Шепотом рассказывали, что она входила в камеру и ставила стул у лица мужчины или женщины, пристегнутых к столу пыток. Затем садилась и внимательно смотрела в глаза жертвы, тихо произнося номер 1 или номер 10, или номер 25. Инквизиторы понимали, что она имеет в виду, и принимались за дело. А Роза Клебб не отрывала глаз от лица жертвы, наклонялась к ней вплотную и вдыхала крики, как аромат духов. В зависимости от того, как менялось выражение лица мученика, она отдавала приказ об изменении пытки (…номер 36 или номер 64), и истязания начинались заново. Когда силы и самообладание покидали жертву и начинались мольбы о милосердии. Роза Клебб склонялась над измученным телом и принималась ворковать нежным голосом: «Ну-ну, мой голубок. Расскажи мне все, меленький, и муки прекратятся. Ведь тебе так больно! А от боли ужасно устаешь. Хочется, чтобы все окончилось наконец, и ты смог отдохнуть. Твоя мама рядом, и она не хочет, чтобы ты страдал. Тебя ждет мягкая удобная постель, ты уснешь и забудешь обо всем, обо всем. Расскажи мне, — продолжала она мягким голосом, — и тебя оставят в покое. Больше не будет боли и мучений».
Но если она видела в глазах жертвы упрямство, тихий голос говорил: «Но ты дурачок, мой милый, такой дурачок. Эта боль — только начало, пустяк. Ты не веришь мне? Тогда, голубок, твоя мама вынуждена попробовать немного, совсем немного, чего-то другого. Номер 87», — обращалась она к инквизиторам. И те снова меняли инструменты и методы пытки, а Роза Клебб сидела на стуле и наблюдала, как сознание и жизнь медленно покидают человека, и тогда ей приходилось кричать прямо в ухо умирающего.
Но такое бывало очень редко. Мало кто обладал такой силой воли, чтобы пройти до конца путь мучений СМЕРШа, мало кто отказывался подчиниться нежному голосу, обещавшему тишину и покой. Истязаемые почти всегда сдавались, потому что Роза Клебб инстинктивно угадывала момент, когда взрослый сильный человек превращался в беспомощного ребенка, способного только на то, чтобы позвать свою маму. Когда она принимала образ матери, воля человека, которую жесткие требования мужчины только бы укрепили, ослабевала.
После того как ей удавалось добиться признания очередного арестованного, Роза Клебб опять возвращалась в свой кабинет со стулом под мышкой, снимала халат, покрытый свежими пятнами крови. Слух об этом быстро облетал сотрудников, работающих в подвальных помещениях, и они с облегчением вздыхали…
Татьяна взглянула на часы. Еще четыре минуты. Она провела ладонями по бедрам, разглаживая форму, посмотрела на свое отражение в зеркале. После этого девушка повернулась и сказала последнее «прощай» своей милой комнатке. Вернется ли она сюда?
Таня вышла в длинный коридор и вызвала лифт.
Когда двери лифта открылись перед ней, девушка расправила плечи, подняла подбородок и вошла в лифт, как на платформу гильотины.
— Восьмой, — сказала она лифтерше и встала лицом к дверям. Глядя прямо перед собой, она молча повторяла фразу, которую не произносила с детства: «Боже мой, боже мой, боже мой!»
9. Труд любви
Стоя перед безликой, ничем не отличающейся от других дверью, окрашенной в кремовый цвет, Татьяна уже почувствовала запах, царящий в квартире. Когда после короткой команды войти Татьяна открыла дверь, то чуть не задохнулась от этого запаха жилища Розы Клебб. Татьяна замерла у входа, глядя в глаза женщины, сидящей за столом и освещенной люстрой, свисающей с потолка.
Да, воздух такой же, как в метро в жаркий летний день — дешевые духи, которыми словно пытаются смыть запах пота и немытых тел. Русские щедро пользуются духами и одеколоном независимо от того, мылись они или нет, но главным образом тогда, когда не мылись. И здоровые, любящие чистоту девушки предпочитают возвращаться с работы пешком, чтобы избежать духоты и этого запаха, и спускаются под землю, лишь когда идет сильный дождь или снег.
Лицо Татьяны чуть исказилось гримасой отвращения. Но именно оно, это отвращение, и презрение к человеку, способному жить в такой духоте и затхлости, дало ей сил смотреть, не мигая, в желтоватые глаза, уставившиеся на нее через линзы квадратных, без оправы, очков. Это был изучающие глаза, не выдающие чувств своего хозяина. Он разглядывали Романову с ног до головы, по частям, подобно объективу кинокамеры.
