Здесь намечается сочленение чувственно воспринимаемого, или практико-чувственного, пространства с особым, или практико-социальным, пространством того или иного общества. Можно ли определить социальное пространство как проекцию идеологии на пространство нейтральное? Нет. Любая идеология предписывает локализацию той или иной деятельности: это место будет сакральным, а другое – нет. Храм, дворец, церковь будут стоять здесь, а не там. Идеологии не производят пространство; они пребывают в нем, они им являются. Кто производит социальное пространство? Производительные силы и производственные отношения. Тем самым складывается глобальная социальная практика, которая включает в себя разнообразные виды деятельности, образующие (впредь до новых изменений) данное общество: образовательную деятельность, административную, политическую, военную и т. д. Следовательно, не стоит связывать все локализации с идеологией. Тот факт, что социальное «место», политические высоты и глубины, «правое» и «левое» течения можно считать локализациями, объясняется не только идеологией, но и символическими свойствами пространства, неотделимыми от его практического наполнения.
В чем состоит чувственное пространство в рамках пространства социального? В «бессознательно» театрализованном механизме переключений и препятствий, игре отражений, отсылок, зеркал, перекличек – игре, которую предполагает дискурс, не обозначая ее как таковую. Зеркальные объекты, объекты переходные соседствуют с орудиями (от палки до сложных инструментов), обработанными специально для руки и тела. Обретет ли раздробленное языком тело свою целостность в собственном образе, идущем ему навстречу? Для этого нужно нечто большее. Прежде всего – гостеприимное пространство, пространство-природа, наполненное цельными, не фрагментированными «существами», растениями, животными (воспроизвести такое пространство, если его нет, – задача архитектуры). А кроме того, эффективные практические действия с использованием доступных материалов и инструментов.
Разломы возникают всегда и преодолеваются с помощью метафор и метонимий. Язык имеет практическую функцию, но знание о ней утаивает. Игровой аспект пространства ускользает от него и проявляется лишь в игре (разумеется), а также в иронии и юморе. Предметы служат точками опоры для ритмов, вехами, центрами. Их неподвижность весьма относительна. Расстояния стираются или увеличиваются силой взгляда, языка, жеста; удаления и сближения, отсутствие и присутствие, сокрытие и проявление, реальности и видимости зрелищно переплетаются, предполагая и объясняя друг друга – с перерывом только на отдых. Чувственные отношения как таковые не отражают отношений социальных: напротив, они их скрывают. В чувственном (практико-чувственном) пространстве собственно социальные отношения, отношения производства, не видны и их обходят молчанием. Они подлежат расшифровке, однако этот процесс с большим трудом преодолевает границы ментального пространства и распространяется на пространство социальное. Чувственное пространство стремится войти в сферу видимого-читабельного, отказываясь признавать главные аспекты социальной практики (а именно: труд, разделение труда, организацию труда и т. д.). Чувственное пространство, само того не ведая, является игровым (легко присваивается игрой) и содержит социальные отношения; в нем они проявляются как отношения противоположности, контраста, последовательной цепи явлений. Здесь издавна главенствуют правое и левое, верх и низ, центр и периферия, разметка и ориентация, близкое и далекое, симметрия и асимметрия, благоприятное и неблагоприятное. Не следует забывать отцовство и материнство, мужские и женские локусы. И их символику. Наша задача – выстроить парадигму пространства. Однако нельзя упускать и разного рода предметы, окружающие тело, продолжающие его в сети связей и маршрутов. К числу этих предметов относятся орудия и инструменты (горшок, чашка, нож, молоток, вилы), продолжающие тело в соответствии с его ритмами, а затем отделяющиеся от него; они образуют в пространстве различные зоны. Социальное пространство определяется (также) как место и среда устного слова и письма: они иногда разоблачают, иногда скрывают, иногда говорят правду, иногда лгут (причем ложь лежит в основе правды, служит ее опорой и фундаментом). Этот мир гонится за удовольствием; оно ищет свой объект и разрушает его в акте наслаждения. Удовольствие ускользает. Игра отражений – полнота/разочарование. Эта игра никогда не кончается: Эго узнает и не узнает себя в Альтер Эго. Непонимание служит также основой для слушания, ожидания. На все, что можно слушать, чего можно касаться, обрушиваются потоки визуального, прозрачно-ясного.
