Он пожимает плечами.
— Ладно.
Это не может быть так просто.
— Мы живем в тысяче миль друг от друга.
— Мы что-нибудь придумаем.
— Я не всегда буду хотеть ходить на твои деловые встречи, чтобы завоевывать твоих клиентов.
Я хватаюсь за соломинку…
Он улыбается.
— Тогда можешь просто пойти выпить.
— Ты даже ничего обо мне не знаешь.
— Я знаю о тебе все. Проверил твою биографию, помнишь?
Дерьмо.
— Я ничего о тебе не знаю.
Он приподнимает бровь.
Ик.
— Чего ты так боишься, Пенелопа?
Ай, к черту.
— Я не хочу любить кого-то больше, чем любят меня.
— Это невозможно.
— Меня нелегко полюбить, Джейк.
Его глубокий, раскатистый смех ощущается в пальцах ног. Затем голосом, столь же искренним, как и его взгляд, он говорит мне правду, которая потрясает мою гребаную душу.
— Любить тебя — это самое легкое, что я когда-либо делал.
О. Мой. Бог.
В книге эта строка была бы выделена ярче остальных.
— Я люблю тебя, Пенелопа Лейн Харт. Ты — моя Та Самая Девушка.
Не уверена, как долго я стою, теряя сознание, чувствуя, как взрываются мои яичники, а сердце расширяется до такой степени, что вот-вот лопнет. Но этого достаточно, чтобы Джейка охватило раздражение.
— Ради всего святого, Пенелопа. Ты уже скажешь мне это в ответ или нет?
— Оу. Да. Точно. Я лю…
Ик.
— Дерьмо. Позволь начать сначала. — И так же легко, как дышу, я говорю: — Я тоже люблю тебя, Джейк Суэггер.
Он улыбается. Будто Бог только что преподнес ему величайший в мире дар. Ну, то есть, он, вроде как, это и сделал.
— Тащи сюда свою задницу и поцелуй меня.
Я слушаюсь. Чуть не сломав себе по пути шею, но он оказывается рядом. Потому что это то, что он делает.
Потом он целует меня.
И этот поцелуй точно такой же, как все наши поцелуи — горячий, сладкий, совершенный, такой, что подгибаются пальцы на ногах.
Я скучала по нему.
Я люблю его.
Он это знает.
И знаете, что?
Он тоже меня любит.
Джейк наклоняет голову и прижимается губами к моему уху, чтобы его было слышно сквозь ликующую толпу в баре.
— Так что же произошло после того, как он забрался и спас принцессу?
Вот засранец…
Я — не Вивиан. Он — не Эдвард. Это не «Красотка». Это история о писательнице, которая нашла свою музу. Своего Того Самого Парня. Которая, в конце концов, влюбилась. Сбежала от любви. И, конечно же, верила, что любовь последует за ней.
Абсолютная банальщина.
И настолько реальная, насколько может быть реальна любая история.
Но наша история не закончится словами — «и жили они долго и счастливо». И она уж точно не закончится какой-нибудь дурацкой репликой о том, как она спасла его. На самом деле, в ней вообще нет слов. Потому что слова не могут выразить ту любовь и прочее дерьмо, что мы испытываем друг к другу.
Так что я отстраняюсь и даю своему Тому Самому Парню то, что он хочет — начало нашего будущего и окончание этой истории в истинной манере Пенелопы.
Щелчок пальцами.
Пальчиковые пистолеты.
Риверданс.
Эпилог
Кэм
Любовь — это загадка.
Никогда не знаешь, когда она тебя настигнет. Никогда не знаешь, кто это будет. Никогда не знаешь, как это произойдет.
Она просто приходит.
Слава богу, что со мной такого никогда не случалось.
Не представляю себя прирученным, парящим в облаках и танцующим риверданс кастратом с вагиной, в которого превратился Джейк. Не поймите меня неправильно, я счастлив, что он счастлив. Но скучаю по тем временам, когда он уединялся во время звонков Пенелопы. Или, по крайней мере, прикрывал трубку, пытаясь оградить меня от их дерьмового сюсюканья: «Ты первая вешай трубку», «Нет, ты». Это давало мне надежду, что у моего друга все еще оставались яйца.
