Слышу смех, грохот... А когда поднялась в детскую, то ахнула: одеяла на полу, а ребята — мокрые от пота.
— Мама, мы придумали забаву! Мы стали кувыркаться через голову. А Федюшка как увидит нас кверху ногами, так и заливается смехом. Смотри, мама!
— Вот и молодцы, — говорю, — теперь можно идти обедать. Только постели уберите, а то папа не любит беспорядка.
— А скоро он приедет? Ведь в четыре часа хотел.
— А вдруг раньше освободится? Уберитесь уж.
К приходу отца дети всегда собирали игрушки, мели пол — в общем, наводили порядок. Отец, благословив встретивших его детей, всегда проглядывал комнаты. Ребята впивались в него глазами, ждали похвалы. «Молодцы, порядок, — говорил отец. — А гуляли сегодня? Почему мокрые валенки не на батарее?»
Заслужить похвалу отца было счастьем. Он ласкал, целовал детей, особенно нежен был с Колей. По ночам Коля зачастую перебирался со своего дивана под бочок к отцу. Зачем? Коля говорил: «Мне ночью в темноте становится страшно. Я переберусь к папе, нащупаю его пушистую боро-ДУ, тогда сплю спокойно».
Слово батюшки было для детей законом, им и в голову не приходило ослушаться отца. Однако Федюшка стал рано проявлять своеволие, с которым приходилось бороться. Возможно, это было последствием присутствия Наталии Ивановны, в поведении которой чуткое дитя подмечало порою протесты.
— Ребята, — скажу я, — позовите Федю домой.
— Звали, он не идёт.
— Ещё раз позовите, скажите: мама тебя зовёт.
— Он все равно не идёт, заигрался в песке.
— Скажите Феде: мама плачет.
Смотрю — бежит Феденька ко мне, спрашивает:
— Ты, мамочка, плакала? Почему?
— Сынок не слушается, не идёт ко мне.
— Нет, я пришёл, не плачь, — и он целует мать.
Федя рано научился стоять за свою самостоятельность. В полтора года он отлично бегал, но на прогулки мы все же брали с собой ему колясочку. Старшим было запрещено садиться в коляску или носиться с пустой коляской, воображая себя шофёрами, давая гудки, сигналы... Но восьмилетнему Толе очень захотелось побегать с коляской по дорожкам, вокруг храмов. Федя расхаживал по траве. Толя схватил его, усадил в коляску со словами: «Лежи, я тебя буду катать». Но Федя сел и намеревался вылезти. Тогда Толя прижал Федю своим телом в надежде, что при быстрой езде Федя не посмеет уже вылезти. Но не успел Толя начать свой бег, как раздался его крик. Толя заплакал и убежал. За обедом мать Толи Ривва Борисовна показала мне: «Смотрите, какой синяк у Толи на скуле. А вокруг синяка восемь красных полосок, как от укуса четырёх нижних и четырёх верхних зубов. Толя! Щёчки свои в рот Феде не пихай».
Когда Феде пошёл второй год, Наталия Ивановна уже не жила у нас постоянно и лишь изредка наезжала. Зимой следить за Федей мне помогали дети. А вот как стало тепло, разбегались старшие по поляне, никто не хотел сидеть около Феденьки. Тогда мы с Володей нашли выход из положения. Мы нарисовали циферблат, распределили часы дня по всем ребятам, ведь с племянниками их было семеро. Кому час, кому полтора — весь день был расписан на этих самодельных часах. А учились в школе старшие кто в первую, кто во вторую смену. Теперь я могла всегда требовать, чтобы в свой дежурный час школьники не отходили от Феди: катали его в колясочке, водили за ручку, играли в песок, но глаз с малыша не сводили. За это им полагалось денежное вознаграждение на мороженое. Вечером ребята подходили к батюшке, и он с ними рассчитывался: кому десять, кому пятнадцать, кому двадцать копеек. Дети сияли от счастья — ведь это был их первый заработок в жизни. А следить за Федей приходилось не один год. Мальчик был очень наблюдательный, за всем кругом следил, все запоминал — что и как делается, за все брался сам, никого не спрашивая. Я часто обращалась к Федюшке за помощью: «Феденька, найди мой фартук» или «Федюша, ты не знаешь ли, где мне взять ножницы?», «А где у папы молоток лежит?» И малыш, ещё не научившись говорить, все мне находил и быстро приносил. Ему было года три, когда я из кухни услышала его не раз повторявшуюся просьбу к Симе:
— Уйди, не подсматривай! Иди делай свои уроки, не подглядывай, что я делаю!
Голосок Феди звучал все настойчивее, и мне казалось, что малыш вот-вот заплачет. А Серафим стоял у двери в столовую и то и дело заглядывал туда.
— Сима, что ты донимаешь Федю, оставь его, — сказала я.
— А ты знаешь, чем он играет? Он принёс в столовую кубики, бумагу и щепочки. Федюшка под столом уже печурку сложил, ему только чиркнуть спичкой осталось...