Перед нами еще не пространство производства и не производство пространства. Чувственное пространство – лишь один из слоев, одно из отложений, сохраняющееся в процессе седиментации, взаимопроникновения социальных пространств.
Мы уже отмечали общую особенность любого производства: в продуктах, будь то предметы или пространство, максимально стерты следы производственной деятельности. Клеймо рабочего или рабочих, которые произвели продукт, имеет смысл и ценность, только если «рабочий» является одновременно пользователем и собственником – ремесленником, крестьянином. Предметы отделывают, их совершенство – в отделке.
Эта истина не нова, но здесь уместно ее напомнить. Она имеет ряд последствий. Стирание следов облегчает процесс отделения рабочего от продукта его труда. Следует ли ее обобщить до утверждения, что стирание следов создает почву для широчайшего механизма переносов и подмен? Что это сокрытие делает возможными не только мифы, мистификации и идеологии, но и установление любого господства, любой власти? Это уже будет экстраполяцией. В пространстве ничто не исчезает – ни одна точка, ни один локус. Однако сокрытие производительного труда в продукте влечет важное следствие. Социальное пространство не совпадает с пространством общественного труда. Однако оно не является и пространством наслаждения, не-труда. Для того чтобы произведенный или сотворенный предмет перешел из пространства труда в окружающее его социальное пространство, он должен быть очищен от следов труда. Товары, как известно, именно таковы.
III. 12
Отдельный слой или область социального пространства образует последовательность жестов. Понятие «жестикуляционный» в широком смысле включает в себя трудовые (сельскохозяйственные, ремесленные, промышленные) жесты. В узком и строгом смысле оно не включает технические жесты и производственные действия: в него входят только жесты и действия «гражданской» жизни, не относящиеся к специальным видам деятельности и локусам (трудовым, военным, религиозным, судебным; коротко говоря, к институциональным жестам, которые кодифицированы и локализованы как таковые). Так или иначе, совокупность жестов приводит в движение и в действие тотальное тело.
Представим себе тела (каждое тело) и пространство между ними с определенными принадлежностями: материалами, служащими для них отправной точкой (наследственностью, предметами) и инструментами, которыми они располагают (типами поведения, установками, как говорится, стереотипами). Для этих тел – перед ними, вокруг них – пространство-природа и пространство-абстракция, выделяемые с помощью анализа, существуют нераздельно. Каждый человек располагает свое тело в своем пространстве и воспринимает пространство вокруг своего тела. Он стремится использовать в этом пространстве имеющуюся у него энергию, встречая в других телах (живых и неживых) либо препятствия и опасности, либо содействие и поощрение. Каждый действует в соответствии со своей принадлежностью к разнообразным множествам и с изначально двойственным сложением: в соответствии с осями и плоскостями симметрии, которым подчиняются движения рук, ног, кистей, остальных членов; поворотами и вращениями, которым подчиняются всевозможные движения туловища и головы – круговые, по спирали, во «восьмерке» и т. д. Жесты, исходящие из этого материала, предполагают принадлежность к группам (семье, племени, деревне, городу и т. д.) и разного рода деятельность, а также определенные орудия: доступные предметы, предназначенные для этой деятельности, – предметы «реальные», то есть изготовленные из какого-то материала, но в то же время символические, несущие эмоциональную нагрузку.
Рука? Она, по-видимому, не менее сложна, не менее «богата», чем глаз или речевая деятельность. Она ощупывает, ласкает, хватает, шлепает, бьет, убивает. С помощью касания рука определяет вещества. С помощью орудия, которое отделено от природы и отделяет от нее то, с чем взаимодействует, но которое по-своему служит продолжением тела и его ритмов (молот – линеарный повторяющийся, гончарный круг – кругообразный), рука изменяет различные материалы. Мускульное усилие приводит в действие грубую физическую энергию, порой огромную; она реализуется в повторяющихся жестах – как трудовых, так и игровых. Для получения информации о вещах с помощью касания, ощупывания, поглаживания используется тонкая энергия.
