и редактора художественно-производственного отдела Е.Ю. Домбровской, косвенно и против меня, – по существу узаконены, поддержаны тем обстоятельством, что мое письмо оставлено без внимания.
В Комитете народного контроля СССР оно не рассматривалось вообще, а было переадресовано в Московский городской комитет, где им занимался тов. В.Ф. Смирнов, пригласивший меня для беседы. На этот разговор я пришел не один, а с писателем В.Д. Дудинцевым, членом ревизионной комиссии Московской писательской организации, юристом по образованию, бывшим работником прокуратуры. Помимо своих познаний, он был необходим мне и как свидетель, так как я знаю обыкновение иных работников аппарата ограничиться устными высказываниями, не оставляя письменных следов. Наш разговор продолжался три часа, но мог бы продолжаться и трое суток, ибо тов. Смирнов принадлежит к людям, которые убеждены свято в непогрешимости своего учреждения и которых переубедить невозможно никакими аргументами. Он соглашался буквально с каждым пунктом в отдельности – что ни одна норма закона не нарушена «подследственными» и «подсудимыми»; что не пострадала ни одна государственная копейка; что незачем было народному контролю возбуждать «дело», после того как от него отмахнулся ОБХСС; что не те люди попались в сети блюстителям законности и морали и т. д., – но, едва ставился вопрос об общей оценке решения, он спохватывался и твердил одно: «А решение – правильное, мы его отменять не будем, они на это имели право». То есть, они имели право преследовать людей, когда их можно было и не преследовать; они имели право – четыре месяца вызывать их на допросы, угрожать, шантажировать, распространять слухи; они имели право опорочить их по всем городам, где только есть цирки, не считаясь ни с какими прежними заслугами. Что там заслуги! – тов. Смирнов не без гордости нам сообщил, что перед ним сам А.Н. Туполев покойный сиживал «вот на этом стуле» с тремя начетами. К концу беседы он принялся нас успокаивать, что мы-де «придаем этому делу слишком много значения», что он постарается, чтобы Домбровскую не увольняли, пусть спокойно работает. Наше требование – передать дело в суд, в прокуратуру, любому профессиональному юристу, – он отклонил: «Дело не судебное, а этическое»…
По телефону он мне сообщил, что мое письмо направлено им дальше, в комиссию района; ответит мне, по-видимому, парторг Союзгосцирка тов. Емельянов. Круг замкнулся, – как нередко он у нас замыкается, – ответить мне поручено тому, кто непосредственно и направляет всю деятельность Л.И. Прожейко. Впрочем, он и не ответил мне. И отвечать, по-видимому, не собирается. Зато отвечено Е.Ю. Домбровской – тем, что ее по-прежнему упорно выпроваживают, так как она «плохо себя вела», корят «некрасивой историей с машиной», – теперь уже ссылаясь на решение, утвержденное всеми инстанциями, «вплоть до товарища Воронова»…
В письме Владимов и Дудинцев указывали на фальсификации в деле Елены Юльевны:
На заседании группы народного контроля 1-го декабря случается конфуз: начальница Домбровской, Ю.М. Ларионова, характеризует ее как лучшего работника Союзгосцирка. Емельянов не скрывает досады: «Она нам испортила всю игру». Однако Прожейко его досаду рассеивает, работая над протоколом так усердно, что уже В.Ф. Смирнов свободно оперировал именем Ларионовой как отозвавшейся о Домбровской отрицательно. Когда это сообщают Ларионовой, она требует немедленно предъявить ей протокол, Прожейко – отказывает на том основании, что эти документы – «партийные». Излюбленный их прием – ссылаться на документы, с которыми, однако, ознакомиться нельзя! И в то же время – нельзя передать дело в суд, в прокуратуру. Так органы партии, органы народного контроля превращаются в органы внесудебной расправы.
Расспросив цирковых артистов, Владимов многое узнал о глубокой аморальности Л.И. Прожейко, возбудившего все дело. О его безответственности и подлости, которая привела к смерти молодого артиста цирка во время гастролей в Румынии. О том, как номенклатура подыскивала денежные должности «для своего», на каждой из которых он проявлял полную некомпетентность, но, несмотря на это, получал продвижения. О том, что у его жены каждый раз, когда он проваливал очередную работу, возникала раковая опухоль, чудом рассасывавшаяся, как только Прожейко устраивался на новом месте.
По сути дела, он и есть – достойный объект народного контроля, профан, ежемесячно извлекающий из кармана государства 175 рублей, не принадлежащих ему по праву. Но весь фокус, что он сам себе контроль, к тому же – председатель группы, а недавно введен и в члены парткома, где будет вести работу по обмену партийных документов…
Прямого ответа на это письмо не было. Но из Кремля прилетело указание «разобраться», хотя без разъяснений – как именно. Руководство Госцирка, которому никакого дела не было до злосчастного владимовского «запорожца», было крайне недовольно всей историей, совершенно не понимая, куда дует ветер, какое принять решение и «как посмотрят верхи». На всякий случай все стали с Еленой Юльевной необыкновенно вежливы и предупредительны: «Директор Госцирка самолично к 8 Марта преподнес большую коробку шоколадных конфет».
10 мая 1973 года на самого Владимова поступила жалоба в СП Москвы на имя В.Н. Ильина, секретаря правления по организационным вопросам. Автором его был секретарь парткома Госцирка Г.А. Емельянов: «В связи с неоднократными клеветническими заявлениями зятя Домбровской Е.Ю. писателя Г. Владимова в различные инстанции, партийный комитет 13 февраля 1973 года утвердил решение комиссии народного контроля Союзгосцирка и рекомендовал руководству решить вопрос освобождения от работы инспектора Домбровскую Е.Ю.
Партийный комитет возмущен клеветническими заявлениями Г. Владимова, доходящими до аполитичности оценками решений парткома и народного контроля Союзгосцирка, к которым он не имеет никакого отношения.
Просим принять соответствующие меры (78)».
Ильин, по словам Владимова, «повел себя очень прилично, никаких мер не принял и принимать не собирался». Кончилось все проще, чем можно было ожидать. Звезда советского цирка Ирина Бугримова,
…одурев от этого маразма и писания объяснительных записок: «Я вот на них львов своих напущу, они им напишут!» – пожаловалась своей подруге Галине Брежневой, которая налетела на папеньку. Генсек, наверное, удивился: из-за какого-то там советского «запорожца» – и такой сыр-бор. Он-то сам предпочитал британские «роллс-ройсы». Но дочку генсек любил, так что приподнял брови. От Елены Юльевны сразу отцепились, и еще какое-то время она продолжала работать, но потом ушла на пенсию (ГВ).
Я вначале не знала, вставлять ли эту историю в книгу, поскольку она никак не связана с литературой. Но в ней – эпоха, в которую жил писатель, непредставимая для других поколений и стран. И совместное эпистолярное творчество двух талантливых авторов. Совершенно бессмысленный, изнуряющий абсурд этой травли длился несколько месяцев и отнял у Владимова колоссальное количество душевных сил. Елена Юльевна держалась, хотя ей было очень
