— Саш, ты чего там? — крикнул Володя.
Ответа не последовало.
— Саш!
— Я слышу, — ответил Саша. — Не мешай.
Володя напряженно смотрел вверх. Что там увидел Саша — он не знал. Знал только, что в любую секунду оттуда, из-за нависшего над ним потолка скал, мог неожиданно вылететь Саша, и долг Капитана заключался в том, чтобы ежесекундно быть готовым остановить его падение. Ничего не происходило. Краем глаза Капитан видел, что ниже, уже по обработанному маршруту, поднимаются Лида и Руслан. Веревка, крепко зажатая в руках Капитана, была совершенно неподвижна.
…Между тем Саша висел на двух лесенках и просто не знал, что ему делать. Перед ним вверх снова уходили совершенно гладкие вертикальные скалы, и что-то не было видно ни одной зацепочки, ни одного намека на зацепку. Стена была монолитная, гладкая, словно броневая плита. Правда, правее шла довольно длинная трещина, вдоль которой можно было уверенно подниматься. Но путь к этой трещине преграждал длинный вертикальный колодец с отдающими глазурью тонкими пленками черного натечного льда. Пройти этот колодец и даже подойти к нему, как понимал Саша, было просто невозможно.
Прямо перед ним и было то самое место, где сорвался Сеня, о котором он говорил: «Увидишь, мимо не пройдешь». Было ясно видно, куда он бил один крюк, как этот крюк вырвался, когда Сеня, очевидно, встал на него. Рядом торчал другой, покосившийся крюк с висящим на нем титановым карабином. Это уже оставили в спешке ребята из его команды, когда снимали Сеню. Сколько он проболтался в воздухе с двумя переломанными коленями? Этого он тогда в больнице не говорил. Только твердил, усмехаясь: «Увидишь, мимо не пройдешь».
«Он разозлился, — подумал Саша, — разозлился и стал нервничать. Или просто испугался. Нет, Сеня скорее разозлился, он не из пугливых. Что же делать? Это моя последняя спортивная гора. Мне уже тридцать шесть… Ладно. Что же делал Семен? Он рискнул отжаться на крюке. Надеялся, что выше за что-то ухватится. Не вышло. Прижался к скале, крюк стал выходить из трещины… Я, между прочим, тоже держусь на крючьях. Правда, на трех. Один — надежный. Ну так что же я вишу? Жду срыва? До темноты еще часа три… Ладно, какие есть варианты? Ни одного. Что же тогда здесь стоять? Но ведь была какая-то мыслишка в ту секунду, когда я впервые увидел эту стену и колодец. Безумие. Вон там, на той стороне колодца, под самой трещиной торчат три скальных пальца. До них метров десять. Если накинуть на них… Нет, это безумие. У меня осталось после карниза три шлямбурных крюка… Если накинуть на них петлю. И уйти маятником вниз. Накинуть петлю. Какой-то ковбойский альпинизм…»
— Саша! — донеслось снизу.
— Я думаю, — ответил Саша.
— Ты думаешь уже полчаса. Подойти к тебе?
— Нет. Тут нет места для тебя.
…Саша не чувствовал времени, но, когда он сочинил на конце веревки целую систему петель, узлов-колец, он увидел, что холодеющее солнце, склонявшееся к закату, теперь прожекторно бьет вдоль стены, и при таком освещении даже спичка дала бы тень длиной в столб. Весь монолит, получивший в свое время справедливое название «зеркало», был залит ровным оранжевым светом, как старой запекшейся кровью, и на всей стене не было ни бугорочка, ни углубления, ни трещинки, ни полочки. Лишь в стороне чернел вертикальный, словно проведенный по линейке, провал колодца…
«Брошу десять раз! — подумал Саша. — Нет, пятнадцать! Когда-то этим приемом пользовался знаменитый Вальтер Бонатти, когда в одиночку лез на стену Пти-Дрю. Если не зацеплюсь — уйду… Нет, нет!!! Я не должен допускать такой мысли! Это мой последний шанс. Последний…»
Первый бросок. Второй. Третий. Пятый. Зацепилась. Саша осторожно потянул на себя веревку… Держится. Дернул. Соскочила. О Боже! Саша прислонился каской к стене, отдышался. Шесть. Семь. На седьмом броске веревку заклинило.
«Седьмой — удача! — подумал Саша. — Счастливое число. Семь. Резко дергаю — не соскакивает. Тяну — держится… Ну не обманывай себя, не обманывай! Я направляю усилия по горизонтали, а когда я повисну на этих качелях, усилие будет направлено вниз. Ну?!»
Казалось, что веревка зацепилась надежно. Черная, чуть колышущаяся тень от нее перерезала угольной полосой оранжевую стену, уходившую ниже, там, где Саша прошел «балкон», в вечереющую преисподнюю.
— Капитан! — закричал Саша. — Дай мне метров пятнадцать слабины. У меня маятник.
