– Саспенса, – пробормотал Костя.
– Что? – не поняла мама.
– Понятие такое, – пояснил он, – западное. Напряжение. Для напряжения я Бахтияра придумал.
– Яркий мальчик, – важно, как завзятый критик, покивала мама. – Хоть и сволочь порядочная, а поневоле симпатию вызывает. У тебя там вообще – все по-своему интересные... Ты, случаем, того... Ни откуда не содрал?
Он улыбнулся.
– Нет, мама. Не содрал.
– Неужели все – сам?! – Она ужаснулась, только теперь, кажется, в полной мере осознав, что ее сын пишет самый настоящий роман и немало в этом преуспел.
– Просто я давно сочиняю, мама. Почти полтора года. Профессиональный писатель давно бы закончил, а у меня финал пока не вполне... – он помрачнел, – придуман... Но я рад, что тебе понравилось.
– Да разве дело во мне? Нужно, чтобы понравилось тем... в издательствах! – Она неизвестно кому погрозила пальцем. – Лучше бы ты для первого раза фантастику сочинил или боевик. И покороче слегка. А с такой-то вещью трудно пробиваться будет.
– Мы не ищем легких путей! – воскликнул Костя. – Ладно, мам, пора мне, нужно еще сегодня поработать... Спасибо, бульон вкусный, и отбивная тоже – высший класс!
– Что – вкусный, ты ж не доел!
Костя поднялся из-за стола и пошел в коридор под увещевания мамы:
– Похудел, осунулся... Сынок, подумай! Ушла Оксана – Бог ей судья, о себе подумай. Профессия ведь в руках, а ты с бухты-барахты на такую ненадежную стезю... Полюбишь кого-нибудь, ту же Олю, надумаешь жениться... Чем семью кормить станешь – обещаниями? Старанья твои когда результат принесут?!
* * *
...Те летние месяцы Костя будто летал на крыльях. Все у него спорилось, и сам он ни на минуту не поддавался хандре, одухотворенный чувством к Ольге. Они встречались регулярно – у него, реже у нее; много гуляли, несколько раз ездили загорать. Костю нашли старые знакомые – ребята из бригады по ремонту квартир, пригласили поработать на трех объектах. Он согласился. Работа была трудная, изматывающая, но денежная. Но последнем объекте – в большой новостройке на Ленинском – Егоров выступил в качестве планировщика, очень успешно, и это принесло дополнительный доход. Костя сумел с заработанных денег расплатиться с мамой и Померанцевым, а оставшуюся сумму распределил до конца года, на проживание скромное, но не бедствующее. В начале сентября ожидались еще заказы на ремонт, Косте заранее предложили участвовать, и он, подумав, дал согласие.
Все у него в то лето выходило легко, играючи, на губах неизменно блуждала счастливая улыбка. К концу июня мама все-таки согласилась поехать на дачу и пожить там до октября; Костя отвез ее и погостил несколько дней, ни разу не столкнувшись с сестрой.
Ничто не могло выбить его из колеи: ни очередное замедление работы над книгой – он сочинял ретроспекции, истории своих героев и мучительно искал что-то новое, вечерами, если не было свидания с Ольгой, просиживал за компьютером, рыская по Интернету в поисках информации по хирургии для Стаса Баренцева; ни истерические звонки Маши, требовавшей денег на алименты («Ты не позволил Виктору оформить усыновление! Ты вел себя с ним, как негодяй, деревенщина! В таком случае – давай деньги на сына! Мы много месяцев не видели от тебя ни копейки!») – при этом ему было категорически запрещено видеться с Иваном; ни даже известие о том, что Оксана собирается замуж за своего коллегу («Кажется, у нее это вошло в привычку, – сказал Костя Померанцеву, сообщившему новость, – выходить замуж за мужчин, с которыми работает. Но, если честно, я рад за Ксюшу!»).
С Лексом они случайно встретились на Ленинском в августе. Костя, усталый, возвращался около восьми вечера из ремонтируемой квартиры; он почти дошел до остановки троллейбуса, когда ему посигналили из проезжавшего мимо «рено».
– ...Спасибо, что подбросил, дружище, – сказал Егоров, мельком глянув на свой дом и не двигаясь с места. – Устаю я в последнее время от метро. Да и присесть в вагоне почти никогда не удается...
– Работенка у тебя... – сочувственно сказал я. – Все упрямствуешь? Ведь не мальчик, Костяныч, чтобы отмерять и резать обои или целый день стоять с задранной башкой, словно в молитве, беля потолок для чужих дядек.
– Ну... Это устаревшее представление о процессе евроремонта...
– Да будет. Как говорит моя Софи, не сыпь мне соль на сахар. Если оно и устарело, то самую малость. А из-за каких-то пиз...ков, прости господи, забросить профессию и...
– ...и найти новую.
– Как бы гениально ни выходило – пока нет... – Я вспомнил – и мне мгновенно стало неуютно. – Как там Вадим? – спросил, делая над собой усилие.
Костя пожал плечами:
– Нормально.
