— Жарко, — сказал Володя, попивая чаек.
— Жарко, — сказал дядя Митя. — Что за устройство человек! На Колыме сколько лет мечтал отогреться… Мечтал — лягу когда-нибудь на солнышке и буду три дня лежать, пока насквозь не прогреюсь. А здесь от солнца прячусь, шляпу завел. А какой выход из жизни?
Дядя Митя протянул Володе руку, и Володя прочел на тыльной стороне его сухой сильной руки наколку: «Горя не бойся, счастья не жди».
— Мудрая мысль, — сказал Володя.
— Все было, — продолжал дядя Митя. — Война, тюрьма, жена, дети. Все кончилось. Война кончилась, тюрьма кончилась, жена умерла, дети разбрелись, ясна погода! А теперь я сторож. А чего здесь сторожить? Жизнь свою окончательную сторожу. Вот человек зашел, мне радость.
— Меня Володей зовут, — представился Володя. — Мы как раз камень укрепляем, чтобы он на вас не упал.
— А я что же, не знаю? — сказал дядя Митя. — Знаю. И тебя знаю. Ежедневно вижу над собой. Человек всегда виден. И кто добро творит, и кто зло. Каждый виден другому. Вот кто меня сюда на старость лет пристроил, в эту комнату? Она ведь нигде не числится как жилое помещение. Кто? Добрый человек. Кто мне должность сторожа схлопотал? Тут сторож, конечно, условно, я день и ночь при дизелях состою, однако ж! Добрый человек. Удивишься, когда скажу, — женщина. Красавица наша незамужняя, Юнна Александровна, замглавный инженер, дай Бог ей хорошего жениха.
— За что ж она вас так полюбила? — улыбнулся Володя.
— Из жалости к судьбе. Ну и, конечно, нога здесь слово сказала.
— Какая нога? — не понял Володя.
— Эх, Володя двуногий, радости у нас с тобой разные. Ты пить-гулять, девушек обнимать…
— Не пью, — сказал Володя.
— Я к примеру. А моя радость — вот она, за сейфовым замком.
Тут Володя и вправду разглядел в углу комнатушки старый, с облетевшей краской сейф. Дядя Митя встал и пошел к нему с явной целью открыть, когда в комнату заглянул молодой длинноволосый парень в тельняшке.
— Дядя Митя! — закричал он. — Ты топливо принимал сегодня?
— Полтонны, — ответил дядя Митя.
— Что ж ты, безногий черт, в журнал не записал?
Дядя Митя подумал над ответом, вздохнул и признался:
— Забыл.
— Сахару больше штефкать надо, сахар мозги укрепляет! — сказал молодой парень и закрыл дверь.
Дядя Митя постоял немного в середине комнаты, нахмурился, вопросительно поглядел на Володю.
— Чего ж это я хотел? Забыл…
— В сейфе что-то… — сказал Володя.
— Эх, прав Николаич, сахару мне надо больше, — ворчал дядя Митя, открывая сейф.
Он резко распахнул его и победно посмотрел на Володю, словно ожидал, что тот воскликнет, пораженный видом несметных богатств. В сейфе было что-то странное… что-то поблескивало. Дядя Митя, не увидев желанного восторга, кряхтя, нагнулся и вынул из сейфа новенький, блестящий металлом и кожей протез.
— По страшному блату достал! — сказал дядя Митя, держа в руках сокровище. — Через хлебозавод. Ненадеванный.
Тут снова в комнату влетел парень в тельняшке. В руках у него был журнал.
— О, — сказал он, — опять он со своей костылей! Распишись.
Дядя Митя достал из буфета очки.
— Ты хоть бы раз в нем прошелся! — сказал парень.
— Николаич, — ответил дядя Митя, склонившись над журналом и долго выводя подпись, — двадцать третьего февраля надену, я сказал.
— Женить тебя, дядя Митя, надо, — сказал этот самый Николаич. — В форму войдешь, будешь бегать бегом от инфаркта.
— Моя невеста с косой ходит, — сказал дядя Митя.
— С косой — это хорошо, — неожиданно рассмеялся парень, — а вот наши беременные ходят. Вот это, старик, проблема мировая!
Парень взял журнал и вышел. Дядя Митя сел за стол, аккуратно сложил очки, воткнул их в старомодный футляр.
— Еще чайку? — спросил он у Володи.
— Нет, спасибо.
— Вот так и живем. Тут, когда камень этот покачнулся, я первый драпу дал, на протезе. Не поверишь, чуть не всех обогнал. Отбежал в сторонку и вдруг думаю — чего я бегу? Жизнь прожита, а жить, оказывается, охота, ясна погода!
Вся команда, включая Марата, стояла на дороге перед компрессорной. С камня были уже сняты тросы и веревки, а сам камень был теперь виден из-за клетки стальной сети. Ребята стояли в тренировочных костюмах, и только Марат был при своем героическом виде, в каске, весь перепоясанный веревками. Все смотрели на дорогу, по которой шли самосвалы. Наконец показались две «волги».
— Едут, — сообщил Руслан.
