— Вы сошли с ума, — прошипела она. — Вам бы следовало держать ваши политические взгляды при себе. Вести такие разговоры небезопасно.
— Неужели? — Шарлотт-Энн позволила себе улыбнуться. — Что ж, в таком случае мне лучше покинуть этот морг и поделиться моими мыслями с теми, кто их разделяет. А потом я буду переезжать из деревни в деревню, из города в город.
— Успокойтесь, пожалуйста, спокойно попросила ее пожилая женщина.
Шарлотт-Энн хотелось плакать и смеяться одновременно. «Ну и фарс же мы тут разыгрываем», — подумалось ей. Она обнаружила два слабых места княгини: во-первых, ее рост — поэтому-то она и не садилась, а во-вторых, что более важно, ее безмерный ужас перед фашистами. Очевидно, могущество ди Фонтанези не простиралось так высоко.
— В глазах окружающих вы непогрешимы, княгиня, — презрительно сказала Шарлотт-Энн. — Но я вижу, что я ошиблась. Вы можете избрать и третий путь.
— И что же это за путь? — поинтересовалась мать Луиджи.
— К примеру, я пообещаю держать свои политические воззрения при себе. При условии, что вы не станете вмешиваться в нашу жизнь и прекратите ваши попытки разлучить нас.
— А если я откажусь?
— Тогда я начну кричать о том, что думаю, во все горло. Я стану самым ярым антифашистом, которого доводилось видеть этой стране.
— Вы и дня не проживете!
— Без Луиджи жизнь для меня ничего не стоит. И поверьте мне, я потащу за собой вас и всю вашу семью.
В темных глазах появился ужас.
— Пожалуйста, будьте благоразумны, — задыхаясь, взмолилась княгиня.
— Нет, это вы должны проявить благоразумие. Мне кажется, что вы согласны с тем, что нам лучше смириться с присутствием друг друга. Я не хочу, чтобы моему мужу приходилось разрываться между женой и матерью. Я ясно выразилась?
Шокированная хозяйка дома смотрела на нее с ненавистью.
— Мы будем вежливы и учтивы, — продолжала Шарлотт-Энн. — Мы не обязаны демонстрировать взаимную любовь. Мы постараемся, чтобы наши пути не пересекались. И этот разговор, княгиня, пусть станет нашей последней схваткой. Так будет лучше. Ах, да, кстати. Вам лучше привыкнуть называть меня Шарлотт-Энн, а не мисс Хейл. Ну а мне придется привыкнуть называть вас «мама».
Княгиня съежилась.
— А теперь я предлагаю вам употребить все ваше влияние для того, чтобы наш брак признали действительным.
И с этими словами молодая женщина вылетела из музыкального салона, оставив дрожащую княгиню Марчеллу Луизеллу Уберти ди Фонтанези в одиночестве смотреть на захлопнувшуюся дверь.
Торопливо проходя по мрачному, холодному мраморному коридору с протянувшейся вдоль него шеренгой хрустальных канделябров, Шарлотт-Энн мрачно улыбнулась самой себе. Мать Луиджи и ошибалась, и была права.
У каждого своя цена.
За молчание платили золотом, следовательно, оно дорогого стоило.
На этот раз княгиня расплатилась своим сыном.
Как только Шарлотт-Энн вышла из комнаты, секретная панель в стене, скрытая полосатой, голубой с золотом обивкой, бесшумно открылась. Его преосвященство кардинал Джованни Корсини, тот самый человек, с которым она встретилась во время своего первого ужина на борту «Иль-де-Франс», грациозно вошел в салон. Его длинная сутана водоворотом вилась вокруг его щиколоток. Тонкое лицо с высокими, правильными скулами оставалось бесстрастным. Ладонью кардинал толкнул панель, чтобы она закрылась.
Княгиня Марчелла ди Фонтанези озабоченно повернулась к нему.
— Вы все слышали? — спросила она по-итальянски.
Кардинал кивнул и опустился в кресло.
— У нее есть характер, — без всякого выражения заметил он.
— Характер! — фыркнула мать Луиджи. — Она напрашивается на пулю. И дело кончится тем, что эта девица всех нас подведет под расстрел. Эти современные американские девушки полагают, что им все по плечу. Все, что о них говорят, правда. Их интересует только одно — как выскочить замуж и получить титул.
Его преосвященство сцепил тонкие пальцы и поднес их к сухим губам.
— От такой не откупишься, — пробормотал он. — Теперь я вижу, насколько недооценивал ее. Я ошибся.
— Да, вы ошиблись. — Княгиня села напротив него, но боевой запал у нее уже пропал. — Что бы там ни было, я все-таки благодарна вам, что вы поспешили рассказать нам об этой свадьбе до их приезда сюда. Церковь, как всегда, получит внушительные пожертвования.
