покупкой. 
Я нацепила футболку, избегая смотреть Чейзу в глаза.
 Закончив с моим ремнем, он подцепил пальцем пряжку и притянул меня еще ближе, интимность жеста побудила мой взгляд скользнуть к нему.
 — Внесу поправку в свое заявление: со мной ты в безопасности где угодно, но особенно в моей постели, а также особенно в этой комнате, — изрек он в тот момент, когда я посмотрела на него.
 — Э-м… ладно, — прошептала я, счастливая слышать такое, даже если это, в принципе, повторяло его слова, хотя и не понимала, для чего он это сказал.
 Чейз часто демонстрировал, что может читать меня, это происходило и сейчас.
 — Хочу сказать, Фэй, — продолжил он, — что ты избегаешь моего взгляда, вероятно, из-за смущения или застенчивости и не знаешь, что делать дальше.
 Чейз откинул мои волосы с плеча и обнял за шею. Но его взгляд не отрывался от меня ни во время этого, ни когда еще теснее прижал к себе, притянув за пряжку ремня, так что наши лица приблизились еще сильнее.
 — Ты мне нравишься, — прошептал он. — Надеюсь, ты это поняла. Мне нравится все, что я знаю о тебе, даже то, что ты собиралась рассказать мне раньше, хотя я уже это знал. В том то и суть: там никого не было. Точнее, никого, кроме меня. И, наконец, мне нравится знать, что милая, застенчивая городская красотка-библиотекарша, с которой я встречаюсь, носит сексуальное нижнее белье. — В его глазах засветилась улыбка, и он продолжил: — Мне это очень нравится, детка. Охрененно нравится. Так что тебе нечего смущаться, стесняться или сомневаться. Да?
 — Да, — прошептала я, слегка улыбнувшись и испытав облегчение, и не маленькое.
 — Хорошо, — прошептал он в ответ, поцеловал меня в нос, отпустил, но взял за руку и вывел из комнаты.
 Так как с того момента, как Чейз меня целовал и понес в свою спальню, я не открывала глаз, то по пути из нее, я наконец смогла рассмотреть его дом.
 И то, через что он меня вел, выглядело очень красиво. Дом казался продолжением Чейза. Мужским (очень), с хорошим вкусом и в западном стиле.
 А еще невероятно большим. Мы все шли (шли и шли!), а затем, наконец, попали в огромную комнату, которая служила и гостиной, и кухней. Каждая из них была просторна по одиночке, но вместе являла собой громадное пространство. Не говоря уже о мягкой корпусной мебели, подобной которой я никогда раньше не видела. По сути, она представляла собой три полноценных дивана. Три.
 Я предположила, что Мисти жила здесь с ним, но я не думала, что он отдыхал на этих диванах, пока она смотрела телевизор, в основном из-за того, что, по его словам, он изыскивал любую возможность не проводить с ней ни минуты. А значит, эти диваны предназначались для одного человека. Что было безумием.
 — Э-м… у тебя просторно, — заметила я, пока он вел меня на кухню.
 — Ага, — согласился он.
 — Для одного здесь много места.
 Он остановил меня у островка, на котором легко могли бы разместиться на ночь трое подростков. Просто накачайте надувной матрас, бросьте его сверху и надейтесь, что они с него не скатятся.
 На мое замечание Чейз не ответил.
 Вместо этого спросил:
 — С тако ты пьешь красное вино или белое?
 Я обернулась к нему и увидела его у холодильника.
 — Тако?
 — Говяжий фарш, приправы, еще всякая всячина, все куплено в магазине и все — полуфабрикаты. Я не повар. Мне не нравится возиться со всем этим. Но я должен есть, поэтому ем то, что мне нравится. Если оно содержится в упаковке, так тому и быть. Пусть это не блюда от Розалинды, но что-то близкое, не какое-то дерьмо. Итак, сегодня у нас тако.
 — Я люблю тако, — сообщила я, хотя мексиканская еда от Розалинды мне нравилась больше. За ней нужно было ехать в Шантел, но Шантел находился недалеко, хотя ресторан Розалинды был настолько хорош, что поездка того стоила. Когда я не ездила в Шантел, но мне хотелось тако, я тоже ела полуфабрикаты. Поэтому решила сообщить Чейзу об этом факте. — К твоему сведению, я тоже готовлю тако из полуфабрикатов.
 — Приятно знать, — пробормотал он, приподняв уголки губ, — красное или белое?
 — Красное.
 Он направился к бутылке вина, стоящей на прилавке.
 Я подошла к табурету, выдвинула его и устроилась сверху.
 — Есть, куда расти.
 Таков был Чейз. На его странный комментарий, появившийся из ниоткуда, я уставилась ему в спину, когда он отступил в сторону, чтобы открыть ящик и вытащить штопор.
 — Что, прости?
 Он взял бутылку, повернулся ко мне, наши взгляды встретились, и я забыла, как дышать.
 — Есть, куда расти, — повторил он, а затем объяснил. — Еще одна хреновая деталь моей жизни, когда мое будущее включало Мисти. Я не думал, что у меня будет то, чего я хотел, для чего я приобретал этот дом. Я купил его, чтобы привести в него женщину, а затем завести в нем семью. Он такой большой, потому что я хочу троих детей. Есть, куда расти.
 Святой.
 Frak.
 — Есть, куда расти, — с придыханием прошептала я, не в силах оторвать от него глаз.
 — Ага, — подтвердил Чейз, а затем спросил: — Ты хочешь детей?
 — Э-м… да, — по-прежнему шепотом и по-прежнему с придыханием.
 — Сколько?
 — Троих.
 Да, снова шепотом. Да, снова с придыханием. И, к слову сказать, я говорила правду.
 Чейз улыбнулся.
 Я перестала дышать.
 Я отвела от него взгляд к бутылке вина.
 Затем спросила:
 — Ты не купил шампанское?
 — Бл*ть, — пробормотал он, и мой взгляд вернулся к нему. — Забыл.
 Я попыталась скрыть разочарование, но все же спросила:
 — Ты забыл купить шампанское?
 — Нет, — ответил он, ставя бутылку красного обратно на прилавок. — Ты затмила весь вечер новостью, что у тебя в сумочке запасные трусики, и я совершенно забыл, что купил шампанское.
 Я закусила губу, хотя и немного обрадовалась, что смогла заставить его забыть обо всем.
 Он ухмыльнулся, и по тому, как он это сделал, мне показалось, что он прочитал мои мысли.
 У меня не было времени среагировать на это, потому что он прошел в коридор и исчез.
 Вернулся Чейз с двумя высокими бокалами для шампанского, на дне которых чуть выше ножки были выгравированы симпатичные крошечные подковы. Я не знала, как, но им удалось смотреться классно и круто, а не вульгарно, как могли бы выглядеть некоторые подобные вещи. Возможно, это из-за точной, почти изящной гравировки, которая не выглядела мультяшной. Возможно, из-за качества стекла, настолько чистого и тонкого, что по ободку свет проходил