Но с момента его признания в любви своей женщине в каком-то баре Миссисипи прошло уже три месяца. Теперь он даже не пытается быть мужчиной. И я чертовски уверен, что если у него и остались яйца, то они не висят под его членом. Они аккуратно убраны в сумочку Пенелопы, чтобы та могла доставать их и сжимать, когда почувствует необходимость напомнить ему, кто здесь главный.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дела стали настолько плохи, что я с нетерпением жду тех дней, когда они начнут ссориться.
Как сегодня.
— Пенелопа, ради всего святого. Я сказал «нет».
В тишине машины я отчетливо слышу ее ответ по телефону.
— У тебя куча денег. Ты не обеднеешь.
— Нет. Не обеднею. Потому что каждый день работаю. И у меня действительно много денег. Но я их лишусь, если ты продолжишь попытки раздать их.
— Если я не выполню обещание, данное Богу, и он умертвит меня ужасной смертью, это будет на твоей совести. А до тех пор я и моя вагина будем в комнате для гостей.
— Не говори «вагина»… — он смотрит на свой телефон. — Она, бл*ть, повесила трубку.
— Подумать только.
— Она утверждает, что заключила сделку с Богом и теперь должна отдавать деньги на благотворительность. Мои деньги. И благотворительным фондом она считает каждого человека. Сейчас она пытается всучить один из моих «Ролексов» Альфреду. Ты хоть представляешь, сколько я плачу старику? Поверь, он сам может купить себе гребаный «Ролекс».
— Так она отдала ему «Ролекс»?
Он вздыхает.
— Вероятно. Вечно она вытворяет всякое безумное дерьмо за моей спиной.
Я смеюсь. Как бы мне не хотелось иметь дело с такой девушкой, как Пенелопа, на регулярной основе, не могу отрицать, что она идеально подходит Джейку. Ему нужен был кто-то, кто бы держал его в узде. Ей нужен был кто-то, кто бы любил ее. Эти двое могли бы сыграть главные роли в экранизации какого-нибудь романа, где парень встречает девушку, и они влюбляются с первого взгляда.
— Я говорил тебе, что на прошлой неделе она с моим дедом ходили играть в лазертаг? В гребаный лазертаг. Со мной он никогда ничем подобным не занимался.
Я отвожу взгляд.
— Без понятия.
— Ты тоже ходил, да?
— Возможно…
— Сукин сын.
— Что? Это была идея Пенелопы. И говори, что хочешь, но с этой девушкой весело проводить время. Мы бы пригласили тебя, но ты слишком стремишься выиграть. Никто не хочет играть с тем, кто не умеет проигрывать, Джейк.
— Скажи еще, что ты поможешь ей уболтать меня взять ее в Африку?
Я качаю головой.
— Нихрена подобного. Ты прав. Пенелопа в Африке устроила бы апокалипсис.
— Хорошо. Потому что она не поедет. Здесь я занимаю твердую позицию.
Я фыркаю.
— Да. Ты — главный, очевидно.
Машина слишком быстро останавливается перед многоквартирным домом Джейка.
— И, к твоему сведению, я не жажду искать себе развлечение, пока ты следующие пять минут будешь собачиться с Пенелопой. А потом следующий час заниматься примирительным сексом. Вечером у нас дела, которые не могут ждать. Или же я отпущу тебя одного, а сам отправлюсь искать себе женщину, чтобы разозлить ее только для того, чтобы потом трахать, пока она не забудет, почему на меня злилась.
— У нас не будет примирительного секса.
— Ты всегда так говоришь.
— На этот раз я серьезно.
— Ну, конечно.
— Я собираюсь сделать предложение.
Моя рука застывает на ручке дверцы машины.
Этого я не ожидал.
Джейк достает что-то из кармана. Когда он открывает бархатную коробочку, мне приходится прищуриться от бликов, отражающихся от самого огромного гребаного бриллианта, который я когда-либо видел. Я приподнимаю бровь и встречаюсь с ним взглядом.
— Ты уверен?
— Как никогда в жизни.
Он не выглядит ни капельки встревоженным. В его глазах нет места неуверенности, потому что эти засранцы просто переполнены любовью. И как бы мне ни было больно это признавать, я горжусь им.
Наклонившись, обнимаю его одной рукой — настоящее мужское объятие.
— Поздравляю, чувак.
— Ты будешь моим шафером?
Я отстраняюсь и ухмыляюсь ему.
