окружающую ее магию. Когда кончики пальцев потеплели, коснулась ими своих век.
Кэйла все чаще ловила себя на том, что действует уже не по наказу Денизе, словно беседующей с ней с помощью дневника, а по наитию. Опираясь на опыт колдуньи, она понемногу училась творить свои собственные чары.
Открыв глаза, Кэйла поразилась тому, насколько переменилось окружающее пространство. Сфера света Амерей на алтаре сияла словно десятки солнц – ярко, почти нестерпимо. От рук Джеральда к существу в клетке тянулись сверкающие серебристо-белые нити созданной им магической сети. Путы оплетали оскверненного, и под его кожей взбухало нечто черное, похожее на дымчатый сумрак, поглощающее – пожирающее даже – свет.
И то черное, что было в нем – что было им – разрушало сияющие нити ловушки. Одна за другой, они рвались с едва слышимым звуком, похожим на приглушенный стон лопнувшей струны.
Кэйла развеяла чары, чтобы вновь увидеть мир простым и привычным.
– Он рвет магическую сеть. Надолго она удержать его не сможет.
– Рвет? Как? – поразился молодой жрец.
– Что-то сидит глубоко внутри него, – помедлив, ответила она. – Что-то темное, неправильное... Думаю, именно оно сделала его таким, стерло в нем человеческие черты.
– Ты можешь выяснить, кто наслал на него проклятие, чем бы оно ни являлось? – спросил Джеральд.
– Попытаюсь. Но мне нужна его кровь.
Без лишних слов пададин приблизился к клетке с оскверненным. Молниеносно просунул меч между прутьев, полоснул по коже. Кровь – темно-бордовая, густая, окропила лезвие клинка. Кэйла поспешно вынула из кожаного чехла пустой флакон, в который Джеральд аккуратно влил кровь оскверненного.
Уходя из храма Амерей, она бросила тревожный взгляд на клетку. Желая развеять ее беспокойство, Джеральд сказал:
– Клетка зачарована. Ему не выбраться из нее.
– Да, но… Что нам делать? Тот, кто заперт в ней, наверняка прежде был человеком.
– Вот именно, был. И если он попытается причинить вред людям, я убью его без колебаний – не оглядываясь на то, кем он когда-то был.
Голос Джеральда звучал как всегда хладнокровно, но теперь от его хладнокровия Кэйле стало не по себе.
– Надеюсь, этого не произойдет, – прошептала она, крепче сжимая в руках флакон с кровью. – Мне нужно во всем разобраться.
Оказавшись дома, Кэйла попросила Джеральда оставить ее одну. Он наотрез отказался.
– Я знаю, как далеко ты можешь зайти. Я должен быть рядом. Должен знать, что с тобой ничего не случится.
Поразмыслив, Кэйла кивнула. Возможно, это и к лучшему. Она все еще не могла чувствовать себя полностью уверенно, когда дело касалось новых для нее чар.
– Тогда просто побудь в другой комнате. Мне сложно сосредоточиться, когда ты рядом.
Кэйла вспыхнула, осознав, как двусмысленно прозвучали ее слова. Поспешно отвернулась, чтобы Джеральд не успел прочитать смущение на ее лице. Страшно даже представить, как он истолковал ее слова… особенно после того эпизода на поляне.
Как только за паладином захлопнулась дверь, Кэйла приступила к делу. Прежде она хотела прочувствовать магию, таящуюся в крови оскверненного, но после того, что ей открыло особое зрение, усиленное прикосновением Амерей, в этом уже не было нужды. Она и так знала, что в крови существа было нечто темное, что изменило его безвозвратно. То, что лишило его права быть быть человеком и даже называться им.
Вместо этого Кэйла решила сотворить новые чары. В них соединилась сила трав, о которых рассказала ей Денизе, и мощь магии крови. Она впервые пробовала нечто подобное, и присутствие Джеральда за стеной и впрямь придавало ей уверенности. Что бы ни происходило между ними, он не позволит, чтобы с ней случилось что-то плохое.
Кэйла разложила на столе необходимые атрибуты: ампулу с кровью, несколько пучков солнечной травы. Задумчиво взглянула на порошок из летяги. Она помнила рассказы Денизе об этом чудотворном живительном сосуде, таящем в себе силу ясновидения. Денизе предупреждала, что выявить всю мощь летяги может только опытная и сильная белая колдунья. И пускай Кэйла еще не считала себя таковой, появление оскверненного в Венге стало толчком и символом перемен.
Его появление в Венге – не случайность, а первое звено в цепи закономерностей, которая вот-вот должна обрушиться на город, оплести его в тесном, удушающем объятии. Стихийное предчувствие… Кэйла назвала бы его колдовским. Оно терзало ее, сжигало изнутри, требуя немедленно сделать хоть что-то. Глядя в окно, она видела залитый солнцем город, но внутреннее чувство не позволяло невинному пейзажу ее обмануть.
Надвигалась буря.
Кэйла смешала в нужных пропорциях травы и, помедлив, добавила в зелье пару капель крови оскверненного. Не сказать, что перспектива пить его кровь, уподобившись вампиру, ее привлекала. Однако, придавая эликсирам ясновидческие свойства, летяга могла помочь ей понять, что случилось с оскверненным, отчего в его душе, в его теле поселилась тьма.
Едва зелье остыло, Кэйла залпом выпила его до дна. Скривилась и зажмурилась от неприятного, горького вкуса – так сильно, что из уголков глаз брызнули слезы. Немного отдышавшись, опустилась на кровать. Ее затрясло. Пульс подскочил, сердце неистово билось где-то под горлом. Паника завладела рассудком. Кэйла боялась, что сделала что-то не так, ведь, создавая зелье, она действовала почти наугад. Попыталась позвать Джеральда, но изо рта вырвался лишь приглушенный хрип.
Жарко… Богиня, как жарко… В вены Кэйлы вливалась обжигающая, темная сила, которая стремилась сжечь ее изнутри, превратить ее душу в черный пепел. Она уже не чувствовала дикого биения сердца. Она не чувствовала ничего…
На темном полотне опущенных век, как в калейдоскопе, пронеслись кадры чужой жизни. Кэйла не видела лица оскверненного – она смотрела на мир его глазами. Отчего-то ей казалось, что он улыбается, отзываясь на улыбку прекрасной незнакомки. Она держала его за руку – так крепко, словно мучительно боялась отпустить. Привстав на цыпочки, потянулась к его губам. Поцеловала жадно и нежно и отстранилась, смущенная, с легким румянцем на щеке, что лишь подчеркивал ее красоту.
Прелестная незнакомка исчезла. Ее место в воспоминаниях оскверненного заняла другая – просто случайная встречная, обычная девушка с искрящимися голубыми глазами. Она прошла мимо, едва задев его плечом. От мимолетного прикосновения поднялась волна – не желания, не теплоты. Волна тяжелая, давящая, она накрыла оскверненного с головой, и в тот же миг он потонул в темных водах.
А потом – ничего, лишь постоянно терзающая его боль и неудержимая ярость – ко всему сущему, всему живому.
Кэйла вынырнула из воспоминаний оскверненного, задыхаясь и царапая горло ногтями. Она словно тонула. Ей