– Донимает?
– Не особенно... Когда как.
– Кость, я ведь не просто так пропал на все эти месяцы.
– Я понимаю.
– Слишком сильно потрясение. Я более-менее посторонний в этой истории человек и к твоей книге отношения не имею...
– Неправда, – отрезал он. – Таратуту привел ты. Следовательно, то, что взметнулась моя самооценка как пишущего человека, – заслуга твоя.
– Ну да, и из-за меня ты окончательно решил бросить основную профессию...
– Ты помог деньгами, – продолжал он, не обращая внимания на мой скепсис. – Не криви душой, Лекс: ты человек не посторонний...
– Кость, я в этой ситуации сделал минимум – только исполнил твои просьбы... Не об этом сейчас... Костя, люди не сходят с ума одинаково коллективом! Крыши по нынешним временам съезжают у многих – но по-разному! А мы с тобой видели одно и то же... Я знаю, как от твоего магната пахнет! Я был свидетелем его перехода!
– Мы должны были тебя убедить.
– Меня целый месяц потом кошмары мучили. Ты не осознаешь, что произошло. Я наяву, вживую, видел героя твоего романа – вымышленного человека! Это хуже, чем если бы сошел с экрана киногерой или ожил персонаж компьютерной игры! У них хотя бы зримые образы есть! А тут?! Описание, диалоги, действия – без картинки!! Кость, это сумасшествие. Помешательство. Может, нам с тобой того... провериться на предмет протекания крыши?
Он помолчал.
– Как ты считаешь, Лекс, Фолиант – нормальный кот?
– Это к чему?
– Просто они с Князевым друзья. Только Вадим заявится, мой перс давай о него тереться и урчать, как древний советский холодильник. Черты характера Вадимовы заимел, барствует... Только что сигары не курит. А со Стасом наоборот – не в ладах, шипит на него постоянно. К вопросу о протекании крыши.
– А что, хирург этот бывший тоже...
– Забегает. Прохорыч был пару раз, капитан, еще до юбилея... Ах да, ты ведь этого пока не читал... Смотри, говорит мне, создатель, если что не так – церемониться не стану. За пицунду и на кукан. Подводник хренов...
Я обнял Костю за плечо и заглянул ему в глаза:
– Геннадьич, послушай себя. Ты выжил из ума, определенно... Герои романов не приходят к своим авторам, даже самым гениальным...
– А в прошлый раз ты говорил другое... Но допустим. Что же тогда видел ты?
– Ничего. Временное помутнение. Фантом, призрак.
– Не криви душой, Лекс, – повторил Костя, осторожно высвобождаясь. – Ты с мая мне не звонил именно поэтому. Боялся, что позову к себе и ты снова встретишься... Никаких призраков и фантомов, все настоящее. А хочешь – сейчас поднимемся ко мне? Вадим наверняка там, два дня не объявлялся...
– Даже не поверить, – сказал я, – а принять ситуацию могу только при одном раскладе... Если окажется, что ты просто описываешь реальных людей, которые живут... э-э... в нашем мире. Как документальная повесть. Один из них отыскал тебя и приехал.
– Теперь бредишь ты, – сказал Костя и открыл дверцу машины. – Куда мы в этом случае денем переход, которому ты был свидетелем?
Он вышел.
– Трюк! – закричал я ему вслед. – Фокус!!
– Да? – Костя печально улыбнулся и хлопнул дверцей.
Глава 16
Написанное Ольга прочла еще в июле и долгое время пребывала в тихом восторге, глядя на Костю огромными влюбленными глазами. От ее взгляда он млел и терял голову. Одна беда: Оля никак не хотела переезжать к нему. Она и ночевать-то у него оставалась за все лето один или два раза... А секс при свете дня или вечерами, когда она ненадолго заскакивала к нему после работы и Костя обязательно должен был накормить ее ужином, так что все получалось быстро, и чем дальше, тем все более механически, безжизненно, – перестал его радовать.
Так что в сентябре, когда ребята из ремонтной бригады отзвонили и сказали, что ожидается не один, не два, а восемь заказов, хорошо оплачиваемые, поскольку «хаты» больно заковыристые, да и клиенты привередливые, а потому понадобятся все Костины знания и умения, – он решил поговорить с Ольгой серьезно.
К тому времени, как он считал, между ними наступило полное и окончательное родство душ, а будущая теща наблюдалась такая, которых, пожалуй, и не бывает вовсе. Однажды за рюмкой домашней наливочки разомлев и прослезившись, Галина Романовна проговорилась: «Ну хитер! Это ведь ты то стихотворение в прозе про часы сочинил! И поскромничал! Пиши, Костенька! Только не бросай! Мы в тебя верим...» После Померанцева и Таратуты она была третьим человеком, который это произнес. Егоров и не подумал сердиться на то, что Ольга дала матери читать часть романа, хотя он просил этого не делать: опасался, что человек в возрасте не поймет и не оценит его эксперимент. И это замечательное «мы» давало надежду, от которой таяло его сердце...
