и вечная.
Тайную войну ведет гений контрразведки – великий капитан Елочкин, вызывающий восхищение торгующего инвалида:
Где он пройдет, там трем Штирлицам делать нечего… В могиле у их тайник был и рация, а крест – заместо антенны… Старушка одна, во время ихнего сеанса, матушку пришла проведать, так как увидела это дело – враз к матушке и отошла. Что ты! Контрразведка с ног сбилась. И если б не Елочкин! (1/376)
Капитан патруля, с интересом выслушав Жекину дребедень про «суровое время» и Агента 007, демонстрирует, что, несмотря на своеобразие своего русского языка, он прекрасно мог бы сочинять истории о легендарном Елочкине:
Вот вы говорите – позвоним в часть. Спросим: «Люди в вас есть в увольнении?» А что нам с вами ответят? «Рядовой Петров в увольнении». – «А приметы в него какие, в вашего Петрова?» – «Обыкновенный, в очках». Так с этого мне толку мало. А посмотрим на это не через очки, а как это может быть. Получает Петров увольнительную. Садится он с ней в поезд, веселый и потому небдительный. Выходит, предположим, в тамбур покурить. А тут вы его – по голове. И – с насыпи. Надеваете его обмундирование, вещи его берете, очки. И начинаете проникать везде. Что вы так, голову в плечи? Мне тоже его жалко, Петрова. Хотя он проявил небдительность… Папаша тут сидел, тормоза проверяет. Вот вы его завербовали – он их не проверил. Буксы горят, пробка, вся магистраль стратегическая парализована. Или – пошивочный комбинат. Очень удобно. Любую форму можно сшить для ваших агентов. Танкиста, артиллериста, связиста. Погон нацепил – и майор (1/402).
Насладившись своим творчеством, служака трезво «сполняет», проявляя при этом не только здравый смысл, но и заботливость:
Капитан. Ну, так. Прошу сюда. Сутки вы мне отсидите.
Солдат. Не понял, товарищ капитан. Наш я человек или не наш?
Капитан. Драку я вчинил или вы вчинили? Какая причина была, что вы дрались?
Солдат. Причина уже отпала.
Капитан. Но фингал у гражданина штатского – не отпал? Так что – сутки…
Пограничник. Думаете, промашка, товарищ капитан? А вдруг нет?
Капитан. Это все мечты, Евсюков. Посидеть он посидит, конечно, тем более – где ж ему спать?.. (1/403)
Выйдя с гауптвахты, Солдат является на свадьбу и пользуется мифологией Елочкина, чтобы отомстить Жеке, возведя его в ранг агента ЦРУ. Он особенно налегает на финансовый аспект, зная, что при нищете советского населения валюта покажется гостям неотразимым соблазном:
Солдат. Он вам не говорил, сколько мы ему платим, поросенку этакому? Это-то он скрывает. Пятьсот фунтов чистоганом.
Витюшка. В месяц?
Солдат. В неделю! И столько же премиальных ему набежало. В золотых рублях – две тысячи.
Тамада. Слушай, а сертификатами? Сертификатами сколько? (1/431)
Шпионский бред «за 15 копеек» и «500 фунтов чистоганом» прекращается мгновенно, когда Солдат видит свою любовь – Анджелу.
Интересно, что некоторые мотивы сюжета о Елочкине прямо перекликаются с песней Владимира Высоцкого «Пародия на плохой детектив». В рассказе о Елочкине фигурирует шпион белоэмигрант Ситников, он же Бен Джексон, он же Макс Нидермайер – перекличка с двойным именем «мистер Джон Ланкастер Пек» у Высоцкого. Лазурное побережье, вилла, два «мерседеса», которые сулит «шпионам» Солдат, напоминают «дом в Чикаго», вино и женщин в песне Высоцкого. Метаморфоза места – могила, оказавшаяся центром шпионской связи, всплывает у Высоцкого в ряде превращений:
Клуб на улице Нагорной —
стал общественной уборной,
Наш родной Центральный рынок – стал похож на грязный склад,
Искаженный микропленкой,
ГУМ – стал маленькой избенкой.
И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.
Не исключено, что Высоцкий читал пьесу у кого-нибудь из приятелей-актеров или слышал цитаты из нее. Но, скорее всего, штампы шпиономании, которыми оперировали оба художника, так густо висели в советском воздухе, что они пользовались ими независимо друг от друга.
Атомный фронт – таинственная область, где расположены ракетные войска и связанная с ними угроза всемирного разрушения. Не только солдат, но и офицер, дающий команду к атомному взрыву, носит очки. Об этих очках у Солдата в конце происходит короткий диалог с Крестьянином:
Крестьянин. Убить… Ну, а ты людей-то, через свои очки, видишь?
Солдат. Иногда – нет. Сплошное серое что-то…
Крестьянин. Вот они какие – разбираться будут… Молодой еще, а – злопамятный!..
Солдат. Если наш мир все-таки не погибнет – его спасут злопамятные люди. Которые не прощают зла… (1/422)
Игорь Золотусский интерпретировал эти слова, как «память писателя»[221], но можно расширить это толкование. «Злопамятность» – правдивая, народная и интеллектуальная память о живой, реальной истории страны. С этой памятью, защищающей народ от повторения былых бед и несчастий, как считал Владимов, в России особенно неблагополучно.
В пьесе атомная война иррациональна и страшна не из-за самого разрушительного арсенала, но из-за людей, управляющих этим оружием. На гауптвахте Солдат видит фантастический сон о начале атомной войны, являющийся фарсовым отражением Карибского кризиса. В этом сне, когда угроза войны, казалось бы, миновала, на пульт управления врывается будущий функционер Жека, орущий: «От души нажму!.. Врежем, чтоб неповадно…» (413) Учитывая «жек», сидевших на кремлевском Олимпе, единственная надежда на выживание обрисована Владимовым с глубоким сарказмом:
Капитан. Я вам скажу – в такое время мы живем, что и никаких мифов не надо. Вот представьте, – вы там у кнопки сидите, – явится какой-нибудь псих. Ударит ему, что он, понимаете, Юлий Цезарь.
Солдат. Двое, товарищ капитан.
Капитан. Как вы сказали?
Солдат. Нужны как минимум два психа. Притом они должны работать на параллельных пультах, далеко друг от друга, и производить строго согласованные действия. Без этого – старт не состоится. Ну, сами понимаете, два Цезаря никогда не столкуются.
Капитан. Это вы меня сильно обрадовали, арестованный. Подумать, на чем Земля держится! (1/403–404)
Легко представить себе удовольствие военного цензора, читавшего это строки.
Вечная война богов. Солдат видит во сне сошедших к нему с Олимпа в камеру гауптвахты светлоокую Афину Палладу, богиню справедливой войны, и ее брата, бога войны Ареса – труса, готового в любое время завязать небольшую драчку и мировую бойню. Божественная Афина остается на мифологической высоте, тогда как образ Ареса очень реалистичен: он говорит иногда языком капитана Григорьева, но чаще – Жеки, сходство с которым легко заметить. Олимпийские
