испытывала радость. Общество подвело ее, отобрав 150 членов ее семьи. Мама боролась со своей верой, и, хотя она никогда полностью не отвергала наличие Творца, после всего произошедшего она засомневалась в Боге, который допустил уничтожение своих самых верных последователей. Она обнаружила, что не может смотреть вперед с оптимизмом; мыслями и душой она, как правило, пребывала в прошлом.
Я примирилась с тем, что мне суждено остаться единственным ребенком в семье, и приняла эту реальность. Образование стало моим утешением. Постоянная учеба давала возможность отвлечься, справиться с одиночеством. Оживленные голоса на американском радио составляли мне компанию, пока я с головой погружалась в книги. Постепенно мой английский улучшился, и я догнала свой класс. К удивлению и радости моих родителей, восьмой класс школы я окончила с отличием.
После года, проведенного в Астории, мама и папа больше не могли выносить скрытого и вместе с тем предельно явного антисемитизма в нашем районе. Очень скоро мы снова переехали.
Глава 19. Ассимиляция
Бруклин, США
1951 ГОД / МНЕ 13 ЛЕТ
По сравнению с Асторией Бруклин показался нам значительно лучше. В этом районе проживало много евреев, а также более 1,5 миллионов иммигрантов из других стран. Космополитичный Бруклин 1950-х годов захватил меня, вибрируя энергией 2 миллионов новых людей, каждый из которых стремился осуществить свою версию Американской мечты. Мне, подростку, которому не терпелось начать новую, осмысленную жизнь, невозможно было не заразиться их энтузиазмом. Самый густонаселенный район Нью-Йорка стал для меня потенциальным трамплином для создания новой жизни и избавления от травм войны.
Наша новая квартира в восточном Нью-Йорке была простенькой, но зато впервые в жизни у меня была своя комната, и она стала мне настоящим убежищем. Я могла закрыть за собой дверь всякий раз, когда уставала от стрессовых ситуаций, лечь на свою узкую кровать и, не прерываясь, читать сколько душе угодно. Мое маленькое окно выходило на темный переулок, населенный батальонами диких кошек. Жарким, душным нью-йоркским летом мое поглощение литературы и поэзии сопровождалось звуковым аккомпанементом драк, флирта и прочих кошачьих дел.
После многих лет лишений книги дали мне возможность исследовать безграничный мир в своем воображении. Я была особенно благодарна учителям английского языка, которые привили мне любовь к поэзии и драматургии. Меня тянуло к поэтам, чьи словесные пейзажи рисовали образы путешествий, полных открытий и приключений. Больше всех я полюбила великого американского писателя Уолта Уитмена.
В «Листьях травы» Уитмен предлагал читателям сбежать из шумного города и предаться размышлениям о необъятности ландшафта моей новой родины.
Смотрите, пастбища и леса в моих стихах — смотрите, дикие и ручные животные — смотрите, за Кау бесчисленные стада буйволов, питающиеся короткой вьющейся травой.
Посмотрите в моих стихах на города, прочные, обширные, расположенные внутри страны, с мощеными улицами, с железными и каменными зданиями, непрерывными потоками транспорта и торговлей.
Я также любила английских поэтов, представляя себе Уильяма Вордсворта, любующегося полем нарциссов. В моем воображении я плавала с Сэмюэлем Тейлором Кольриджем в его «Сказании о старом мореходе».
Я училась в бруклинской средней школе имени Томаса Джефферсона, которая имела репутацию одной из самых известных в системе нью-йоркских школ, на счету которой числился ряд выдающихся выпускников, особенно в области искусства. Передача знаний была лишь одной из целей учителей школы Джефферсона. Все они были полны решимости превратить своих учеников-иммигрантов, представителей разных рас и культур, в успешных американских граждан. Я вступила в Клуб Правосудия, где получила свое первое представление о демократическом процессе. Оказывается, вина определяется доказательствами, а не предубеждениями.
Несмотря на выдающиеся достижения в области образования, в школе имени Джефферсона была и темная сторона: многие студенты были запуганы бандами, бродившими по ее коридорам. Бруклин был плавильным котлом, и каждая банда состояла из групп мальчишек какой-то одной этнической принадлежности. Время от времени в школу вызывали полицию, чтобы конфисковать оружие. Я, однако, была невосприимчива к скрытому течению насилия. И это они называют опасностью, думала я. Да они и понятия не имеют, что такое настоящая опасность!
Однажды по дороге в школу какой-то считающий себя крутым парень преградил мне путь прямо за воротами. Я стояла неподвижно, как скала, глядя на него сверху вниз. Прозвенел звонок, призывая идти в класс. Пристально глядя друг другу в глаза, мы оба стояли на своем, каждый бросая вызов другому, — кто же дрогнет первым. Собрав все имеющиеся в его распоряжении преимущества, хулиган медленно приближался ко мне. Когда же он понял, что меня не запугать, он отвернулся и больше никогда меня не беспокоил.
В те школьные годы у меня появились несколько друзей, оставшихся со мной на всю жизнь, но мы познакомились за пределами средней школы имени Джефферсона. Большинство моих новых друзей были европейцами, пережившими Холокост. Для наших американских сверстников мы все были новичками, но то, через что мы прошли во время войны, связало нас и с лихвой компенсировало наш статус изгоев. Мы были зрелыми, не по годам ответственными людьми. Наши инстинкты самосохранения были отточены до совершенства, как и наше стремление защищать своих через столько бед прошедших родителей.
Среди нас были те, кто прятался от нацистов в лесах Центральной Европы, добывая пропитание в дикой природе и приворовывая продукты питания у местных фермеров. Другие прятались у соседей-неевреев, предложив им за эту возможность целые состояния, в постоянном страхе за свою участь, ведь деньги рано или поздно заканчивались. Однако не всех мучили немцы. Некоторые мои соплеменники пострадали от рук русских, проведя большую часть военных лет в качестве подневольных рабочих в замерзших сибирских тундрах.
Мы делились личными историями небрежно, ведь трудности и невзгоды были совершенно обычным делом. Иногда истории перемежались героическими эпизодами кражи еды, бегства от врага и помощи партизанам. Нас объединяли чувство гордости за преодоление преград и общая решимость стать частью замечательного общества, которое открыло нам свои объятия тогда, когда так много других стран отгородились от нас поднятым мостом. Мы также чувствовали необходимость защищать друг друга от доминирующей культуры Америки, пока каждый из нас не будет готов полноценно влиться в нее. Американские дети нас не приняли. Мы говорили с акцентом, наша одежда была старомодной, и мало кто из нас участвовал в школьных спортивных состязаниях, потому что многим приходилось работать в свободное время, чтобы помогать родителям деньгами.
Тем не менее нам тоже было очень весело. Многим из нас первый раз в жизни выпала возможность свободно продемонстрировать свою многогранную юношескую натуру. Мы проводили дни на пляжах Кони-Айленда и Рай,