— Ну, — сказал Володя, — держитесь, моряки! Работу будет принимать какая-то шишка из главка. Чистый зверь, как говорят.
— Капитан, — быстро сказал Саша, — больше ни одного дня. Если что доделать — сегодня ночью.
Володя кивнул. Машины остановились около компрессорной. Из передней «волги» вышел не кто иной, как Воронков. С ним была Юнна, еще какие-то люди. Улыбаясь, Воронков пошел к Володе.
— Старые знакомые, — сказал он, пожимая руку Капитану. — Как успехи?
— Нормально, — сказал Володя.
Воронков обошел всех, со всеми поздоровался. Пожал руку и Марату, не сказав ему ни слова. Остановился, стал смотреть на камень.
— Когда закончили? — спросил он Юнну.
— Вчера, — ответила Юнна.
— Не трясло еще?
— Слава Богу, нет.
— Жаль, а не слава Богу, — сказал Воронков. Он повернулся к Володе. — Юнна Александровна не сможет у вас принять работу, — сказал он.
— Это почему? — грозно спросил Саша, но Воронков даже не посмотрел в его сторону. Он говорил только с Капитаном.
— И я не могу у вас принять работу, — продолжал он. — Работу у вас примет только приличное землетрясение.
— Мы производили расчеты, Сергей Николаевич, — сказала Юнна.
— Расчеты — это хорошо, — с явной иронией сказал Воронков. — А что происходит у Шайхометова?
— Леса нет, — сказала Юнна. — Железная дорога держит за горло. Отсюда все проблемы.
— Минутку, — прервал ее Воронков, — вы, Юнна Александровна, дойдите до слова «однако». Предположим: «Однако к пятому августа недостатки будут устранены».
— Однако, — медленно сказала Юнна, — к пятому августа положение станет еще хуже.
Воронков грозно взглянул на Ковальскую, но ничего не сказал.
— Ладно, разберемся на месте у Шайхометова, — тяжело заключил он. Подошел к Марату. — Ну как? Освоился? — спросил он у сына.
— Нормально, — солидно ответил Марат. — С энергией перебои частенько бывали.
— Где я тебя найду вечером?
— В общаге.
— Володя! — возмутился Воронков. — Ну как он у тебя говорит? В общаге!
— Недоглядел, — засмеялся Володя.
— Это я у тебя так говорю, — сказал Марат отцу.
Воронков не нашел ответа и пошел к машине. Юнна торопливо сказала Володе:
— Как наш роман?
— Продолжается, — улыбнулся Володя. — Завтра утром мы улетаем.
— Мне тебе надо сообщить нечто важное. Где ты сегодня вечером?
— Там же, у столба. С десяти.
— С двенадцати, — сказала Юнна и села в машину.
Когда улеглась пыль, поднятая уехавшими машинами, Володя улыбнулся, захлопал в ладоши и сказал:
— Ну что, моряки, поздравляю!
Все стали пожимать друг другу руки. Володя подошел к молчавшему мрачному Петру Семушину и стукнул его по плечу.
— Ну, — сказал он, — а ты боялся.
— Я и сейчас боюсь, — ответил Петр. — И я хочу тебе сказать, Капитан, вот что: лучше поругаться на земле, чем на горе.
— Я с тобой не ругался, Петр, — сказал Володя. — Я просто сторонник принципа единоначалия. Так меня научили на флоте.
— А я с тобой поругался, — сказал Петр. — Мысленно, конечно. Я тебе облегчу жизнь, Капитан. Ты все равно должен выбирать — идут только четверо. Я сам отказываюсь от горы.
Володя помолчал немного. Молчали и все вокруг.
— Когда мы с тобой последний раз ходили вместе? — спросил Володя.
— Пять лет назад, — сказал Руслан вместо Петра, — на стену Короны.
— Это когда гроза была, помнишь? — сказал Саша.
— Да-да, — сказал Володя, — мы тогда связали все железо и кинули вниз на сорокаметровом конце. Помнишь?
— А вы, дураки, — сказала Лида, — стали выталкивать из палатки Вадика Кавешникова, потому что у него было два вставных металлических зуба!
— Он, кстати, сильно сопротивлялся! — вспомнил Володя.
— А что ему оставалось делать? — сказал Петр и улыбнулся. — Он запрыгал, как меченый атом: «Ребята, вы что, вы серьезно? У меня двое детей, жена любит, вы что?»
Все смеялись.
— Да, славная была гора, — сказал Володя. — Ладно, Петр, решил так решил.
Возникла неловкая пауза.
— И что? Вы его выгнали? — неожиданно спросил Марат.
— Кого? — не понял Володя.
— С железными зубами.
— Это была шутка, Марат. Тогда было немного страшновато — молнии били непрерывно, все железо светилось и гудело от электричества, из палатки нос страшно было высунуть. Однако нашелся один человек, который вышел на этот жуткий ливень и под эти молнии, собрал все наше железо — кошки, крючья, ледорубы, завязал все железо на длинную веревку и спустил вниз, чтобы молнии, которые очень любят бить в железо, миновали нас.
