ненавистью. Я сдержалась и прошла мимо, стараясь не реагировать.
Элле зажмурилась, словно хотела отогнать страшное воспоминание.
– Гердлер будет крайне возмущен, – сказал я. – Как можно ненавидеть человека, который так много подарил миру?
– Готова поспорить, что это организовал его вероломный заместитель, Хааке. С его стороны даже разумно сделать угрожающий ход, пока Гердлер находится в Мюнхене. Теперь, конечно же, Гердлера сместят, и Лейпциг будет потерян.
– Мне очень жаль, Элле.
Она промокнула глаза носовым платком.
– Это еще не все. Я видела Крига, который стоял возле кучи камней и раздавал команды этим детишкам. Думаю, он курирует бригаду гитлерюгенда. Теперь мне нужно будет узнать их график, и я пойму, где бывает Криг.
– Если в плохом можно найти что-то хорошее, то это твои последние слова.
Элле уставилась в пол.
– Я бы так не сказала, Бо.
Я мысленно выбранил себя.
– Это было глупо с моей стороны. Клянусь, любимая, я не позволю им причинить тебе вред. – Она грустно улыбнулась. – Кстати, у тебя сегодня есть занятия?
– Нет. Ректор Дэвисон закрыл консерваторию. Он счел занятия слишком опасными для студентов, поэтому я собираюсь встретиться с Карин в «Вассерштрабе».
Она встала.
– Элле, не думаю, что это разумно. Карин выглядит как типичная еврейка. Если сегодня на улицах разгул антисемитских настроений, то я опасаюсь за твою безопасность.
– Бо, мы должны помнить, что у нас есть обязательства перед нашей подругой. Мы оба знаем, что Пип недооценивает серьезность положения. Ему гораздо больше хочется завершить свой экзаменационный проект.
Я кивнул.
– Сегодня я должен был играть на виолончели в оркестре… – Я отмахнулся от этой мысли. – В любом случае, сегодня я не могу отпустить тебя одну. Я хочу сопровождать тебя.
Элле ненадолго задумалась.
– Признаюсь, мне будет легче, если ты будешь рядом. Криг и его парни из гитлерюгенда собираются устроить сожжение книг на руинах статуи Мендельсона. Они требуют, чтобы студенты бросали в огонь партитуры, написанные еврейскими композиторами…
Ее голос прервался. Я поспешно встал и привлек ее к себе.
– Надень большое пальто, – наконец велела она. – И шляпу. Нам нельзя рисковать.
Мы сидели в уединенной нише в кафе «Вассерштрабе» и ждали прихода Пипа и Карин. Когда они появились, стало ясно, что Карин недавно плакала. Тем не менее она рассудительно обратилась к остальным:
– Теперь, когда это случилось, у нас нет никакой защиты. Хааке – известный антисемит. Посмотрите, как он старается навязать жуткие законы, принятые в остальных землях Германии. Сколько времени пройдет, пока они не запретят практику еврейским врачам в Лейпциге?
Пип поднял руки, призывая к спокойствию.
– Нам нужно не паниковать, а дождаться возвращения Гердлера. В газетах пишут, что он будет через несколько дней. Сейчас он уехал из Мюнхена в Финляндию по поручению Торговой палаты. Уверен, если он узнает о случившемся, то немедленно вернется в Лейпциг.
– Но город отравлен ненавистью! – выпалила Элле. – Все знают, как много евреев учатся в консерватории. Что, если они решат пойти дальше и сровнять ее с землей, как делали это с синагогами в других городах?
– Консерватория – это храм музыки, она вне религии или политики, – повторил Пип. – Прошу вас, мы должны сохранять спокойствие.
– Тебе легко говорить, – вполголоса заметила Карин. – Ты не еврей и можешь сойти за истинного арийца. – Она указала на рыжеватые волосы Пипа и его голубые глаза. – Я – другое дело. Сразу после разрушения статуи я прошла мимо группы молодежи по пути в консерваторию, и они кричали мне вслед: «Jüdische Hündin!»
Она вытерла глаза от набежавших слез. Все мы знали, что эти слова означали «еврейская сука».
– И более того, – продолжала Карин, – я даже не могу поговорить с родителями: они в Америке, и отец готовится к новой выставке.
У Пипа вдруг словно кровь вскипела под кожей. Он взял Карин за руку.
– Любимая, я защищу тебя, даже если нам придется уехать в Норвегию. Никто не причинит тебе вреда.
– Обещаешь? – с душераздирающей искренностью спросила Карин.
Пип нежно поцеловал ее в лоб.
– Обещаю.
Мы с Элле были довольны, что Пип впервые осознал серьезность нашего положения.
Следующие несколько дней я не выходил из квартиры и послал с Элле записку для преподавателей, что я слег с зимней простудой. Элле каждый вечер приходила ко мне и сообщала о передвижениях Эсзу. На третий вечер у нее появились новые сведения.
– Сегодня я проследила за несколькими офицерами СС в центре города. Я узнала, что они живут в гостинице рядом со штабом НСДАП.
– Что такое штаб НСДАП?
– Штаб-квартира нацистской партии. Полиция тоже расквартирована там.
Я оперся на хрупкую крышку стола.
– Думаешь, Криг живет там?
– Да, я практически уверена. Хотя… – Она посмотрела в сторону.
– Что, Элле?
– Я обнаружила, что там введена система ротации личного состава. Криг ездит по округе и посещает разные бригады гитлерюгенда, чтобы убедиться в эффективности местной пропаганды. Скоро он уедет из Лейпцига.
Я изумленно хохотнул.
– Как ты это узнала?
– Я поговорила с одним из нацистов.
Мое настроение моментально изменилось.
– Что? Элле, о чем ты только думала? Я согласился на этот план лишь при условии, что ты не будешь подвергать себя опасности!
Она взяла меня за руки.
– Что может быть лучшей защитой, чем поддержка правого дела? Я подошла к одному из этих румяных подростков, который курил в колоннаде консерватории. Сказала ему, какой он красавец в этом мундире и как славно он позавчера разрушил статую.
Я отпустил ее руки и принялся массировать виски.
– Ох, Элле… Продолжай.
– Я спросила солдатика о его работе, и он сказал, что помогает тренировать бригаду под руководством старшего лейтенанта Эсзу… который завтра уезжает из города.
Мой гнев выплеснулся наружу:
– Ты играешь с огнем, Элле. Что, если бы он узнал, что ты еврейка?
Элле закатила глаза.
– Ради всего святого, посмотри на меня! Мои светлые волосы и голубые глаза вполне соответствуют немецкому представлению об арийской расе, не так ли? И просто удивительно, чего можно добиться, если похлопать ресницами…
Я вздохнул.
– Не знаю, что и думать. Полагаю, мне нужно радоваться, что если я затаюсь на ближайшие сутки, то Криг уедет из Лейпцига и эта угроза временно исчезнет. С другой стороны, мы не сможем осуществить твой план.
– Да, но тот молодой солдат сообщил, что Эсзу вернется через полгода для проверки «чистоты моральных стандартов». У нас будет время составить более конкретный план, чтобы вернуть ему алмаз и гарантировать твою безопасность.
Я начал расхаживать по маленькой спальне.
– Но это не меняет наше нынешнее положение, Элле. Нацисты не будут собирать вещи и уезжать вслед за Кригом. Здесь
