну, и проход освободился. Только вы уехали, тут рои и пошли – аж пять штук получилось, Игорь говорил, не может быть от одной семьи, а я… ну вот они, все пять сохранили с моими девчатами из ансамбля, мы тут в свободное время занимаемся… А хотите, я вам сейчас что-нибудь сыграю, ну хоть, с Ладой… Мы так готовились, ждали…
Парень искренен в своей радости, и готов разделить ее со всеми. И раньше он был, каким-то светлым… а сейчас… лишившись хромоты и горба он как сказочный полубог в легком хитоне и венке, в руках – скрипка его собственной работы.
— Ну, парень, ты если раньше был как Пан, то теперь – меньше, чем на Аполлона не тянешь. Ты не увиливай, давай рассказывай об этом чуде, что случилось с тобой.
