– Дай-то Бог! Дай-то Бог! – задумчиво произнес он.
XXIV
В Москве
Долинский, молодой Селезнев и Елизавета Петровна Дубянская по приезде в Москву остановились в гостинице «Славянский Базар», заняв два смежных номера, и с того же дня принялись за официальные и неофициальные розыски.
Первые были безуспешны, по справке адресного стола, дворянина Владимира Игнатьевича Неелова в Москве на жительстве не значилось. Что же касается до Любовь Аркадьевны, то она и не могла быть записанной, так как убежала из дома без всяких документов.
Ее метрическое свидетельство лежало, и теперь в дорожной сумочке Елизаветы Петровны, переданное ей Аркадием Семеновичем Селезневым, как необходимое при браке, в совершение которого он не верил.
– А если и обвенчались они где-нибудь в селе без бумаг, так, пожалуй, священник и не записал в книги, а брак-то такой едва ли действителен… Тогда пусть запишет и на свидетельстве сделает надпись… Уж вы похлопочите, успокойте меня, – сказал Аркадий Семенович Дубянской во время беседы их в кабинете накануне отъезда.
– Найти бы только, а я уже все сделаю и настою, чтобы оформить как можно крепче, – отвечала Елизавета Петровна.
– Непременно, как можно крепче.
На другой же день по прибытии в Москву, Долинский и Селезнев поехали за шестьдесят верст по смоленской железной дороге, где верстах в пяти от станции лежало именье, купленное Нееловым у графа Вельского.
Тут они напали на некоторый, но весьма туманный след.
Неелова и Любовь Аркадьевну они там не нашли, но им сказали, что барин с молодой барыней пробыли несколько дней в имении, а затем уехали.
– Куда же они уехали? – спросили в один голос Долинский и Селезнев.
– А уж этого не могу знать… Мне барина не допрашивать, – отвечал староста, он же управитель имения.
– Кто-нибудь же возил их на станцию?
– Вестимо, возили… Михайло-кучер возил.
– А где этот Михаило?
– Да, чай, на конюшне спит… Я пойду, пошукаю его.
– Пошукай, пошукай.
Вскоре перед лицом обоих приятелей явился Михаило.
– Ты к какому поезду возил Владимира Игнатьевича с барыней?
– Надо быть, к часовому…
– Это, значит, в Москву?
– А уж не могу знать, не то в Москву, не то в Смоленск.
– Как так?
– Да так, в ту пору у нас на станции перекресток… С обеих сторон поезда приходят…
– Тэк-с…
Таким образом, вопрос, возвратился ли Неелов с Селезневой в Москву или поехал дальше на Смоленск, Брест, Варшаву и даже за границу, остался открытым.
Во время этого отсутствия Долинского и Селезнева в Москве, Елизавета Петровна сама, сидя у себя в номера, получила неожиданные сведения о беглянке при тяжелых, впрочем, для Дубянской обстоятельствах.
Не прошло и часу после отъезда молодых людей, как в номер, занимаемый Елизаветой Петровной, постучались.
– Войдите.
Вошел лакей гостиницы и сообщил, что госпожу Дубянскую желает видеть какой-то господин по тому делу, по которому она приехала в Москву.
– Просите! – сказала очень заинтересованная Дубянская. Через пять минут незнакомец вошел в номер.
При виде его у Елизаветы Петровны вырвался крик ужаса, гнева и горя.
Перед нею стоял Егор Степанович Алферов.
– Елизавета Петровна, – заговорил он дрожащим от волнения голосом. – Не отвергайте человека, которого привело к вам раскаяние. Вы видели, что я сумел обмануть и судей, и присяжных, и сделался снова полноправным и свободным человеком. Следовательно, не страх, а глубокое, мучительное раскаяние в том, что я осиротил и обездолил вас, приводит меня к вам.
– Вы лжете! Такие, как вы, раскаиваться не могут. Вы пришли сюда все под влиянием той же постыдной страсти, которой вы преследуете меня с первого дня нашего знакомства.
– Вы несправедливы ко мне, – перебил он с мольбой в голосе. – Не скрою от вас: я люблю вас более собственной жизни и переживаю муки ада от сознания, что эта любовь остается навеки безответной. Но я пришел просить не любви вашей, а только одного слова прощения.
– Ну и что же было бы, если бы я простила вас?
– У меня осталось бы счастье посвятить вам всю свою жизнь, все мои мысли, – ответил он просто.
– Дружба преступника.
– Нет, дружба человека, который был преступником.
– Не станете ли вы уверять, что исправились?
– Да, Елизавета Петровна, беру Бога в свидетели, что с той минуты, в которую я заглянул в вашу чистую душу, все нечестное стало для меня ненавистно! О, сжальтесь надо мной…
Он неожиданно для Дубянской бросился перед ней на колени.
