- Но к нему не пойдет темный парик, - возразила Соня.
- И хорошо. Никаких больше париков! Накладных усов и бород! Мы выходим к противнику с открытым забралом.
- Но как же я оденусь, без горничной? - растерялась Софья, представив, сколько пуговиц на спине этого нового платья.
- Не волнуйтесь, я помогу вам одеться, - предложил Григорий без улыбки. - Что? Вы подбираете слова для отказа? Ничего странного нет в том, чтобы муж помог жене одеться.
- Но вы-то мне не муж!
- Сегодня не муж, а завтра... Шучу, шучу, экая вы темпераментная, Софья Николаевна! Я же помогу вам одеться, а не раздеться, как вы мне... Обещаю, я не буду смотреть на вашу спину и застегну эти восхитительные мелкие пуговички с закрытыми глазами.
- Вы опять смеетесь? - укоризненно сказала Соня, выходя из его комнаты.
- Так вы позовете меня?
- Позову, - проговорила она уже из коридора.
Может, Тредиаковский прав, и теперь не до церемоний? Кто знает, чем окончится их выход в свет? Но отчего-то рядом с ним ей совсем не было страшно. Она даже подумала, что ей было бы приятно... умереть в его объятиях. К примеру, если бы её ранили из такого револьвера, который она недавно держала в руках...
Григория все-таки пришлось позвать, хотя Соня и ухитрилась большую часть пуговичек застегнуть сама. Что за дурацкая мода!
Но Тредиаковский и вправду справился с пуговицами без проволочек и признался ей:
- Не сердитесь, - Софья Николаевна, - со мной это бывает. Волнуюсь перед решающим действием, вот и шучу невпопад. Давайте, я вас причешу.
- Причешите? - изумилась Соня.
- Ничего странного в этом нет. Лет пять назад, как говорится, на заре моей юности, мне пришлось изображать из себя цирюльника.
- Работая в посольстве?
- Тогда я ещё не работал в посольстве, - уклончиво проговорил он и вправду ловко управляясь с её волосами. Вам говорили, что у вас красивые волосы? Тяжелые, блестящие, - золотые! - они струятся, как живые, их хочется расчесывать без конца!
- Разве вы не говорили, что проголодались, - насмешливо напомнила Софья.
- Увы, человек несовершенен! - с сожалением проговорил Тредиаковский, заканчивая сооружение прически.
Теперь она оглядела себя в зеркале во весь рост, улыбаясь отражению обоих - Григорий нарочно подошел и стал рядом.
- По-моему, мы с вами похожи на супружескую пару, - довольно кивнул он.
- Всякие мужчина и женщина близкого возраста, идя рядом, могут походить на супружескую пару, - возразила Соня просто из чувства противоречия; она из всех сил противилась чувству, которое с некоторых пор стала овладевать ею.
Тредиаковский - её случайный попутчик, а теперь и помощник, и даже соучастник происходящих с княжною событий притягивал её к себе, заставлял о себе думать. Причем, даже чаще, чем она вспоминала, например, о своем женихе Разумовском. Почему-то она вообще почти забыла о нем!
А между тем, Тредиаковский был разодет так, что на его фоне Софья... Она чуть было не подумала о себе - терялась! - но ещё один мимолетный взгляд в зеркало сказал ей, что они и вправду выглядели, как бы это поточнее сказать, слаженно.
- К этому бы платью, да ещё и бриллианты!
Григорий одобрительно оглядел её и предложил руку.
- Револьвер у вас с собой? - спросила Соня, таким образом признаваясь, что открывала его саквояж.
- С собой, - кивнул он и, словно невзначай, приложил руку к левой стороне камзола. Но не удивился её вопросу, а посмотрел на её напряженное лицо и добавил. - Не думайте, что нападавшие прямо-таки ждут нас за дверью. И навряд ли вся полиция Дежансона в руках маркиза де Барраса. Даже наверняка не вся. Значит, они не могут совсем уж ничего не бояться. Но это не значит также, что они оставили нас в покое. Будем настороже.
При последних словах он состроил такую зверскую мину, что Соня расхохоталась. Григорий тоже улыбнулся.
- Такой вы мне нравитесь куда больше. Улыбаться. Прямо смотреть вперед и не давать врагам повода думать, будто мы их испугались.
- Да, а как мы станем обращаться друг к другу на людях? - спохватилась Соня. - На "вы" или на "ты".
- А как вам удобнее? - поинтересовался Тредиаковский.
Она замялась.
- Обычно, мне странно наблюдать, как супруги общаются друг с другом, будто на торжественном приеме, да ещё и с малознакомыми людьми. Давайте попробуем на "ты".
Он одобрительно кивнул.
