– Вы с ней говорили? – вскочила с кресла, на котором сидела, Дубянская.
– То-то же, что нет… Сергей так загляделся на первую, что не заметил сестры… Я тоже совершенно растерялся, а в это время коляска была уже далеко… Мы исколесили весь парк, но более их не встречали… Утешительно одно, значит Неелов и Любовь Аркадьевна в Москве.
– Я же вам говорила.
– Но кто эта красавица, которая с ней? – задумчиво произнес Сергей Аркадьевич.
– И это я знаю, – просто сказала Елизавета Петровна.
– Вы… знаете?.. – в один голос спросили молодые люди и невольно переглянулись друг с другом.
– Знаю… Это – шансонетная певица Мадлен де Межен – невеста Савина.
– Откуда же у вас, однако, эти сведения? – серьезно спросил Сергей Павлович.
– Птица на хвосте принесла.
– Вы шутите!
– Я не шучу… Какое вам дело, откуда эти сведения, если они верны!
– Значит, и Савин здесь?
– Здесь.
– В таком случае, дело упрощается… Завтра же я разыщу Николая Герасимовича и через него найду и Неелова, и Любовь Аркадьевну, – сказал Долинский.
– Но как же ты разыщешь его? – спросил Селезнев;
– Очень просто… Он, несомненно, живет прописанный, ему нечего теперь скрываться…
– А кто же эта Мадлен де Межен? Его невеста?
– Ну, если хочешь, невеста… Он живет давно с ней… Эта связь началась еще за границей… Она его безумно любит, и эта любовь побудила ее приехать в Россию в качестве шансонетной звезды… Она дожидалась его освобождения, и теперь они снова вместе…
– Однако, это все-таки не особенно подходящее общество для моей сестры, – сквозь зубы проговорил Селезнев.
– Это несомненно… Видимо, Неелов думает иначе.
– Я его заставлю думать так, как думают все порядочные мужья…
– Он не муж ее… – печально сказала Елизавета Петровна.
– Вы и это знаете?
– Я знаю даже, что он раздумал, видимо, на ней жениться и ухаживает за очень богатой московской невестой.
– Негодяй! Я его заставлю жениться под пулей! – воскликнул Сергей Аркадьевич. – О, только бы найти его.
– Не беспокойся, теперь найдем. И он от нас не увернется, – с нескрываемой злобой добавил Сергей Павлович Долинский.
– Боже мой, Боже мой, несчастная девушка, она теперь, может быть, сама не знает как вырваться из этого омута, в который бросилась очертя голову.
– Не беспокойтесь, она будет его законной женой, а затем может бросить его, если пожелает, – сказал Долинский.
– Утешительного мало. Разве в этом счастье?
– Но в этом сохранение чести… Однако уже поздно, пора в постели… Утро вечера мудренее. До завтра. Пойдем, Сергей Аркадьевич.
Молодые люди простились с Дубянской и отправились к себе в номер.
XXV
Медальон
Растрата в несколько десятков тысяч рублей, конечно, не могла произвести никакого затруднения в операциях банкирской конторы «Алфимов и сын» при ее громадных денежных оборотах.
Известие о растрате с быстротою молнии распространилось по городу, особенно после того, как на другой день газеты оповестили о ней в витиеватой форме. Несколько особенно осторожных вкладчиков явились вынуть свои капиталы, но когда контора тотчас же выдала их, то на другой же день они принесли их обратно, приведя за собой и других.
Все, таким образом, для репутации конторы окончилось благополучно.
Корнилий Потапович, занятый всецело возможностью овладеть Ольгой Ивановной, не обратил особого внимания на случившееся и после ареста Сиротинина снова пришел, к удовольствию Ивана Корнильевича, в хорошее расположение духа.
Праздник, данный им на даче, не привел его к желаемым результатам, а потому он решился начать сезон необычайным по роскоши и затеям бал-маскарадом.
Этот праздник был назначен на 8-е октября.
За несколько дней перед ним графиня Надежда Корнильевна задумчиво сидела в своем будуаре уже на зимней квартире.
На глазах ее сияли слезы умиления.
«Итак, меня связала теперь с мужем новая неразрывная и святая связь!» – думала она.
«А тот, милый, желанный, несчастный! Теперь я обязана отнять у него даже тот невинный залог – медальон… Как он настрадается… О… Петя, если бы ты только знал, какую жертву мы приносим».
Дверь тихо отворилась.
– Надя, ты плачешь! Ты все еще несчастна! – проговорил граф Вельский.
– Нет, Петя, эти слезы не горькие… Эти слезы светлые, перед новой жизнью, которая должна настать для нас… Теперь не ради одной меня ты должен отказаться от своих…
Он понял.
На глазах у него выступили слезы никогда неизведанного счастья.