— Церковь всегда благодарна за любой дар от чистого сердца, — негромко отозвался кардинал. На его лице появилось выражение боли. — Но я приехал сюда не ради пожертвований.
Женщина сдержанно улыбнулась.
— Конечно же, нет. — Она посмотрела вниз на свои руки, нервно теребившие платье. «Кажется, мы все недооценивали эту девушку», подумала княгиня. Потом снова взглянула на служителя церкви. — Как, по-вашему, нам следует теперь поступить?
— С величайшей осторожностью, — ответил тот с полуулыбкой.
— Разумеется. — Мать Луиджи поджала губы. — Как ни неприятно мне это признать, но ей удалось найти наше единственное уязвимое место. И, кто знает? Может быть, она действительно любит Луиджи. Только время поставит все на свои места.
— Следовательно, вы хотите, чтобы брак признали действительным?
— Разве у меня есть выбор?
Кардинал пожал плечами:
— Не уверен. Все зависит от того, решится ли она на самом деле привести в исполнение свою угрозу.
— Что приведет к результатам, которые мы даже не в силах представить, ваше преосвященство, — сухо напомнила ему хозяйка дома.
Корсини многозначительно кивнул.
— Времена теперь трудные, — вздохнул он.
— Но это правда, что их брак в настоящем виде не является действительным?
— Все зависит от обстоятельств, княгиня. Для суда в Америке, Англии и Германии он действителен. Что же касается Рима, то здесь он не имеет силы. Князь Луиджи и его жена живут во грехе. Если у них будет ребенок, то он будет рожден во грехе. Она ведь даже не католичка. Я выяснил это на пароходе.
Княгиня кивнула и поджала губы.
— В этом случае, по-моему, у нас не остается выбора. Мы должны сделать так, чтобы этот брак был признан действительным как можно быстрее. Естественно, — поспешила она добавить, — мы будем только счастливы выразить свою благодарность за любую оказанную вами помощь. — Женщина многозначительно посмотрела на кардинала. — Конечно, не лично вам, а церкви.
— Разумеется, — ответил его преосвященство бесстрастно. — Я немедленно доложу обо всем его святейшеству Папе.
11
В комнате держался влажный мускусный запах. Они только что занимались любовью. Их тяжелое, прерывистое дыхание успокоилось и стало почти неслышным. Сияющая деревенская луна проливала свой свет сквозь распахнутое окно. Прохладный бриз приносил еле слышный, отдаленный перезвон церковных колоколов из монастыря, расположившегося на холме по другую сторону долины.
Шарлотт-Энн мечтательно посмотрела вверх, на темный, затканный узорами балдахин над кроватью. В лунном свете ее лицо казалось отлитым из серебра, глубокие тени прорезали его.
Она чувствовала на себе изучающий взгляд Луиджи. Потом ощутила атласное прикосновение его кожи к своей: он побуждал ее повернуться на бок. Вдыхая солоноватый аромат ее кожи, Луиджи прошептал, прижимаясь лицом к ее обнаженной спине:
— Никто не отдается любви так, как ты. — Он тихонько зарычал, делая вид, что хочет откусить от нее кусочек, и потерся об нее носом.
— С тобой тоже никто не может сравниться, — отозвалась она, но это была лишь слабая и неискренняя попытка пошутить. Равнодушие в голосе выдало ее.
— Что случилось? — Луиджи повернулся в кровати, зажег ночник под шелковым абажуром и лег на бок, опершись на локоть. Он внимательно смотрел на жену.
— Да нет, ничего. — Шарлотт-Энн снова легла на спину, ее взгляд следовал за причудливыми узорами балдахина. Она набрала полную грудь воздуха, потом с силой выдохнула, отгоняя непослушные локоны с глаз. — Я просто размышляла, вот и все.
— О чем?
— О тебе, обо мне.
— И что же ты думала о нас? — поинтересовался Луиджи. — Ты счастлива со мной? Или я не удовлетворяю тебя в постели?
Шарлотт-Энн не смогла удержаться от смеха:
— Ты великолепен. Да ты и сам это знаешь. — Ее позабавило, что Луиджи ди Фонтанези, признанный сердцеед, нуждается в такого рода уверениях.
— Тогда в чем же дело? — обеспокоенно спросил он. — Ты выглядишь такой озабоченной.
— Неужели?
— Да, это так. — Он склонился к ее лицу. — Мы только что принадлежали друг другу, и ты выглядела такой… решительной. Мне показалось, что ты пытаешься забыть о чем-то. — Луиджи помолчал. — Мне хочется только одного, чтобы ты была счастлива, — сказал он, касаясь поцелуем ее губ. — Я хочу, чтобы ты всегда была счастлива.
