просила милостыню.
Попрошайка подошла с протянутой рукой к паре, сидевшей за столом, и остановилась. Пара прекрасно видела ее, но никак не реагировала – видимо, они тоже решили, что женщина не выглядит уж очень нуждающейся. Попрошайка простояла несколько минут с вытянутой рукой и затем отошла в сторону. Ее внимание привлекла дамская сумочка, не та, что висела на скутере, а другая – она лежала на дороге у бордюра, видимо, ее кто-то уронил или попросту выбросил за ненадобностью. Женщина подняла сумочку, повертела ее в руках, открыла каждый карман, проверила, есть ли что внутри – внутри ничего не было.
Сумочка выглядела вполне новой, по крайней мере издалека, с моего ракурса. Попрошайка могла бы взять ее себе и оставить – в хозяйстве пригодится. Можно было попытаться ее продать – женщина ходила по улицам и просила милостыню, значит, ей нужны были деньги. Но она не оставила сумочку. Видя, что в ней нет денег, она просто бросила ее туда, откуда подняла – на дорогу, и побрела прочь.
На другой стороне дороги сидел тук-тукер, он, как и я, наблюдал за женщиной и видел, как та нашла на дороге сумочку. Тук-тукер посидел еще несколько минут в своем транспорте, раздумывая над чем-то, затем встал и подошел к сумочке. Он поднял ее, повертел в руках, как и женщина до него, открыл каждый кармашек, убедился, что сумочка пустая, но не выкинул ее на дорогу. Вместо этого он решил оставить ее себе и бросил в тук-тук – в хозяйстве пригодится.
Я засмеялся.
Мне подумалось, что этот случай был очень показательным и был применим ко многим другим случаям из жизни. Женщина была нищей, или хотела нищей казаться. Но дело здесь было не в том, что она жила в бедной стране, и поэтому у нее не было возможностей прокормить себя и свою семью. Дело было в мышлении. Она просто не хотела напрягаться ради денег, даже самую малость – проще ходить с вытянутой рукой и просить милостыню. Перед ней была возможность заработать, она могла хотя бы попытаться продать ту несчастную сумку или оставить ее себе – если женщина и в самом деле нищая, то сумка, неплохая с виду, ей не помешала бы. Но она даже не подумала об этом, или не хотела думать – все равно, если долго ходить с протянутой рукой, кто-нибудь да подаст немного денег на еду, в таком случае, зачем делать больше, чем необходимо?
Мне не хотелось осуждать женщину за то, что она отказывается зарабатывать деньги, мои взгляды на деньги были во многом схожи. Тем не менее, хоть я и считал деньги злом, я считал их необходимым злом – все же заработать денег и купить на них еды лучше и проще, чем добывать еду самостоятельно: ходить по лесам и полям да собирать ягоды и охотиться на дичь было явно сложнее. Деньги необходимы, просто я не считал, что стоит посвящать свою жизнь их зарабатыванию, есть вещи важнее. Деньги нужны, считал я, чтобы иметь свободу от денег – зарабатывать нужно достаточно, чтобы не зависеть от них, чтобы ты мог позволить себе все необходимое, но при этом не скатываться к “деньгам ради денег”, когда ты попадаешь в беспрерывный круговорот бессмысленного накопления ради накопления.
Просить милостыню, считал я, тоже нечестно по отношению к другим людям, если ты сам способен себя прокормить. В таком случае ты просто эксплуатируешь труд других людей – им приходится зарабатывать не только для себя, но и для тебя, и заставлять их это делать нечестно и эгоистично с твоей стороны.
Могла ли себя прокормить эта женщина? Безусловно. Она выглядела абсолютно обычно и могла бы найти себе работу, если бы хотела. К тому же, у нее был шанс воспользоваться ситуацией и хотя бы попробовать продать злосчастную сумку, но она даже не захотела этим шансом воспользоваться – и бросила сумку на дорогу.
Тук-тукер же, который сумку забрал, увидел в ней потенциал и решил воспользоваться шансом.
Дело было в мышлении, а не в сложившихся обстоятельствах.
Я сидел задумавшись, а вокруг автобуса наконец началось какое-то движение. К офису подъехал старый, шумный, непонятно как еще двигающийся, минивэн, видимо трансфер, из него вышли люди и зашли в салон автобуса. В салоне мигом стало шумно, и я отвлекся от вида за окном и своих мыслей.
Через десяток минут автобус наконец начал движение. Мы выехали из города, городской пейзаж сменился сельским, и я начал дремать, постепенно погружаясь в сон, все глубже и глубже.
На середине пути автобус сделал санитарную остановку в небольшом городке. Я уже останавливался в нем, он был небольшой, особых достопримечательностей в нем не было, и в тот раз я уехал из него на следующий же день. Сейчас останавливаться в городе я не собирался, лишь вышел из салона автобуса на свежий воздух немного размять ноги.
Автобус стоял во дворе, в центре которого располагалось большое здание – ресторан для пассажиров. Во дворе также стояло несколько других автобусов, людей внутри них почти не было – они либо бродили по большому двору вокруг, либо сидели в ресторане в здании.
Во дворе торговцы прямо на земле продавали закуски и безделушки, чуть поодаль от них сидел человек, лысый мужчина лет сорока, голый сверху до пояса. Лицо его было обгоревшее, руки тоже, запястий на них не было, похоже, что он либо потерял их в огне, либо их ампутировали позже, после пожара. Мужчина просил милостыню.
Он обращался к выходившим из автобусов людям, протягивал к ним руки в мольбах, вид его был страдающим. Многие пассажиры с жалостью протягивали ему деньги. Я стоял в сторонке и наблюдал за этой картиной. Мне был знаком этот мужчина – я наблюдал за ним в свой прошлый приезд в город. Я знал, что, когда во двор заезжают автобусы, мужчина с жалобным видом подходит к пассажирам, демонстрируя свои травмы, и просит денег, а пассажиры ему их дают. Знал я и то, что, когда автобусы уезжают, мужчина меняется в лице, становится веселым, шутит с торговцами и пересчитывает деньги. Снова приезжает автобус – мужчина опять меняется, и его лицо принимает страдающий вид.
Это был его бизнес, он специально демонстрировал свои травмы людям, чтобы те давали ему деньги, и такая стратегия работала – денег мужчине давали немало.
Я побродил немного по двору, глядя по сторонам, размял затекшие ноги. Наконец, в автобус начали возвращаться люди – пора было