Володя ответил не сразу.
— Ты подумал?! — крикнул он снизу.
— Да!!!
Какая там была мимика на лице Капитана, Саша, конечно, не видел. Он просто почувствовал, что веревка пошла, и стал выбирать слабину, одновременно держа внатяг конец, зацепившийся за скальные пальцы под вертикальным колодцем. Наконец все было готово. И тянуть с этим больше нельзя — ни повода нет, ни причины.
— Ты держишь?! — крикнул Саша вниз, крикнул так, что самому стало страшно.
— Держу, — ответил Капитан, ответил спокойно, сдержанно, твердо…
Спартак доел банку фасоли в томате и ложкой выскребал остатки, Марат валялся на спальном мешке и глядел в небо.
— Ю ар рэди? — спросил Спартак. — Уэр из зе инглиш бук?
— Ты — хуже всех, — сказал Марат. — Хуже даже нашего физкультурника.
— Оскорбления являются для настоящего педагога только комплиментом. На первом этапе обучения, — ответил Спартак. — Давай сюда учебник.
Марат нехотя на четвереньках полез, достал из-под камня учебник. Улегся на мешок, раскрыл книгу и лениво произнес:
— Лессон намбор ту.
— Прими, пожалуйста, другую позу, — сказал Спартак. — Вообще иди сюда с учебником. Дай-ка его мне.
Марат подошел.
— Я — сам, — сказал он, не выпуская книги из руки.
— Дай книгу, я сказал!
— Ну не все ли равно?
— Да что это такое? — возмутился Спартак.
Он выхватил учебник из рук Марата.
— Пятнадцатая страница, — быстро сказал Марат.
— Знаю, — буркнул Спартак.
Он раскрыл книгу и на первой внутренней обложке обнаружил радиограмму. Прочел.
— Ну, спасибо, Марат! — сказал он. — Спасибо, курсант!
— У Капитана есть мечта! — воскликнул Марат. — Мечта, ты понимаешь, мечта! Если мы передадим это наверх, мы отберем у них мечту!
— Я думал, ты — молодой, — сказал Спартак, — а ты — просто маленький.
— Ну, я пошел, — сказал сам себе Саша и оттолкнулся от скалы. Он стал падать, но никакой жизни собственной не пролетело перед его странно затуманившимся взором. В этот короткий миг он будто выскочил из своего собственного тела и как бы со стороны увидел себя летящим вдоль освещенной закатным солнцем отвесной стены, а в голове — вот уж ни к селу ни к городу! — пронеслось короткое грязное ругательство, которого интеллигентный Саша сроду не употреблял, даже когда ругался до истерики с прорабами. За этим неожиданным словом возникла щемящая, бессловесная, исключительно жалостная мысль: «Я падаю. Я падаю!» Однако его дернуло в обвязке так, что чуть не хрустнули ребра. Повис. Удача.
Володя снизу увидел, как вылетели из-за «балкона» Сашины ноги, и теперь они уже болтаются в стороне. Значит, маятник удался. Саша не стал ждать, он тут же начал подъем по этой веревке, используя специальные зажимы. Вот он на полпути. Вот уже под самыми скальными пальцами. Сердце бьется почти что в горле. Дыхания нет. Взялся за эти самые скальные пальцы. За ними оказалась площадка, небольшая, но встать можно двумя ногами. В это счастье просто не верилось. Силы оставили Сашу. Он сел на корточки, бессмысленно тер рукой лицо. Но тут же разозлился на себя. Это было малодушие. Сначала он должен был забить крюк. Это главное. Все остальное — потом. Он стал бить его в хорошую трещину, и длинное лезвие крюка типа «Л» уходило в глубь скалы, повторяя там, во тьме, все ее трещины, поворотики, изгибы. Крюк звенел, пел, и лучше этого звука не могло быть ничего. Саша бил крюк и знал, что этот звук скажет больше любых других слов Капитану все, что нужно, знал, что «зеркало» уже практически пройдено, знал, что жизнь в альпинизме он прожил недаром. И только когда он пристегнулся к крюку, он расслабился и крикнул вниз громко, сколько было мочи:
— Вова! Есть в жизни счастье!!
По стене рядом с ним шла вода, тонкий слой воды, толщиной с лист бумаги. Саша прильнул к скале и пил эту воду, словно целовал гору…
Между огромных скальных блоков, каждый из которых был величиной с добрую деревенскую избу, они поставили свою палатку. У них наверху было еще чуть светло, но внизу в провалы пропастей, под темные кисейные платки плоских туманов уже затекли чернила ночи. На улице рядом с палаткой шипел примус, из котелка, стоявшего на нем, валил пар. В палатке неудержимо смеялись, стенки ее ходили ходуном. Иногда высовывалась счастливая Лида, открывала крышку и говорила:
— Недоваренная картошка — деликатес французской кухни.