– Не бросайте меня в тьму безысходного отчаяния… Я так измучился! Пощадите!.. Будьте для меня тем же светлым ангелом надежды, как и для всех, кто вас знает.
– Встаньте, – сказала Елизавета Петровна. – Может быть, я прощу вас, когда буду убеждена в вашем исправлении.
– Благодарю, благодарю вас, – прошептал Алферов, по лицу которого струились слезы.
Он схватил край ее платья и горячо прижал его к губам.
– А теперь уйдите, – проговорила молодая девушка. – Я не могу больше выносить вашего присутствия.
– Позвольте мне остаться еще несколько минут, и я скажу вам вещи, которые докажут вам, что я и до этого старался быть полезен, если не вам самим, то вашим друзьям. Вы ищете Любовь Аркадьевну Селезневу?
– Да, а вы знаете где она? – с поспешностью спросила Дубянская.
– Она здесь, в Москве, вместе в Нееловым.
– Так дайте мне ее адрес… Я пойду к ней…
– Я сам не знаю, где они живут… Он тщательно скрывает это…
– Они обвенчаны?
– Нет. Он, кажется, даже собирается жениться на одной богатой купеческой дочке…
– Несчастная! Одна, в чужом городе и в руках негодяя! – воскликнула Дубянская.
– Теперь она не так одинока… У нее есть добрая и умная подруга.
– Кто это?
– Мадлен де Межен.
– Шансонетная певица?
– Она бросила сцену… Она теперь невеста Савина.
– Этого мошенника?
– Он оправдан.
– Вы тоже оправданы! – не удержалась Елизавета Петровна.
Алферов подавил вздох.
– Я прошу вас только повременить говорить кому бы то ни было о сообщенном мною вам. Я достану адрес или, в крайнем случае, устрою возможность вам видеться с Любовь Аркадьевной.
– Хорошо, но устройте это как можно скорее.
Егор Степанович поклонился и вышел.
Оставшись одна, Елизавета Петровна Дубянская почувствовала себя крайне несчастной.
Ей начало казаться то, что она оскорбила память отца, снизойдя до разговора с его убийцей, то, что раскаяние этого человека было глубоко и искренно, что было бы грехом отвергнуть его окончательно.
Девушка то плакала, то молилась, то глубоко задумывалась и измучила бы себя окончательно, если бы эту борьбу дочернего чувства с долгом христианским не прервало возвращение ее спутников.
Они рассказали ей все, что узнали в имении Неелова.
– Невозможно было добиться лишь одного, куда они уехали из имения, – заметил Селезнев.
– Да, это вопрос, – вставил Долинский.
– Они в Москве, – заявила Дубянская.
– Почему вы так в этом уверены? – в один голос спросили молодые люди.
– Я имею на это основание, которое пока сказать не могу… На этих днях я получу точные сведения.
– Вы где-нибудь были?
– Я не выходила из номера.
– Что же, вам птица на хвосте принесла все эти сведения? – произнес, смеясь, Селезнев.
– Если это птица, то коршун, выклевавший мое сердце.
Молодые люди посмотрели на нее широко раскрытыми глазами.
Они только сейчас заметили ее бледность и расстроенный вид.
– Что с вами? – спросил Долинский. – У вас кто-нибудь был и огорчил вас?
– Не спрашивайте меня… Я все равно раньше времени не могу вам ничего сказать… Я дала слово.
Они оба остались в полном недоумении.
Прошло несколько дней.
Алферов не являлся со своими сообщениями. Елизавета Петровна ходила в тревожном состоянии духа. Долинский и Селезнев не беспокоили ее вопросами и не возвращались к загадочному разговору о полученных ею сведениях.
В их уме даже появилась роковая мысль, что молодая девушка тронулась в уме.
Они оба продолжали свои розыски в Москве, бывая всюду, где собиралась публика.
Сентябрь в этом году стоял великолепный.
Погода была чисто летняя, теплая.
Сад «Эрмитаж» и Петровский парк по вечерам кишели публикой.
К последнему по Тверской улице тянулись длинною лентою всевозможные экипажи.
Однажды, вернувшись вечером домой, Долинский и Селезнев зашли по обыкновению в номер Елизаветы Петровны.
– Отгадайте, кого мы видели, Елизавета Петровна? – воскликнул Сергей Павлович.
– Не мастерица, – отвечала молодая девушка, грустно улыбаясь.
– Ну, так слушайте. Мы сейчас из Петровского парка. Экипажей там и дам целые миллионы. Богатство – умопомраченье. Красавиц – не перечесть… Вдруг вижу несется коляска, которой позавидовала бы любая владетельная особа: кучер и лакей – загляденье, кони – львы. А в коляске сидят две дамы – одна, точно сказочная царица, другая поскромнее… Поровнялись они с нами, и… о, боги!.. Вторая оказалась Любовь Аркадьевной!
