к пятому апреля, ко дню рождения, к нынешнему дню.
Сегодня мне семнадцать. Знаменательная дата, в честь нее я и подвожу промежуточные итоги своей короткой жизни.
* * *
Надавив плечом на массивные коричневые двери, выхожу из лицея — ослепительные блики и городской шум, помноженный на звенящие крики синичек, потоком восторга уносит безрадостные думы.
— Ну что, Горе, куда твой парень-то делся? — через кашель и горький запах сигарет прорываются издевательские голоса одногруппниц. — Присмотрел кого получше, а тебя послал?
Взрыв хохота растворяется в хриплых криках ворон. Привычно игнорирую и спускаюсь к воротам.
Разлившееся над головой апрельское небо отличается от мартовского глубоким, прозрачным оттенком болезненной для глаз синевы, новорожденным, но уже окрепшим солнцем, кисельными берегами кипенно-белых облаков, запахом талого снега. Можно не спешить — встреча с клиенткой через час, и я прогулочным шагом иду по проталинам и местами высохшему асфальту. Ветер развевает длинные ведьминские волосы и полы расстегнутой ветровки, пытается выхватить из рук кейс с парикмахерскими принадлежностями, будто желая сегодня оставить меня не у дел.
Я намеренно удлиняю путь, делаю крюк и, любуясь ласковым, словно ребенок, весенним днем, живу, дышу, подбираю новые рифмы.
Взбираюсь по лестнице на смотровую площадку Кошатника, и ослабленные болезнью ноги не держат меня — падаю грудью на ограждение и разглядываю плывущие по сиреневой разбухшей вене реки корабли льдин, черные комья грачей в сетке блестящих маслянистых веток парковых тополей, коробки новых микрорайонов. Любимый город, надеюсь, у нас все взаимно и мы будем вместе с тобой всегда!
В этот час в Кошатнике никого нет — обеденный перерыв еще не начался, работники близлежащих офисов, студенты и школьники страдают в душных кабинетах, аудиториях и классах — только одинокий парень, точно так же застывший над панорамой, кажется знакомым.
Знакомым настолько, что становится дурно.
Опираюсь на локти, покачнувшись, выпрямляюсь и разглядываю призрака — если протяну руку, он исчезнет.
Парень оборачивается и застывает. В его ярких зеленых глазах вспыхивает и тут же гаснет прошлое, на лице появляется посторонняя дежурная улыбка.
— Таня? Привет! — От этого голоса дрожат руки, коленки, душа, трепещет сердце.
— Ты… здесь? — шепчу я, и он улыбается еще шире и холоднее:
— Ага.
— И давно?
— Ну, лет девятнадцать… — Че пожимает плечами. Он не пытается приблизиться хотя бы на шаг, не пытается поддержать разговор, и я только теперь понимаю, как же больно было Ви на этом месте в морозный предновогодний вечер.
Он не уехал и всегда был тут, но не искал встреч. Все предельно очевидно — он выбрал не меня.
— О… — отвечаю или просто с шумом хватаю воздух ртом.
— Меня взяли диджеем на радио «Альтернатива». Здесь, у нас. Я теперь просто Артем Черников. Как и раньше, халтурю в газетах и на разных мероприятиях, так что жизнь бьет ключом! Смысл куда-то уезжать? У меня же тут братья. А как твои дела?
Че подчеркнуто вежлив — профессиональная привычка. Он в метре от меня, но еще никогда с момента нашего знакомства не был настолько далек. Все, что было между нами, давно стало сном.
Тоже улыбаюсь и вру:
— Хорошо! У меня все замечательно, просто отлично! Но… где ты сейчас живешь?
— С друзьями в складчину сняли хату.
— У тебя же нет друзей! — Тут же прикусываю язык — напомнив, что слишком многое о нем знаю, я нарушаю правила игры, но Че лишь кивает:
— Есть.
— Новые?! — Иду на поводу у любопытства и не могу промолчать.
— Старые… — Теперь Че улыбается загадочно, кажется, взгляд стал мягче. Заливаясь душным румянцем, я переминаюсь с ноги на ногу — маневр позволяет на пару сантиметров сократить расстояние между нами.
— Как? Ты помирился с…
— Толстый и другие товарищи организовали при универе «школу выживания» — учат детей альпинизму. Не хватало инструкторов… Меня позвали, и я пошел.
Я рада, и, если бы со мной случилось что-то настолько же хорошее, едва бы радовалась сильнее — Че снова занят любимым делом, заново обрел друзей, возможно, нашел новую любовь. Он полностью, окончательно и бесповоротно счастлив. Думать об этом трудно и страшно.
— То есть теперь ты счастлива? — словно считав мои мысли, интересуется Че, но по тону эмоций не разобрать.
— Да! — сообщаю с преувеличенным оптимизмом.
— Это здорово.
Усилием воли заставляю себя отвернуться, в наступившем молчании снова смотрю на сверкающие весенние пейзажи, чувствую себя лишней, раздетой, беспомощной.
— Ладно, мне пора, Че! — Я разворачиваюсь на каблуках и забираю с ограждения кейс — прекращаю муку, пока не стало еще хуже.
— Окей! — соглашается он. — Кстати, с днем рождения!
— И тебя… — помедлив и собравшись с мыслями, отвечаю тихо и направляюсь к лестнице. Вокруг расплываются темные пятна, пульс стучит в висках, ноги не держат.
Только теперь я понимаю: между нами больше не стоят люди и обстоятельства, но я ухожу, а Че — призрак он или во плоти — остается здесь. Все кончено. Навсегда. И даже под чистым апрельским небом становится нечем дышать.
За спиной раздаются шаги.
— Подожди! — Загородив солнце, Че встает передо мной. Поднимаю голову, смотрю на его лицо — даже если он заметит, насколько мне плохо — плевать. И в тот же миг липкая надежда оживает в солнечном сплетении — в глазах напротив я вижу тот самый волшебный свет.
— Значит, каждый из нас наконец добился счастья. Сам. Для себя и для других. — Деланное радушие сменяет сдержанная, но настоящая улыбка. Надежда растет как снежный ком, ожидание вот-вот разорвет душу пополам, я сверлю Че взглядом, но он лишь усмехается: — Я просто хотел спросить: ты ведь помнишь мой номер, Солнце? — И запускает руку в карман моей ветровки, оставляя что-то тяжелое лежать в нем. — Ладно. Мне тоже пора. Было приятно снова тебя увидеть!
Че уходит первым. В который раз растерянно смотрю на рюкзак с нашивками и цепями — я только что побывала в сказке, где было так светло и легко.
В бешеном волнении лезу в карман, смотрю в раскрытую ладонь — в