- Хочу признаться, Софья Николаевна, чем больше я вас узнаю, тем больше вы мне нравитесь. Я бы хотел и впредь работать с вами в паре...
- В посольстве? - удивилась она.
Он засмеялся, и Соня опять заметила, какая славная у него улыбка.
- Зачем же в посольстве? Для начала - по спасению молоденьких девушек вроде вашей горничной, попавшей в руки негодяев.
- Вы что-то узнали об Агриппине? - с надеждой спросила Соня.
- Пока только то, что она все ещё в Дежансоне. Наверное, сынок де Баррас не хочет рисковать своей долей золота. А ну как не сегодня-завтра помрет старик-отец? Тогда вы останетесь единственной обладательницей тайны, и с вами не стоит вконец рассориться.
- Значит, Флоримон надеется, что никакой ответственности за свое злодеяние не понесет?
- За то, что он сделал с вашей служанкой? Конечно, нет. Французы вообще порой держат нас за варваров. У них ведь крепостного права нет. А доверчивость русских людей вообще вошла в притчу.
- Почему?
- Разве вы не слышали, как четверть века назад к нам в Петербург приехали полтора десятка французов. Все они представились баронами, маркизами, шевалье - то есть, аристократами, которым чинят всякое препятствие неблагодарное правительство. А как раз в это же время французская полиция разыскивала двадцать пять беглых каторжников, в связи с чем дала задание советнику французской миссии Мессельеру, поискать этих людей в России. Что вы думаете он установил?
- Неужели эти люди прятались у нас?
- Прятались - это слишком громко сказано. Они служили воспитателями в богатых дворянских домах Петербурга.
- Это было на самом деле? - не поверила Соня.
- Вы об этом не знаете, потому что вас ещё не было на свете.
- Точнее сказать, я этого не помню, потому что тогда только родилась.
- Ничего этого не было бы, если бы, благодаря нашему императору Петру Первому, Россия так слепо не преклонялась бы перед иностранцами. В цивилизованных странах никогда так не принимают чужаков, как у нас. Я читал, что в Древнем Риме на боях гладиаторов иностранцы сидели на последних скамьях. Там же, где и рабы... Простите, я сел на своего любимого конька. Всегда обидно за соотечественников, которые мало в чем уступают иностранцам...
Хотя Григорий и говорил, что пока бояться им некого, но прежде, чем выйти из номера, он выглянул в коридор, внимательно осмотрелся, прислушался, и только после этого выпустил Соню. Дверь на ключ он закрыл одной рукой, чтобы не поворачиваться к коридору спиной.
Потом повел княжну к выходу, слегка прижимая её руку к своему боку, словно успокаивая.
Но до самого ресторана они дошли без приключений, сели за столик и услужливый официант подал им листок, на котором красивым почерком, крупными буквами были написаны названия блюд.
- Чего бы и нашим рестораторам не завести такие обычаи, - посетовал Григорий.
Соня промолчала, потому что была не очень знакома с обычаями русских рестораторов.
Григорий взял в руку листок и посмотрел на Соню:
- Перечитать все, что у них есть, или будут какие-то особые пожелания?
- Предлагаю заказать то, во что труднее всего запихнуть отраву, предложила Софья.
- Ого, мадемуазель учится прямо на глазах! - одобрительно хмыкнул Тредиаковский. - Но тогда нам останутся только вареные яйца, а я хотел бы перед серьезным делом как следует поесть.
- По вам не скажешь, что вы - такой любитель поесть. Просто-таки, обжора!
- Что есть, то есть, - ничуть не обиделся Григорий. - А насчет отравителей... Ничего, находили выход и не из такого!
Он молодецки присвистнул, вызвав негодование сидящей за соседним столиком пожилой супружеской пары, и, слегка поклонившись Соне, довольно громко проговорил:
- Дорогая, я должен убедиться, что наше с тобой любимое блюдо готовят как следует!
И пошел в противоположную от входа сторону. Некоторое время спустя он появился в сопровождении ресторанного слуги, который нес поднос с большим блюдом. На нем дымились аккуратно нарезанные куски мяса. Украшали блюдо листики какой-то неизвестной Соне зелени.
Григорий от усердия суетился, казалось, даже больше подавальщика. Накладывал мясо Соне на тарелку и, увидев, что она отрезала кусочек и поднесла его ко рту, тут же стал уговаривать её, взять ещё кусочек. Она уже хотела разозлиться, высказать, что он ведет себя неподобающим образом, как Тредиаковский, склонившись над её тарелкой, вдруг сказал холодно и четко:
- Посмотрите налево, Софья Николаевна, это не Флоримон де Баррас пытается привлечь ваше внимание.