Он стал обнимать жену и с невыразимой нежностью целовал ее.
– Письмо от госпожи Руга! – доложила, входя Наташа.
– Могла бы и подождать! – заметил граф Петр Васильевич, с видимым отвращением распечатывая конверт.
Графиня смотрела на него вопросительным взглядом.
– Она зовет меня на генеральную репетицию, – проговорил он, пробежав записку глазами. – Скажи, Наташа, что я не приеду…
– Благодарю! – произнесла графиня с чувством. До позднего вечера провел граф в будуаре графини.
«Со вчерашнего дня я совсем другой человек, – думал граф Петр Васильевич, проснувшись утром, – Да, эти чистые слезы, эти светлые радости не сравнятся ни с какими другими наслаждениями! И зачем только понадобилось Корнилию Потаповичу именно в эти дни сводить со мною счеты», – продолжал он, схватывая со стола лист, испещренный цифрами.
«Да, дела расстроены!.. Необходимо отыграться. И это разве будет отступлением от моей клятвы? Ничуть… Я сделаю это ради жены!..»
Размышления эти были прерваны приездом графа Стоцкого.
– Здравствуй… – проговорил он, входя. – Рад видеть, что ты здрав и невредим, а то вчера на репетиции все думали, что ты болен.
– Нет, я был дома. Да и надоел мне, по правде сказать, весь этот разврат, – несмело сказал Петр Васильевич.
– Неужели и игра? А вчера как раз вышла замечательно интересная, метал князь Асланбеков, и Гемпель выиграл горы…
– А я так не завидую даже и Гемпелю… Я провел дивно вечер.
– С кем? С Ольгой Ивановной? Теперь понимаю, почему ты отвоевываешь ее у тестюшки и нажил себе в нем врага. Только потом, когда ты будешь с деньгами…
– Перестань… Я восстаю против его исключительств потому, что так хочет моя жена, и я вчера сидел дома с женою и был счастлив.
– И воображаю как! Женщины всегда очень милы, когда у них не чиста совесть…
– Я требую, чтобы ты сказал мне сейчас, говоришь ли ты вообще или о моей жене? – вскричал граф Петр Васильевич, бледнея.
– Не требуй, милый юноша, можешь ненароком обжечься… – холодно возразил Стоцкий.
– Повторяю, я требую! – яростно крикнул граф Вельский.
– Да и к чему говорить тебе, я уже предупреждал тебя, а ты не веришь.
– Ты говорил тогда бездоказательно.
– А теперь могу привести и неоспоримое доказательство.
– Говори.
– Но к чему это? Оставим лучше.
– Говори.
– Тебе будет горько…
– Нет, я требую, я прошу, я умоляю.
– Ну, хорошо, но помни, что ты сам просил.
– Помню, помню.
– Но так как я люблю, чтобы слова мои имели свой настоящий вес, дай мне прежде всего слово, что ты не станешь бесноваться и попусту скандалить, а выслушаешь меня спокойно, как подобает мужчине, и доведешь дело до конца, чтобы оно выяснилось само собою.
– Постараюсь… Даю…
– Помнишь тот медальон, который ты подарил жене в день рождения?
– Ну да, да.
– Попроси ее надеть его на бал.
– Что ты хочешь сказать?
– Его у нее нет…
– Где же он?
– Он у того человека.
– Я сейчас задушу ее! – проскрежетал граф Петр Васильевич.
– И этим испортишь все дело! Пока ты должен быть так же ласков и спокоен, как был вчера, до самого бала… А когда все откроется, то и тогда бесноваться тебе не расчет. Расстаньтесь спокойно, потому что все состояние теперь – ее.
– Графиня готова и просит ваше сиятельство, – доложил лакей.
– Не пойду! – рявкнул граф.
– Ты уж начинаешь… – заметил ему граф Сигизмунд Владиславович. – Пойми же…
– Это правда… – сознался граф Вельский. – Сейчас буду, – ответил он лакею.
Граф Стоцкий простился и вышел.
8 октября дом Алфимова и снаружи, и внутри был залит огнями.
Казалось, что в эту ночь в его роскошных залах, частью обращенных в сады, собрались представители всех народов, званий и положений, не исключая и творений человеческой фантазии, начиная с мифологического Зевеса и кончая шаловливым эльфом.
Граф и графиня Вельские по праву молодых хозяев дома своего тестя были незакостюмированы.
Граф мрачно стоял у входа.
К нему подошел человек в костюме Мефистофеля и тихо его спросил:
– Исполнил ты мой совет? Она ничего не подозревает.
– Тяжело мне было дьявольски, но все сделано, как ты говорил.
– Да вон и она… – шепнул граф Стоцкий – это был он – указывая на графиню, появившуюся в зале в сиянии своей спокойной и грустной красоты.
