в промежуток между домом и баней «Крёстного отца».
Крови натекло прилично. Лужа целая получилась. Она частично растопила снег и продолжала расширяться. Брехт осмотрел двор, выискивая лопату. Не попалась на глаза. Зато около бани нашлась деревянная бадейка, обожжённая и почерневшая, полная золы. Её Пётр Христианович на лужу и высыпал. Так себе маскировка, посреди двора вместо красной лужи получилась серо-красно-чёрная. Ладно. Чего уж. По крайне мере не так заметно, как чисто красная.
Следом Пётр Христианович занялся Семёном. Похлопал его по щекам, надеясь в сознание привести. Твою раз так. И раз эдок. Парень был мёртв, ударом двери шею ему батянька переломил. Что за день такой. Ни кого не хотел убивать – и три трупа. Сильно эту бандитскую семейку жалко не было. И даже, наверное, не правильно было оставлять их в живых. За старое бы принялись. И настоящие ахтырские гусары, коими Витгенштейн хоть не долго но командовал, мести требовали, да и неизвестный Брехту ювелир из Голландии может нормальным человеком был. Творческой натурой. А эти товарищи решили, что им его продукция нужней. Это и не Брехт их убивал, это как у Марадоны – «рука божья».
Вздохнув и перекрестившись, Пётр Христианович и Сёму отволок через весь двор к баньке.
Глава 24
Событие шестьдесят седьмое
Сколько их, куда их гонят,
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
А.С. Пушкин Бесы
Обыск в доме начался с неожиданной находки. Нет, Сёма говорил про Таньку, но Брехту девица, может чуть помладше, этого, покрывающегося юношеским пушком, душегуба представлялась. На самом деле, когда в дом зашёл, то прямо оторопел. За столом, с деревянной ложкой в руке, перед большой керамической миской с кашей, сидела девчушка лет четырёх или пяти. Ну, что за жизнь-то такая. Прямо как у Лермонтова в «Герое нашего времени», влез и разрушил семью честных контрабандистов. Что теперь делать с ней? Тут оставить? Соседи рано или поздно придут и … А если поздно? Просто замёрзнет девочка в нетопленом дому. Дом здоровенный и каменный снизу, махом выстудится. Придут, конечно, соседии найдут кроме трёх трупов во дворе ещё и закоченевший трупик девчушки в доме. Нет. Так поступать нельзя. Демиду печнику оставить? Не, не, и так кучу всяких подозрений будет у бывшего его крестьянина. Таких следов точно оставлять нельзя. Придётся, как и Сёму Тугоухого с Ивашками, в Студенцы забирать.
– Ивашка, – Брехт повернулся к входящим за ним в дом «своим разбойникам», Вошли двое – Ивашка, который со шрамом на подбородке – Зайков и Сёма Тугоухий, второго Ивашку, которого Пётр Христианович, чтобы их различать обозвал «Иннокентием», чем то на Смоктуновского походил. Остренькая такая – лисья физиономия. – Ивашка, – толкнул граф застывшего при виде девчушки малой дезертира, – Посмотри одежонку для девочки, всё, что есть собери. И одеяло какое, закутаем. С собой заберём. Здесь погибнет.
– Так может … родичам… – пробубнил Ивашка.
– Так и поступим, что я сразу-то не догадался. Тупой, ещё тупее. Пройдись по соседям, спроси, есть ли у убитых родственники, или, может, прямо спроси: «Кто из соседей захочет сиротку пригреть»? Давай быстро. – Брехт головой помотал. Ну, чего бы этому проклятому кристаллу не перебросить сюда Светлова с батальоном его диверсантов при оружии и полной выкладке. Нет. Вот таких помощников подсовывает.
– Я мигом… – Бамс, это Семён ему оплеуху отвесил.
– Ты чего, шутит Их сиятельство.
– Понял. Пошукаю. – Насупился Ивашка.
Девочка посмотрела на вошедших и вместо того, чтобы зареветь там при виде огромных незнакомых дядек, нет, улыбнулась им, сказала: «Каса» и продолжила есть, зачерпывая расписанной деревянной небольшой ложечкой из миски. И просыпая на стол и на себя «касу». Картинка.
– Хорошая психика у девочки, не истеричка, – сообщил Брехт Сёме и подтолкнул, – Не тяни, давая подпол ищи.
– Вона кольцо, чего искать-то.
И точно в комнатушке, которую можно назвать гардеробной в полу был пропил, и виднелось чуть скрытое куском овечьей серой шкуры металлическое кольцо.
– Свечку надо. – Пётр Христианович распахнул люк в погреб и заглянул в темноту. Пахло квашеной капустой и сырой землёй. Ещё какой-то дрянью. Мышиными какашками? Не, не нюхал, не с чем сравнивать.
– Лампадку? – Сёма не дурак. На самом деле, в углу этой комнаты на полочке угловой – божнице был киот, стояли отдельно иконы и горела небольшая лампадка.
– Смотри, там и свеча. – Брехт перекрестился на образа. Старался вживаться в реальность. Ну, и что, что протестант?! Что протестанты не крестятся? Зато подозрений у окружающих меньше на его неправильность будет.
Сёма тоже крестясь и даже кланяясь подошёл к божнице и запалил от лампадки толстую восковую свечу. На Кавказ же пошлют вскоре, посмотреть нужно, что там с нефтью. Это и керосин для ламп, и масло, да и парафин, хотя для промышленного получения последнего нужны и промышленные объёмы добычи нефти. Ну, да будет спрос, будет и предложение.
Стоп. Брехт прямо споткнулся о кольцо и встал, как вкопанный. Стеарин. Мыло же варят уже. Нужно подумать над этим. Там всех проблем растворить мыло и залить уксусной кислотой. В крайнем случае, даже «Бордо» подойдёт. Хуже вина Брехт не пил, только для производства стеарина и подойдёт. Больше эта кислятина ни для чего не годится.
– Вашество, есть бочка с капустой! – чуть не закричал спустивший голову и руку со свечой в подвал Тугоухий.
Наверное, есть у парня всё же проблемы со слухом, вон как кричит. Сто процентов и в самом Кремле услышали.
– Не ори. Домового разбудишь. – Нда. Твою же на лево. Брык, и рядом стоит Сёма с зелёным лицом.
– Там и есть домовой, шевелится в углу, – дрожащими синими губами прошептал дезертир.
Нет. Мама ради меня обратно. Ну, что такое! Как тут жить?!
– Смотри, Семён, что крест всемогущий делает. – Брехт перекрестился сам, перекрестил люк и стал по заскрипевшим под ним ступенькам спускаться в черноту.
Хрясь. Это предпоследняя ступенька переломилась, и Пётр Христианович всеми своими ста с лишним килограммами рухнул на следующую ступеньку. Хрясь и полёт «шмеля» продолжился до удара о бочку с квашеной капустой. Хрясь, и бочка, не выдержав, развалилась, и граф рухнул, в растёкшуюся ароматную склизкую лужу, покарябав ладонь обо что-то острое. Свеча, конечно погасла. Матерь божья. Как тут в домовых не поверить. Защищает, сволочь, хозяйское богатство. Смотрел же фильм.
– Брат, я свой потусторонний. – Выпутываясь из капусты, прошшшшшшшептал в угол Пётр Христианович
– Ты мне не брат! – пропищали в ответ.
Послышалось. Просто пропищали. Крысы
