-- Вот вам, пожалуйста, Тюрмо и Симурдэн. Белый священник и синий священник.
-- Оба черные, -- сказал другой буржуа.
Мэр, стоявший на балкончике, приподнял шляпу и прокричал:
-- Да здравствует республика!
Барабанная дробь известила слушателей, что чтение еще не окончено. И в самом деле, глашатай поднял руку.
-- Внимание, -- крикнул он. -- Вот еще последние четыре строчки правительственного объявления. Подписаны они командиром экспедиционного отряда Северного побережья, то есть командиром Говэном.
-- Слушайте! -- пронеслось по толпе.
И глашатай прочел:
-- "...Под страхом смертной казни..."
Толпа притихла.
-- "...запрещается оказывать согласно вышеприведенному приказу содействие и помощь девятнадцати вышепоименованным мятежникам, которые в настоящее время захвачены и осаждены в башне Тург".
-- Как? -- раздался голос.
То был женский голос. Голос матери.
III
Крестьяне ропщут
Мишель Флешар смешалась с толпой. Она не слушала глашатая, но иногда и не слушая слышишь. Она услыхала слово: "Тург" -- и встрепенулась.
-- Как? -- спросила она. -- В Турге?
На нее оглянулись. Вид у нее был растерянный. Она была в рубище. Кто-то охнул:
-- Вот уж и впрямь разбойница.
Какая-то крестьянка, державшая в руке корзину с лепешками из гречневой муки, подошла к Мишели и шепнула:
-- Замолчите.
Мишель Флешар растерянно взглянула на крестьянку. Она опять ничего не поняла. Слово "Тург" молнией озарило ее сознание, и вновь все заволоклось мраком. Разве она не имеет права спросить? И почему все на нее так уставились?
Между тем барабанщик в последний раз отбил дробь, расклейщик приклеил к стене объявление, мэр удалился с балкончика, глашатай отправился в соседнее селение, и толпа разбрелась по домам.
Только несколько человек задержалось перед объявлением. Мишель Флешар присоединилась к ним.
Говорили о людях, чьи имена были в списке объявленных вне закона.
Перед объявлением стояли крестьяне и буржуа, иначе говоря -- белые и синие.
Разглагольствовал какой-то крестьянин:
-- Все равно всех не переловишь. Девятнадцать это и будет девятнадцать. Приу они не поймали, Бенжамена Мулена не поймали, Гупиля из прихода Андуйе не поймали.
-- И Лориеля из Монжана не поймали, -- подхватил другой.
Тут заговорили все разом:
-- И Бриса Дени тоже.
-- И Франсуа Дюдуэ.
-- Да, он из Лаваля.
-- И Гю из Лонэ-Вилье.
-- И Грежи.
-- И Пилона.
-- И Фийеля.
-- И Менисана.
-- И Гегарре.
-- И трех братьев Ложре.
-- И господина Лешанделье из Пьервиля.
-- Дурачье! -- вдруг возмутился какой-то седовласый старик. -- Поймали Лантенака, считай всех поймали.
-- Да они и Лантенака-то пока не поймали, -- пробормотал кто-то из парней.
Старик возразил:
-- Возьмут Лантенака, значит саму душу взяли. Умрет Лантенак, всей Вандее конец.
-- Кто это такой Лантенак?--спросил один из буржуа.
-- Так, из бывших, -- ответил другой.
А еще кто-то добавил:
-- Из тех, кто женщин расстреливает.
Мишель Флешар услышала эти слова и сказала:
-- Верно!
Все оглянулись в ее сторону.
А она добавила:
-- Меня вот он расстрелял.
Это прозвучало странно; будто живая выдавала себя за мертвую. Все смотрели теперь на нее, но не слишком доброжелательно.
Действительно, вид ее внушал беспокойство; эта дрожь, трепет, звериный страх -- она была так напугана, что вчуже вызывала испуг. В отчаянии женщины страшит именно ее беспомощность. Словно сама судьба толкает ее к краю бездны. Но крестьяне смотрят на все много проще. Кто-то в толпе буркнул:
-- Уж не шпионка ли она?
-- Да замолчите вы и уходите подобру-поздорову, -- шепнула Мишели все та же крестьянка с корзинкой.
Мишель Флешар ответила:
-- Я ведь ничего плохого не делаю. Я только своих детей ищу.
Добрая крестьянка оглядела тех, кто глядел на Мишель Флешар, показала пальцем на лоб и, подмигнув ближайшим соседям, сказала:
-- Разве не видите -- юродивая.
Потом она отвела Мишель Флешар в сторону и дала ей гречневую лепешку.
Мишель, не поблагодарив, жадно начала есть.
-- И впрямь юродивая, -- рассудили крестьяне. -- Ест, что твой зверь.
И толпа разбрелась. Люди расходились поодиночке.
Когда Мишель Флешар расправилась с лепешкой, она сказала крестьянке:
-- Вот и хорошо, теперь я сыта. А где Тург?
-- Опять она за свое! -- воскликнула крестьянка.
-- Мне непременно надо в Тург. Скажите, как пройти в Тург?