— Вы — красивая девушка, товарищ сержант, — произнесла полковник Клебб. — Пройдите по комнате до стены и обратно.
Что значат эти ласковые слова? Вспомнив об отвратительных личных привычках этой женщины и охваченная уже иным беспокойством, Татьяна подчинилась.
— Снимите китель. Повесьте его на спинку стула. Поднимите руки над головой. Выше. Теперь наклонитесь и достаньте кончиками пальцев пол, не сгибая коленей. Хорошо. Садитесь. — Клебб разговаривала, как врач. Она указала на стоящий рядом стул и принялась читать папку на столе.
«Должно быть, это мое личное дело», — подумала Татьяна. Как интересно было бы увидеть документ, который решает всю ее судьбу. И какая толстая эта папка — почти два дюйма. Что в ней?
Полковник Клебб просмотрела последние страницы и захлопнула загадочную папку оранжевого цвета с черной полосой по диагонали. Что могут означать эти цвета?
— Слушайте меня внимательно, товарищ сержант! — Это был повелительный голос старшего офицера. — О вашей работе отзываются весьма похвально. Ваше поведение безупречно как на службе, так и вне ее. Государство очень вами довольно.
Татьяна не верила своим ушам. Ее охватила слабость от чувства облегчения. Она покраснела и оперлась рукой о край стола.
— Я очень благодарна, товарищ полковник, — еле слышно пробормотала она.
— Мы высоко ценим вашу образцовую службу, поэтому вам доверили исполнение исключительного по важности задания. Это большая честь. Вы понимаете меня?
Как бы то ни было, это куда лучше, чем она предполагала.
— Так точно, товарищ полковник. — Задание, порученное вам, очень ответственное, и я рада сообщить вам, что после его завершения вам будет присвоено звание капитана государственной безопасности.
Такое было совершенно неслыханно для девушки в двадцать четыре года! Татьяна инстинктивно почувствовала опасность. Она вся напряглась подобно зверю, заметившему стальные челюсти капкана под куском мяса.
— Это большая честь для меня, товарищ полковник, — ответила она, безуспешно пытаясь скрыть подозрительность.
Роза Клебб удовлетворенно кивнула. Она отлично понимала чувства девушки, получившей приказ явиться к ней. Неожиданно мягкий прием, чувство облегчения, охватившее ее, затем вновь пробудившиеся опасения — ничто не укрылось от опытного глаза Розы Клебб. Перед ней стояла красивая, бесхитростная, наивная девушка — именно такая требовалась для предстоящего заговора. Теперь нужно успокоить ее.
— Милая моя, — произнесла она доверительно. — Я совсем забыла. Такое событие, как ваше новое задание, нужно отметить. Не следует думать, что у нас, старших офицеров, нет человеческих слабостей. По такому случаю неплохо открыть бутылку французского шампанского.
Роза Клебб встала и подошла к буфету, где все уже было приготовлено ее ординарцем.
— Попробуйте шоколадные конфеты, пока я буду бороться с пробкой. Это всегда непросто. Нам, девушкам, для такой работы требуются мужчины, верно? Берите, берите. Это отличные конфеты. Только что из Швейцарии. Круглые — с мягкой начинкой, квадратные — с твердой.
Татьяна шепотом поблагодарила хозяйку, протянула Руку и взяла круглую конфету. Во рту у нее пересохло, и конфету с мягкой начинкой легче проглотить. Она с ужасом ждала, когда стальные челюсти капкана сомкнутся вокруг ее шеи: в том, что за этим спектаклем скрывается что-то ужасное, она не сомневалась. Шоколад прилип к ее Деснам подобно жевательной резинке. К счастью, внезапно она почувствовала в руке бокал шампанского.
Роза Клебб подняла свой бокал, весело улыбаясь.
— За ваше здоровье, Татьяна! Поздравляю вас!
Лицо Тани исказилось в мучительной улыбке. Она тоже подняла бокал.
— За ваше здоровье, товарищ полковник!
Она выпила вино до дна, как это принято в России, поставила бокал на стол перед собой.
Роза Клебб тут же снова наполнила его, пролив немного шампанского на скатерть.
— А теперь за ваше новое назначение!
Ее губы раздвинулись в сладкой улыбке. Глаза напряженно следили за выражением лица девушки.
— За СМЕРШ!
Татьяна встала неуклюже, как манекен, и взяла бокал.
— За СМЕРШ, — пробормотала она, двумя глотками опустошила бокал и села.
Роза Клебб не дала ей времени для размышлений. Она села напротив Татьяны и положила ладони на стол.
— А теперь за дело, — ее голос прозвучал как команда. — У нас много работы.
Она наклонилась вперед.
