Томми и Этта также переживали счастливые дни. Первоначально адмирал посулил выбросить Томми в окно. Но в дело вмешался Квистус, и тогда Томми был приглашен к обеду, за которым был подан великолепный старый портвейн. Затем адмирал решил повидаться с Клементиной, с которой он после ее возвращения не видался. Он застал Клементину в разгаре сеанса и, привыкший к порядку своего дома и палубы корабля, адмирал окончательно потерял голову от царившего у нее в студии хаоса.
— Я совершенно не понимаю твоего друга, — сказал он Этте, — если бы я раньше видел ее, я не разрешил бы тебе знакомство с ней. Она более похожа на профессионального маляра, чем на леди. И потом, прежде, чем сесть, я должен был очистить себе место от ужасного блюда с остатками холодной свинины. Она противоречила мне во всем, даже в том, что касалось моей родной дочери, как будто я тебя не знаю, и давала мне советы.
— Разве это нехорошо с ее стороны?
— Нет, совет всегда хорош, но он не всегда полезен, как в данном случае. И затем она переменила разговор и говорила неслыханные вещи о женщинах… И затем… я сам не знаю… как это случилось… Ты же знаешь, что я никогда не говорю о мореходстве…
— Конечно, дорогой, никогда, — согласилась Этта.
— Конечно, но мы как-то перешли на эту тему и у нее оказались огромные познания в морских делах. Что касается до паровых насосов…
— А что еще она говорила? — с нетерпением узнать, что говорила о ней Клементина, осведомилась Этта. — Она, наверное, говорила что-нибудь обо мне?
— О тебе? Я уже сказал тебе, — он взял ее за подбородок.
— Вы не все сказали мне, родной!
— Она сообщила мне, что выбрала для вас гораздо более подходящего мужа, чем я, и затем пришла та маленькая девочка, о которой ты мне рассказывала, маляр обратился в обыкновенную женщину и предложил мне играть с ребенком на полу.
— Как, вы играли, дед? Когда я была маленькая, вы делали вид, что проглатываете вилку. Вы и теперь проглатывали ее?
Суровое лицо распустилось в улыбку.
— Конечно, причем это была вилка из-под холодной свинины, вытертая газетой и, как ты думаешь, что она в конце концов сказала?
— Никто никогда не может предугадать, что может прийти Клементине в голову.
— Она попросила меня позировать для эскиза карандашом. Мое лицо показалось ей с художественной стороны интересным. Кому на свете могла еще понадобиться моя безобразная, старая рожа.
— Но, дорогой, по-моему, у вас прекрасная рожа, — воскликнула Этта. — Я говорю прекрасная не в том смысле, как это говорят фотографы, но в смысле характерности и выразительности; настоящее лицо для художника…
— Я уверена, — она бросилась к столику и поднесла ему зеркало. — Взгляните.
Он взглянул и инстинктивно пригладил вьющиеся седые волосы на висках.
— Ты — глупый ребенок, — сказал он.
Она поцеловала его.
— А теперь сознайтесь, что вы никогда не проводили время лучше, чем сегодня у Клементины?
— Я не отрицаю, — заявил адмирал, — что она в высшей степени интеллигентная женщина.
Таким образом дочери Евы проводят всех сыновей Адама и, между прочим, английских адмиралов.
Счастливые дни начались и для Квистуса, для которого Лондон возымел новую прелесть после Парижа. Все здесь улыбалось ему, начиная с большого задуманного им труда. Он хотел дать полную картину жизни древнего человека до открытия железа. Это не должен был быть мертвый каталог древностей. Древности и найденные факты должны были служить только основой для труда, о котором он столько мечтал и к которому только теперь решил приступить. Его коллеги и знакомые поздравили его с возвращением. Наука послужила ему на пользу. Он выглядел на десять лет моложе. Удивительное место — Париж. Он живо интересовался своими новыми обязанностями и ему удалось, к удовольствию Клементины, благополучно ликвидировать дела Хаммерслэя. Он снова начал находить удовольствие в обществе Томми и интересовался как его любовью, так и живописью. Он рассказал о нем Даукинсу, тому самому, который поднял вопрос о его портрете. Даукинс посетил студию Томми и купил у него несколько картин за такую высокую цену, что Томми принял его за доброго крестного отца из сказок. Квистус пригласил Томми и Этту на завтрак в Карльтон, куда приехала и м-с Фонтэн.
— Лучше было бы, — узнав об этом инциденте, заявила Клементина, — лучше было, если бы это обошлось без миссис Фонтэн.
На что Томми незаметно многозначительно кивнул Этте.
Квистус продолжал свою дружбу с оскорбленной им женщиной. Он пил чай и был раза два на вечерних приемах в ее маленьком, великолепно обставленном доме на Понт-стрит, где был представлен многим ее знакомым людям с неоспоримым положением в свете. Она ловко ввела его в свой круг, как несомненного претендента на ее руку. Многие, зная Лену Фонтэн, смотрели на него, как на дурака, но, цинично пожимая плечами, с интересом, не вмешиваясь, следили за интригой. Наиболее развращенные удивлялись, что если она желала поразить их, то, скорее, выбрала бы епископа. Но все эти замечания не доходили до ушей Квистуса. Он был представлен как известный ученый, всем было безразлично, по какой специальности и, как таковой, внушал к себе некоторое уважение. Лесть этой золотой молодежи доставляла ему удовольствие, и многие играли на этой слабости добряка.
Он находил знакомых м-с Фонтэн очень славными, хотя не особенно развитыми людьми, и, сам не зная для чего, втягивался в их общество. Он получал по почте приглашение от какой-нибудь леди X., которую видел всего один раз.
Прежде, чем он успевал, следуя первому побуждению, отказаться, как раздавался звонок по телефону от Лены Фонтэн.
— Вы поедете в пятницу к леди X.?
— Не думаю.
— Я знаю, что она вас пригласила. Я еду.
— О!
— Приезжайте! Леди X. говорила, что вы найдете у нее интересное для вас общество; я буду очень несчастна, если не встречу вас у нее.
Разве он мог заставить ее быть несчастной! И он появлялся перед интересным обществом как последняя и самая трудная победа Лены Фонтэн.
Обсуждались планы на август. Она собиралась в Динор. Что предполагает предпринять Квистус? Он еще не думал об этом. Он рассчитывал остаться в Лондоне работать. Она всплеснула руками. Лондон в августе? Как можно в нем жить в такую жару?
Он должен хорошенько отдохнуть.
— Сказать правду, я не знаю, куда поехать, — сознался он.
Она предложила Динор. Он, по обыкновению нерешительно, протестовал. Динор для него слишком людное и легкомысленное место.
— Я буду там, как ворона между павлинами, — заметил он.
— Почему вы будете вороной? Отчего вам не стать на некоторое время павлином? Вам необходимо немного скрасить свою жизнь. А я позабочусь о вашем оперении.