-- Ни за что не скажу, -- ответила крестьянка. -- Чтобы вас там убили, так, что ли? Да я и сама толком не знаю. А у вас и правда не все дома! Послушайте меня, бедняжка вы, вы ведь еле на ногах стоите. Пойдемте ко мне, хоть отдохнете, а?
-- Я не отдыхаю, -- ответила мать.
-- Ноги-то все в кровь разбила, -- прошептала крестьянка.
А Мишель Флешар продолжала:
-- Я ведь вам говорю, что у меня украли детей. Девочку и двух мальчиков. Я из леса иду, из землянки. Справьтесь обо мне у бродяги Тельмарша-Нищеброда или у человека, которого я в поле встретила. Он меня и вылечил. У меня, говорят, кость какая-то сломалась. Все, что я сказала, правда, все так и было. А потом есть еще сержант Радуб. Можете у него спросить. Он скажет. Это он нас в лесу нашел. Троих. Я ведь вам говорю -трое детей. Старшенького зовут Рене-Жан. Я могу все доказать. Второго зовут Гро-Алэн, а младшую Жоржетта. Муж мой помер. Убили его. Он был батраком в Сискуаньяре. Вот я вижу, -- вы добрая женщина. Покажите мне дорогу. Не сумасшедшая я, я мать. Я детей потеряла. Я ищу их. Вот и все. Откуда я иду -- сама не знаю. Эту ночь в сарае спала, на соломе. А иду я в Тург -- вот куда. Я не воровка. Сами видите, я правду говорю. Неужели же мне так никто и не поможет отыскать детей? Я не здешняя. Меня расстреляли, а где -- я не знаю.
Крестьянка покачала головой и сказала:
-- Послушайте меня, странница. Сейчас революция, времена такие, что не нужно зря болтать чего не понимаешь. А то, гляди, вас арестуют.
-- Где Тург? -- воскликнула мать. -- Сударыня, ради младенца Христа и пресвятой райской девы, прошу вас, сударыня, умоляю вас, заклинаю всем святым, скажите мне: как пройти в Тург?
Крестьянка рассердилась.
-- Да не знаю я! А если бы и знала, не сказала бы. Плохое там место. Нельзя туда ходить.
-- А я пойду, -- ответила мать.
И она зашагала по дороге.
Крестьянка посмотрела ей вслед и проворчала:
-- Есть-то ей надо.
Она догнала Мишель Флешар и сунула ей в руку гречневую лепешку.
-- Хоть вечером перекусите.
Мишель Флешар молча взяла лепешку и пошла вперед, даже не обернувшись.
Она вышла за околицу. У последних домов деревни она увидела трех босоногих, оборванных ребятишек. Она подбежала к ним.
-- Две девочки и мальчик, -- вздохнула она.
И, заметив, что ребятишки жадно смотрят на лепешку, она протянула ее им.
Дети взяли лепешку и бросились испуганно прочь.
Мишель Флешар углубилась в лес.
IV
Ошибка
В тот же самый день, еще до восхода солнца, в полумраке леса, на проселочной дороге, что ведет от Жавенэ в Лекусс, произошло следующее.
Как и все прочие дороги в Дубраве, дорога из Жавенэ в Лекусс идет меж двух высоких откосов, и так на всем своем протяжении. К тому же она извилистая: скорее овраг, нежели настоящая дорога. Она ведет из Витрэ, это ей выпала честь трясти на своих ухабах карету госпожи де Севиньи. По обеим сторонам стеной подымается живая изгородь. Нет лучшего места для засады.
Этим утром, за час до того, как Мишель Флешар появилась на опушке леса и мимо нее промелькнула, словно зловещее видение, повозка под охраной жандармов, там, где жавенэйский проселок ответвляется от моста через Куэнон, в лесной чаще копошились какие-то люди. Густой шатер ветвей укрывал их. Люди эти были крестьяне в широких пастушечьих плащах из грубой шерсти, в каковую облекались в шестом веке бретонские короли, а в восемнадцатом -- бретонские крестьяне. Люди эти были вооружены -- кто карабином, кто дрекольем. Дреколыцики натаскали на полянку груду хвороста и сухого кругляка, так что в секунду можно было развести огонь. Карабинщики залегли в ожидании по обеим сторонам дороги. Тот, кто заглянул бы под густую листву, увидел бы дула карабинов, которые торчали сквозь природные бойницы, образованные сеткой сплетшихся ветвей. Это была засада. Дула смотрели в сторону дороги, которая смутно белела в свете зари.
В предрассветной мгле перекликались грубые голоса:
-- А точно ли ты знаешь?
-- Да ведь говорят.
-- Стало быть, именно здесь и провезут?
-- Говорят, она где-то поблизости.
-- Ничего, здесь и останется, дальше не уедет.
-- Сжечь ее!
-- А как же иначе, зря, что ли, нас три деревни собралось?
-- А с охраной как быть?'
-- Охрану прикончим.
-- Да этой ли дорогой она пойдет?
-- Слыхать, этой.
-- Стало быть, она из Витрэ идет?
-- А почему бы и не из Витрэ?
-- Ведь говорили из Фужера.
