В ответ раздалось утвердительное бормотание.
— Хорошо. Что ж, поскольку безопасность — моя сфера, я хочу, чтобы вы все согласились с планом действий, который является одновременно решительным и окончательным. Если Глушак может применить грязную бомбу, никто из нас не в безопасности. Сторонники жесткой линии в богословии и феминизме готовы мобилизоваться на войну для защиты своих с таким трудом завоеванных идеологий, и, по моему мнению, превентивный удар покажет этим безнравственным ублюдкам, что мы настроены серьезно. У меня наготове три бригады дэнверклонов, ожидающие приказа хлынуть через границу. Это не займет много времени — Бульварный роман как жанр и так на ладан дышит.
— А не слишком ли вы торопитесь с войной? — поинтересовалась я. — Глушак пойдет на все, чтобы придать себе вес. И даже если он действительно разработал грязную бомбу, он ее еще не взорвал. Как он протащит что-либо подобное в Феминизм? У них одна из самых защищенных границ в Книгомирье.
— Из надежного источника нам известно, что бомбу можно замаскировать под двусмысленность в Альковном фарсе и доставить ее через черный ход в Комедии.
— Чистая спекуляция. Как насчет старой доброй дипломатии? Вы могли бы предложить Глушаку излишки подтекста из Кладезя или даже диалог, дабы смягчить худшие крайности жанра, — возможно, на это он отреагировал бы положительно. В конце концов, они всего лишь хотят развиваться.
Полковник Барксдейл нетерпеливо забарабанил пальцами и уже открыл рот, но Жлобсворт его опередил:
— Это повод для беспокойства. Богословы озабочены экспансионистскими настроениями бульварников: говорят, они хотят занять деюморизованную зону. Кроме того, — добавил он, — подтекст и диалог доходят до семисот пятидесяти гиней за килограмм.
— А мы точно знаем, что у них есть грязная бомба? — спросила я. — Вдруг это голый блеф?
Жлобсворт подал знак Барксдейлу, и тот передал мне досье с грифом «ужасно секретно».
— Это не блеф. Нам прислали несколько весьма тревожных докладов касательно прорывов неподобающей непристойности аж из классики — из Чарльза Диккенса, ни больше ни меньше.
— «Николас Никльби», — прочла я на переданном мне листке бумаги. — Цитата: «…он наградил ее пристальным взглядом и осведомился, кончила ли она…»[59]
— Видите? — сказал Барксдейл, в то время как прочие делегаты бормотали что-то про себя и ошеломленно качали головами. — А как насчет вот этого?
Он вручил мне очередной листок, на сей раз из «Тэсс из рода д'Эрбервиллей» Томаса Харди.
— «…Тэсс следует пойти к этому члену…».[60]
— И, — добавил он решительно, — в «Оливере Твисте» у нас появился персонаж по имени Чарли Бейтс.
— Чарли Бейтса всегда так звали, — заметила я. — Помнится, мы еще в школе хихикали над этим именем.[61]
— Несмотря на это, — ответил полковник Барксдейл, не теряя уверенности, — остальных двух более чем достаточно, чтобы воспринять это крайне серьезно. Дэнверклоны готовы. Мне нужно только ваше одобрение…
— Подобные явления называются смысловой флуктуацией.
Это была Четверг-5. Никогда еще на заседании не случалось такого дерзкого нарушения протокола, и я бы вышвырнула ее сама, когда бы не ее правота.
— Извините, — саркастически произнес сенатор Жлобсворт, — должно быть, я пропустил заседание, на котором другая Четверг была выбрана в Совет безопасности. Беллетрицейские курсанты должны тренироваться, поэтому на сей раз мы закроем глаза. Но еще хоть слово…
Четверг-5 не дрогнув добавила:
— Сенатор Глушак сам прислал вам эти примеры?
Сенатор Жлобсворт, не теряя времени, кликнул через плечо одну из множества маячивших поблизости Дэнверс.
— Охрана! Видите ту Четверг с цветком в волосах? Ее надо вернуть в ее…
— Она со мной, — сказала я, глядя в упор на Жлобсворта, который грозно вытаращился на меня в ответ, — и я ручаюсь за нее. По-моему, ее мнение стоит того, чтобы к нему прислушаться.
Жлобсворт и Барксдейл умолкли и переглянулись, прикидывая, нет ли какого-нибудь правила, к которому они могли бы прибегнуть. Такого правила не было. И именно ради таких моментов Большая Шишка и даровала мне право вето — чтобы замедлять ход вещей и заставлять Совет жанров думать, прежде чем действовать.
— Ну? — повторила я. — Торопыга Глушак сам прислал вам эти примеры?
— Ну, не то чтобы… как таковые, — пожал плечами полковник Барксдейл, — но улики неопровержимы и совершенно, абсолютно не вызывают сомнений.
— Я утверждаю, — не унималась Четверг-5,— что это просто слова, чьи значения с годами изменились, и данные книги были написаны в точности теми словами, которые вы нам сейчас процитировали. Смысловая флуктуация.
— Едва ли такое возможно, дорогая, — покровительственно отозвался сенатор Жлобсворт.
— Да ну? — влезла я. — Вы хотите мне сказать, что когда Лидия из «Гордости и предубеждения» думает о Брайтоне, то «…перед ее мысленным взором вставал во всем блеске…» не военный лагерь, а нечто иное?
— Нет, конечно, — ответил сенатор, внезапно почувствовав себя неуютно под нашими с Четверг-5 гневными взглядами.
Среди делегатов пошел шумок, и я продолжила:
— Слова меняются. Кто бы ни послал вам эти примеры, он имел целью скорее конфронтацию, нежели мирный исход кризиса. Я намерена снова использовать свое право вето. Предлагаю попытаться найти дипломатическое решение, пока у нас нет неопровержимых доказательств, что Глушак действительно располагает заявленными возможностями.
— Это не выход, — прорычал Жлобсворт с едва сдерживаемой яростью, поднимаясь с места и собирая свои бумаги. — Вы ступаете на морально зыбкую почву, становясь на сторону Бульварного романа.
— Я окажусь на куда более зыбкой почве, если не встану на их сторону. Я не готова санкционировать войну из-за нескольких случайных слов в отдельных классических произведениях. Покажите мне нарочито грубую и плохо написанную сексуальную сцену в романе «На маяк»,[62] и я лично возглавлю битву.
Жлобсворт уставился на меня, а я в ответ сердито уставилась на него.
— Но тогда вред уже будет нанесен. Мы хотим остановить их до того, как они даже начнут. — Он умолк и взял себя в руки. — Два вето в один день. Вы должны быть особенно довольны собой. Надеюсь, у вас найдется столько же остроумных ответов, когда «Второй пол»[63] окажется щедро пересыпан грязными намеками.
И, не говоря больше ни слова, он вылетел с заседания, сопровождаемый по пятам Барксдейлом, Бакстером и всеми остальными, каждый из которых цокал языком и качал головой в тошнотворной демонстрации вдохновенного подхалимажа. Не присоединился к ним только сенатор Красавчик. Он покачал на меня головой в смысле «скорее ты, чем я» и затрусил наружу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
