и философские беседы вести. Скука смертная. Нету в христианстве пряника. Не придумали апологеты. И с кнутом всё не просто. В Аду будут черти на сковородке жарить. Так что, в этот самый Ад вместе с телом и живой попадаешь, все рецепторы при тебе остаются? Душа она же нематериальна. Ей пофиг на нагревание. Тоже маху дали апологеты.
Да и ладно. Этот «ахтырец» мёртв. Умер пока в санях его по Москве матушке катали. Должно быть, сломанная ключица, аорту там проколола или лёгкое, или от болевого шока умер. Теперь не спросишь, а с патологоанатомами сейчас не просто. Хотя, может в полиции и есть? Но в полицию решил Брехт его не везти. Вечером, раздетого, без мундира, вывезут в лес и прикопают в снегу. Весною будет «подснежником».
Младший душегуб, ряженый под гусара, был неподалёку, сидел с противоположной стороны этого сарая или каретника и подвывал. Немного похоже на творение Гектора Берлиоза «На смерть Гамлета». Барабанов только не хватает.
– Семён снимите с гусара этого одежонку. Только аккуратно, костюмчик может пригодиться ещё. Да и с крестника своего тоже сними. Только так, чтобы этот не видел.
Тугоухий чего-то бубня под нос удалился, а Брехт снова над планом допроса задумался. Задача становилась тяжелее, нет возможности добиться правды от одного, отрезая от второго кусочки. Стоять! Бояться! А почему нет?! Есть у вас план мистер Фикс? Да, теперь у меня есть план.
Парень визжал и брыкался, но получив несколько ударов от Сёмы, сдулся и позволил освободить себя от чужого мундира. Сжался в комочек, чего-то пряча между ног и руками прикрываясь. Ничего там особенного не было. Пётр Христианович подошёл к бывшему гусару и спросил:
– Где форму взяли?
– Господи Исуси, иже…
– А ну, прекратить. Смотри, гадёныш, я сейчас знаешь, что сделаю? Я отрежу ухо у второго ряженого ахтырца и заставлю тебя его съесть. Если не съешь, то отрежу ухо уже у тебя и заставлю всё равно съесть. Потом, в случае если не договоримся, то отрежу ту финтифлюшку, что ты там прячешь, и всё равно заставлю тебя съесть. Ну и если не договоримся и тогда, то пойду проделаю ту же шутку со вторым. – Брехт сделал паузу, дожидаясь пока голенький парнишка осознает всю пагубность игры в молчанку.
– Господи Иисусе …
– Не получилось, ну, ладно. Сам напросился. – Пётр Христианович подошёл к невидимому из-за двери второму разбойнику и, достав из кармана непонадобившуюся финку, отчекрыжил у трупа ухо. Вытер лезвие о волосы бедолаги и вернулся к парнишке.
– Ешь, – протянул ему трофей.
– А-а-а! – итак минуту целую, пока Брехт не пнул его.
– Где форму взяли?
– Убили двух гусар, Господи… – опять пнул, – Ироды!
– Это начало только. Где награбленное у ювелира позавчера?
– Господи Иисусе.
– Я пойду, второе ухо отрежу, а ты пока это ешь, вернусь, не съешь – у тебя отрежу. – Брехт бросил окровавленное ухо душегубу мелкому на колени.
– Что ты хочешь? Ирод! – Подскочил как ужаленный «ахтырец».
– Где то, что вы забрали у ювелира и англичанина?
– Не скажу. – И руками прикрылся ожидая, что Брехт его ударит. Надо было, но сдержался.
– Ухо ешь, – граф обогнул дверь и подошёл, отрезал от покойника второе ухо, потом подумал и заверещал, будто ему больно.
– Теперь на очереди твои уши, у него больше нет, – Брехт бросил в забившегося в угол душегуба второе ухо.
– Господи … Это всё брат. Он убивал! Я не убивал. Скажу где, только пообещайте отца и Таньку не трогать!
– Да у вас семейный бизнес?! Ц. Плохо как. Нельзя брать чужое. Ладно, говори, где награбленное?
– В дому у нас в подполе в кадке с капустой. Только тятьку и Таньку не трогайте.
– А дом где? – А как их не трогать? Ну, хотя …
– На Воздвиженке.
– Лошадь откуда?
– У гусар, которых Сёма убил, была и конь ещё каурый.
– Он где? – Что-то ему на разбойников с именем Семён везёт. Нехорошее имя. Не будет таким сына называть.
– В дому.
– Проводишь?
– А вы Таньку с батей не тронете? – и сопли по пушку своему размазывает.
– Ну, если они выдадут всё, что вы забрали у ювелира и торговца инструментом. Стоять. А раньше вы не промышляли?
– Нет. Раньше Сёма мясником робил, а потом не стали его нанимать, он напился и хозяина бычка побил, тот печёнку не хотел отдавать.
– Водка – зло.
Чубарый конь
Событие шестьдесят пятое
– А бабы у вас в аду имеются?
– Ну а как же без них?
– И что? Симпатичные хоть?
– А зачем нам в аду уродины?
Артём Каменистый, из книги «Демон-самозванец»
Граф задумался. Отошёл от паренька и стоял, поглядывая на белую лошадь. Красивая. Нет, не об этом думал. Думал, что нужно на эту Воздвиженку срочно ехать. Пока Отец Крёстный этих братьев разбойников не запаниковал и не бросился в бега с неизвестной Танькой. Воздвиженка это ведь рядом совсем, улица в районе Арбата. Нужно туда срочно выдвигаться. Вот только, как бы соседей не переполошить. Самому полицейским в руки попасть тоже не хотелось. И Сёму с Ивашками на это дело одних отправлять нельзя. Они там, с их везением и умением, точно дров наломают.
– Сёма, подбери этому душегубу, чем прикрыться. Нужно срочно ехать за награбленным, там у этих двоих братьев разбойников отец ещё есть. Как бы он, этих сыночков не дождавшись, не пустился в бега с награбленным. Да, и мешок не забудь. Нужно этому гусару ряженому на голову мешок натянуть, чтобы он не узнал, где его держали. Запрягай назад лошадей. Снова на двух санях поедем. Погодь, и упряжь приготовь запасную, там ещё один конь есть, его тоже заберём. Золота много. И под него крепкие мешки посмотри, найти надо.
Как не спешили, а еле в час уложились. Пока лошадей в сани запрягли, пока нашли какие-то обноски у Демида для младшего разбойника. Потом долго искали, во что старшего новопреставленного раба божьего завернуть, не везти же по Москве его в исподнем. В результате ничего путнего не нашли и завернули в попону. Придётся там оставить и новую потом купить Демиду. Потом мешки искали. Золото вещь тяжёлая, прохудившиеся и гнилые не подойдут, прорвутся сразу. Пришлось вытряхивать в кормушки три мешка с овсом лошадёнке Демида приготовленных. Тоже потом придётся прикупить, а то объели бедного печника.
Наконец, надели Семёну, так звали младшего из братьев, на голову мешок и тронулись.
– Ты, покружи немного, чтобы этого душегуба запутать …
– Вашество, так не проще их потом всех на дворе ихнем и порешить, зачем
