- Подожди меня там! - крикнул Жадов.
- Чего?
- Мне надо тебе что-то сказать.
Он быстро привязал лошадь у кормушки и, пыхтя, как бык у месива, раздувая ноздри, полез на поветь.
- Чего ты? - спросила она с удивлением, глядя на его разгоряченное алчное лицо.
Он, как давеча, стиснул ее за плечи и повалил на сено.
- Господи! Вот ненормальный, - бормотала она, не сопротивляясь. Увидят же! Что подумают хозяева?
- Ум-м!.. Ффах! - Он тряс головой, мычал и фыркал, распаляясь все больше, как кузнечный горн. И ему было наплевать на всех, кто его увидит, и на все, что о нем подумают.
...Потом долго лежали, притомленные, молчаливые, отрывисто и глубоко дыша, словно лошади после пробежки.
- Значит, завтра уедем? - наконец спросила она.
- Уедем. Сперва на Сенькин кордон. Там ночку отгуляем, простимся с друзьями... И гайда!
- Куда же? В Муром? К Жуку?
- Нет. Жук раскололся.
- Как? Посадили?
- Хуже - он пошел работать в потребкооперацию. - Жадов помолчал, отрешенно глядя вверх, на самый конек. - Обложили его индивидуалкой... Полторы тысячи рубликов приписали. Он и скис.
- А где взять такие деньги? - сочувственно спросила Алена.
- Не в деньгах дело. Деньги - навоз. Где люди обитают - там и деньги накапливаются. Деньги брать он умел... Не в том закорюка.
- И куда ж мы теперь? - затаенно спросила Жадова Алена.
- Двинемся на Пугасово... Продадим там лошадь, а дальше по железке на Орехово. К дяде твоему в гости... Подарков накупим. Надо порадовать человека, заодно и посмотреть - на что он способен. Устроишься на фабрику. А я по задворкам похожу, понюхаю - чем пахнет. Говорят, в Шатуре сейчас весело: народу много. Там ведь недалеко... Поглядим.
После обеда, когда схлынула жара, пошли в торговые ряды. Подымались долго по извилистому пыльному съезду, отороченному короткими толстыми столбами.
- Погоди, дай дух перевести! - часто останавливалась Алена и опиралась на торец аккуратно зачищенного гладкого столба.
- Садись мне на холку - вывезу, - смеялся Жадов и подставлял свой загорелый бычий загорбок.
На площади, над старыми белыми корпусами бывших земских да уездных управ, над высоким крепостным валом носились стрижи и ласточки. В отдалении у самого речного обрыва, застя собой полнеба, стоял громоздкий белый куб уездной тюрьмы с плоской и ржавой крышей, с черными квадратными дырами вместо окон, заплетенными узловатыми, такими же ржавыми, как крыша, решетками.
Над длинной кирпичной стеной уныло маячила одинокая дощатая вышка с часовым в черной фуражке; он смотрел на площадь, опершись на поручни, и зевал. Рядом стояла, прислоненной к столбу, его винтовка с примкнутым штыком.
- А что, Ванька? Давай перейдем площадь, постучимся в ворота. Небось пропустят. Куда еще ехать? Ведь все равно этих ворот не минуешь.
Жадов побледнел и нервно передернул пересохшими губами:
- Дура! Такими словами не шутят.
В торговых рядах под белокаменной аркадой, на исшорканных изразцовых полах было прохладно и глухо, как в подвале. Народу было мало - день будний, к тому же сенокосная пора...
- Ну, чего тебе надо? Выбирай! - говорил Жадов, водя ее вдоль прилавков.
Она взяла темно-синий бостоновый костюм - мечта всех елатомских модниц, подобрала к нему белую батистовую кофточку с шитьем и черные лакированные туфли на высоком каблуке.
- Я теперь как из песни, - радовалась Алена.
- Чего? - не понял Жадов.
- Слыхал песню:
Я одену тебя в темно-синий костюм
И куплю тебе шляпу большую...
- А-а! Сейчас мы сообразим насчет шляпы. Выбирай, пока не передумал, подталкивал ее Жадов к прилавку с платками и сам удоволенно хмыкал: - Ну, что? Глаза разбежались? Или дух перехватывает?
Из яркого набора ситцевых и сатиновых платков, газовых, атласных, шерстяных, одноцветных - синих и красных, малиновых и небесно-голубых, канареечных, вишневых и черных в крупных разноцветных бутонах свисал один королевский персидский плат, весь перевитый тонкой набивной вязью вихревого рисунка, охваченный шафрановым жаром пылающей расцветки, с длинными черными кистями.
И такой громадный, что не только голову покрыть, кровать двуспальную застелешь. Алена остановилась перед ним как завороженная.
- Понравился? - спросил Жадов.
Она только вздохнула.
- Сколько стоит эта штука? - спросил он продавца, перегнувшись через прилавок и схватив за конец свисающий плат.
- Платок персидский, - строго сказал продавец. - Просьба руками не трогать.
- Сколько стоит, говорю? - грубо окрикнул его Жадов.
