Некоторое время московиты суетились вокруг приезжих, как пчелы у потревоженного улья, разглядывая выложенные на стол у дороги кружева. Некоторые из таможенников трогали, мяли товар, подносили его к свету, кивали головами, вроде бы выражая одобрение.
— Эй, толмач! — крикнул грамотный типус, появившись вновь на крыльце с гусиным пером и чернильницей в руках. Габри, привязывавший лошадей у коновязи, не сразу понял, что обращаются к нему. Поняв же, снова сдернул шапку и подбежал к таможенной избе.
Босой мальчишка в рваной рубахе, кряхтя, вытаскивал на крыльцо большие чашные весы, а после — гири в мешке из рогожи. Тот, кто спал под кустом, степенно поднялся по ступенькам и, стряхивая солому с нарядного кафтана, встал рядом с подчиненными.
— Скажи хозяину, что сейчас взвесим его груз, — приказал «толмачу» чернильный типус. Габри покорно закивал, перевел. От себя добавлять что-то постеснялся, памятуя о том, что германская речь некоторым из московитов знакома.
Мешки с кружевами долго взвешивали, потом грамотный типус, по-здешнему, дьяк, возился с записями, загибая то и дело пальцы, и шумно вздыхая от усердия. Воины, немного подсобив при взвешивании, теперь отошли, а один из них, тот, что был с саблей, будучи окликнутым человеком в красивом кафтане, выслушал его отданное шепотом распоряжение, оседлал пасшегося неподалеку коня и на рысях куда-то поехал.
— Слушай меня, толмач, дважды повторять не стану, — сказал писарь-дьяк, наконец, закончив подсчеты. — С вас причитается за привоз товара явка, да пудовые за вес, да осьмничие за право торговать на Святой Руси, да писчие нам за труды. Вроде, ничего не запамятовал. Итого двадцать и семь золотых немецких талеров.
По округлившимся глазам Габри Феликс уже понял, что дела их нехороши. После перевода уразумел, насколько. Его маленький друг даже не пытался спорить с московитами, спрятавшись за отведенную ему роль переводчика.
— Переведи, что нам нет смысла платить такую большую пошлину. Подскажи ему, что где-то в его расчетах ошибка. Если он будет настаивать, мы повернем назад, — сказал Феликс решительно.
Габри затараторил на своем языке, в голосе его появились жалобные интонации. Писарь вновь заглянул в свои записи, почесал затылок, что-то дописал и показал Габри, потом начал говорить, пока Габри не закивал торопливо головой.
— Повернуть назад мы сможем, но только б-без груза, — Габри даже заикаться стал от волнения. — Дьяк говорит, что поставленное на весы уже княжеская собственность, и не подлежит вывозу за пределы государевых земель без уплаты специальной выездной пошлины.
Тогда Феликс предпринял последний отчаянный шаг: он отстегнул от пояса кошель и вытряхнул все его содержимое на доску перил, так, чтобы ни одна монета не откатилась и не упала. Сгруппировать и сосчитать деньги было делом двух минут.
— Двенадцать рейхсталеров и немного мелочи, — объявил Феликс, — это все, что у нас есть. После торговли, возвращаясь назад, мы доплатим вам остальное. Клянемся в том купеческим словом. Скажи им, Габрила.
После этого предложения Феликса старший таможенник положил руку на плечо дьяка, тот немедленно вскочил и спустился вместе с начальником к лошадям.
— Они согласятся, — шепнул Феликс маленькому другу. — Но с тобой что происходит? Веди себя увереннее, вспомни, чей ты сын. Симон десятки раз имел дело с такими.
Между тем, воин, обратившийся вначале к Феликсу по-немецки, осмотрев седельные сумки, достал превосходный пистоль, купленный у нюрнбержцев, и поднес его начальнику на рассмотрение.
— Пальбу в княжество Московское завозить не можно, — сказал дьяк. — За такое наказание — кнут и вырывание ноздрей.
Габри перевел. Феликсу стало не по себе — какие еще мытарства измыслят местные, облеченные властью? И ведь было, было у него чувство, что это путешествие не сойдет им гладко.
— Спроси, что делают в их княжестве купцы, когда на них нападают разбойники? — процедил он сквозь зубы. Дождался, пока Габри не закончит говорить и выслушает ответ.
— На то следует заявить в разбойный приказ по месту ограбления.
— Мертвым это поможет?
— Я не буду этого переводить, — Габри избегал встречаться с ним взглядом. Чернильный дьячок добавил несколько фраз, довольно глядя на молодых купцов.
— Он говорит, что мы можем нанять оружную охрану, у которой имеется грамота о дозволении носить пальбу.
— А можно ли для этого выделить сумму из таможенного сбора? — уцепился Феликс за удачную, как ему казалось, идею. — Мы же с голоду помрем, пока еще доберемся до городов, где имеет смысл торговать.