Я кинулась в столовую, приподняла длинную скатерть и увидела Федю со спичками в руках. Слава Богу, что Господь прислал в тот час Симу, а то бы длинные кудри моего малыша не уцелели.
А в пять лет Федюшка задумал сам залить угасавшую печь. Он видел, что я всегда сначала заливаю водой шлак и золу, когда вычищаю печь. Федя набрал воды в ковш и, сунув ручонку в печь, начал заливать золу. Но каменный уголь ещё на дне не погас, зашипел... Горячим паром Феде сильно обожгло кисть руки и пальчики. Он долго плакал. Ребята приносили в тарелке с улицы снег и охлаждали обожжённую ручку Феди. Целую неделю потом он носил ручонку на перевязи, зажила она только тогда, когда прорвавшийся пузырь стали мазать стрептомициновой эмульсией, которую выписал нам врач. Так неудачно кончилось желание Феди помочь своей мамочке. А делать для нас что-то приятное ему часто хотелось.
Раз вечером мы с отцом сидели наверху, в его кабинете, обдумывали, что приготовить на ужин. Захотелось блинов. Прошло с полчаса, мы все ещё продолжали мирно беседовать. Вдруг входит Федюшка, несёт нам на тарелочке стопочку чудесных блинчиков. Мы вытаращили глаза, ведь дома никого из старших не было:
— Где ты взял блины?
— Сам испёк. Я видел, как мама месит и жарит, вот сам и испёк.
А малышу было всего пять лет. Однажды мы ели сладкие мясные котлеты, и все с недоумением переглядывались.
— Это я фарш подсахарил, чтобы вкуснее было, — сказал Федюша.
Я чувствовала его безграничную любовь, когда он бывал со мною в храме. Я стояла на клиросе, вокруг меня пел левый хор. Держать ребёнка на руках было тяжело, я опиралась рукой на широкий обитый бархатом валик деревянной загородочки. Сидя на этих перилах, Федя засыпал, прижавшись ко мне. А на стене над Федей красовался во весь рост написанный его ангел — святой великомученик Феодор Стратилат. Федюша в возрасте двух-трёх лет мог спать на службе под пение хора, просыпался, целуя меня, улыбающийся, довольный.
Владыка Стефан
Однажды в Гребнево приехал служить обедню епископ Стефан. Феде было два года. Я взяла его в храм, где он проспал около меня всю службу. Владыка сказал прекрасную проповедь. Мне навсегда запомнились его слова: «Все вы, хозяюшки, каждый день чистите картошку. За этим делом нетрудно про себя читать Иисусову молитву. Так читайте её: хотя пять, хотя семь минут, но ежедневно призовите Господа...»
Я видела владыку Стефана, когда ещё была школьницей, а владыку звали тогда Сергей Алексеевич. Он был врачом. Родители мои говорили, что советуются с Сергеем Алексеевичем насчёт здоровья папы и Серёжи, но, кажется, это было не так. Зачем тогда уводили Сергея Алексеевича в папин кабинет? Зачем нас, детей, туда не пускали, пока Сергей Алексеевич был у папы? Я только впоследствии узнала, что Сергей Алексеевич был уже тайным священником, что он был тоже из «маросейских». Потом Сергей Алексеевич был арестован, отбыл ссылку, вернулся в Москву. А в начале 60-х годов Сергей Алексеевич был уже викарием Патриарха, епископом Можайским.
В Гребневе его принимали с большим почётом, все ему показывали как посетившему нас начальству. Отец Димитрий Слуцкий, наш настоятель, был инженером и прекрасным хозяином, ему было что показать. Он служил в Гребневе около десяти лет и обновил оба церковных здания, отстроил сторожки, сделал ограду. До отца Димитрия везде была гниль и грязь. Но батюшка нашил новые облачения, произвёл внешний и внутренний ремонт обоих храмов, приучил народ ходить ко всенощной и отстаивать со свечкой в руке акафисты святым, которые он очень любил читать.
В день приезда владыки отец Димитрий устроил обильный стол, созвал много гостей. Владыка Стефан был усажен среди духовенства за средним столом, а столы поставили буквой «П».
Я знала, что в доме у отца Димитрия нет энергичной хозяйки, что некому будет обслуживать праздничный стол, хотя старушки прихода приготовили всего в изобилии. Я смело вошла в столовую, когда все уже сели за стол. Обстановка была напряжённая, все молчали, будто стеснялись при владыке начать разговор. «Благословите, батюшка, обслужить дорогих гостей», — сказала я весело, проходя мимо отца Димитрия с блюдом горячей рыбы. Отец Димитрий вздрогнул, но, увидев меня, молча закивал. Я подошла сбоку к владыке, положила ему на тарелку рыбу и сказала:
— Пожалуйста, владыка, кушайте на здоровье. Я рада вас видеть, а вы меня не узнаете?