- Пойдем, Иван! Пойдем, - сказала Алена, беря Жадова за руку.
- Отойди! - выдернул он руку и опять продавцу: - Ты что, язык проглотил?
- Двести сорок рублей, - ответил тот, чинно поджимая губы.
- Заверни платок! - Жадов вынул из кармана флотских брюк толстую пачку червонцев и, отсчитав нужную сумму, небрежно бросил на прилавок. Сморчок! Знай, с кем дело имеешь.
А вечером, прихватив с собой Верку, они пошли в трактир. В трактире было пиво, и потому за столиками и возле буфета толкалось много народу. Алена сходила к "самому", который сидел за дощатой перегородкой, выкрашенной в голубой цвет. Через минуту вынесла оттуда круглый столик и поставила его в углу за высоким лопушистым фикусом в кадке. Не успели гости рассесться за столиком, как появился сам хозяин - лысый толстяк в белой куртке с покорным услужливым лицом, скорее похожий на полового, чем на владельца трактира. Извинительно улыбаясь, глядел только на Жадова, как кролик на удава, лепетал:
- Есть свежая стерлядка, судачок, грибки маринованные, тоже свежие...
- Сперва говори, что есть выпить! - сказал Жадов.
- Выпивка у нас известная: значит, рыковка, в розлив и под сургучом, для барышень - кагор и сетское, в бочках.
- Давай бутылку рыковки и графин сетского, - приказал Жадов. - А на закуску - всего самого лучшего, по тарелке. И пива поставку.
- Сейчас принесут!
Хозяин скрылся за дощатой дверью, и тотчас же вынырнул оттуда проворный официант с черными усиками и в такой же белой куртке, он одним махом накрыл на столик белую скатерть и, торопливо оглаживая складки, воровато поглядывал на Алену.
- Очень приятная компания, - изрек наконец. - Уезжаете?
- Тебе чего? - сказал недовольно Жадов. - На свидание пришел или байки рассказывать?
- Поскольку вместе служили... - стушевался тот. - Простое любопытство то есть...
- Не в меру любопытных бьют и плакать не велят. Неси, чего приказано!
- Сей минут, - официанта как ветром сдуло.
Алена прыснула:
- Сейчас на кухне устроит переполох. Повара будут в окошко выглядывать. Вот посмотрите... Все решили, что я брошенная. Мы уж с Веркой в Растяпин собрались податься.
- Ты хоть меня не приплетай, - недовольно отозвалась Верка, покусывая ноготь. - Веселись, потешайся, но меня оставь в покое.
- Ты что сегодня кривишься - или муху съела?
- А мне что, на одной ножке скакать, оттого что ты устроилась?
- Вот ненормальная.
Между тем из раздаточного окна стали выглядывать распаренные физиономии в белых колпаках.
Алена хлопнула в ладоши и засмеялась:
- Ну, что я говорила, что?!
Жадов тоже засмеялся, махнул рукой поварам и крикнул:
- Подходите к столу, водки дам!
Официант принес на подносе отварную стерлядь, жареного судака, нарезанного крупными кусками, белые грибы, колбасу и сыр.
- Ну, девки! - сказал Жадов, наливая им вина. - Давайте помянем наши елатомские малины. Привольная была жизнь, веселая. Дай бог нам в другом месте так пожить.
Алена выпила большую граненую рюмку и опрокинула ее донцем кверху.
- Кто как, а я всем довольная: и на прошлое не в обиде и на будущее в надежде.
- Надеялся волк на кобылу, - сказала хмуро Верка. Она чуть пригубила и отставила на край стола рюмку с вином.
- Ты какая-то ноне прокислая, - сказал Жадов. - Все пузыри губами пускаешь.
- Ее Жук подвел, а мы виноваты, - хохотнула Алена.
- Уж больно ты веселая нонче, - поглядела на нее пристально Верка. - Не рано ль пташечка запела, каб те кошечка не съела.
- Типун тебе на язык! - сказал Жадов.
К ним подсел пожилой и небритый человек с землистым лицом в грязной рубашке, но при галстуке:
- Честь имею представиться, - с трудом пошевелил он языком. Знаменитого Московского Художественного театра артист Ап... Аптекин.
- Будет тебе представляться, Таврило, - сказала Алена. - Ты что, или не узнал меня?
- А, пардон! - он поглядел на нее мутными серыми глазами, наморщив высокий лысеющий лоб. - Аленушка-сестриченька? Ты? А это кто? - кивнул на Жадова. - Братец Иванушка или серый волк?
- Хозяина за столом не расспрашивают, - сказал Жадов. - У хозяина просят, что надо. Это что за артист? - спросил Алену.
- Какой он артист! Бывший стряпчий Томилин. Спился. Теперь по деревням ходит да от мужиков жалобы пишет в ЦИК. Они и поят его...
- Простите, мадам... А прежде я был артистом Ап... Аптекиным. С Михал Михалычем Тархановым начинали, да-с. Разрешите за доблестный русский народный флот, красу и гордость революции, осушить бокал из этого жбана? указал на поставку с пивом.