Габри с писарем вступили в оживленный разговор, и Феликс, наконец-то увидел радость на лице маленького друга. Тот поспешил доложить об успехе:
— Они понимают наше положение, но, говорят, закон есть закон. Видя нашу молодость и неопытность, они дозволяют нам переночевать при таможенной избе, а с утра без всякой доплаты кто-то из оружных воинов проводит нас до самого Пскова. Более платить ничего не след, ни путевых, ни мостовых, а сейчас нас накормят, вместе со всеми, кашей. Они совсем не плохие люди, эти московиты, с ними можно иметь дело.
— Эти неплохие люди отобрали все наши деньги и мой пистолет, чудная цена за миску каши, — Феликс приметил, что воин, обратившийся к нему вначале по-немецки, внимательно прислушивается, и сменил тон: — Поблагодари гостеприимных воинов московского князя. Скажи, что это небывалая честь для нас.
Произнеся это, он вспомнил, что польский священник в Кракове предупреждал его про отличия московского понятия о чести от европейского. Судить о чести московитов по их таможенникам было, пожалуй, преждевременно, решил по некотором размышлении сын Якоба ван Бролина.
Наутро выехали, перекусив хлебом и квасом. Габри до темноты болтал с таможенным мальчишкой, и тот по-приятельски снабдил его торбой овса для лошадей. Габри настаивал, что московиты дружелюбнее поляков и литовцев, когда находятся не на службе. Судить об этом Феликсу было тяжело, поскольку он не стал пить хмельную брагу вместе с таможенниками, и тем не выпало случая выказать приязнь к обобранному купцу. Нет, не обобранному, поправил себя Феликс. Уплатившему законный таможенный сбор. Кто после таких сборов будет покупать иностранный товар? Надо забыть об этом, сказал себе Феликс. Мы затеяли это путешествие не ради прибыли, а чтобы найти человека. Теперь мы близко, уже очень близко.
На их пути протекала какая-то речка, через которую был перекинут мост. У моста дежурила застава из трех вооруженных московитов, довольно-таки похожих на таможенников и наверняка их знакомцев. Сопровождающий молодых купцов воин недолго пообщался с охраной моста, и вскоре они поехали дальше.
— Отстань и спроси, сколько стоит проезд по мосту, — шепнул Феликс другу и, подъехав к их провожатому, разразился длинной речью про красоту и широту русской земли.
— Ну что? — спросил он, когда Габри вновь поравнялся с ними.
— Говорят, копейка с человека, три с конного и пять с телеги, — доложил тот по-латыни, поглядывая на провожатого. — За один гульден или талер мы могли бы преодолеть рек пятьдесят, если я правильно вычисляю их разменный курс.
Феликс рассмеялся, привлекая внимание их сопровождающего.
— Теперь я уже лучше понимаю, почему нас осыпали милостями, — сказал на языке древних римлян Феликс. — Целая миска каши со шкварками на двоих по цене купеческой свадьбы!
Они вновь заночевали в лесу, разведя большой костер, перекусили и легли спать, а на следующий вечер добрались до Пскова. Провожатый сказал, сколько копеек надо уплатить за въезд в город с человека и груженого коня, но посоветовал им повременить с этим, а остановиться на местном Гостином дворе, расположенном в отличие от большинства городов, снаружи кольца крепостных стен. Сказав это, воин стал разворачивать коня, чтобы ехать назад, к заставе.
— Стой, — окликнул его Феликс, — ваши обещали, что больше платить ничего не придется. У нас нет денег даже, чтобы въехать в город и заплатить за место на рынке!
Таможенник хитро улыбнулся, глядя на незадачливых юных купцов.
— Если ты, отрок, настолько глуп, что не спрятал где-нибудь монету-другую, — весело сказал он, — то, стало быть, к торговле ты не приспособлен вовсе. Иди вон лучше в монастырь, чем дурью своей позорить купеческое звание.
И уехал, окаянный, оставив друзей в растерянном молчании.
— Гостиный двор? — проговорил Габри, глядя на старшего друга. — Или все же попробуем въехать?
— На дворе могут оказаться купцы, которые временами подсказывают нам дельные вещи, — сказал Феликс. И не удержался: — Только некоторые не желают их слушать.
Стали объезжать городскую стену, минуя слободские застройки. Шумные и грязные ремесленные мастерские были вынесены за городскую черту. Это более-менее напоминало европейский уклад жизни, но просторные одежды местных жителей, их непривычная речь, не давали забыть молодым купцам, что они оказались вдалеке от знакомых мест. Несколько раз мальчишки-оборванцы принимались дразнить их, и даже делали угрожающие жесты, а некоторые женщины сплевывали им вслед.
