– Марион, вы что же, совсем ничего не понимаете? – шепнула она. – Вы не знаете, что означает – найти такую куклу, вдобавок проткнутую булавками?
Марина наклонилась и вгляделась. Да, и впрямь: вся грудь куколки истыкана булавками, загнаны они так глубоко, что едва видны круглые головки.
– Дурость какая, – пробормотала она. – Зачем? Нет, я ничего не понимаю!
– Вы… что-нибудь чувствуете? – пристально глянула на нее Джессика. – Боль в груди? Сердце не колет?
Марина вскинула брови:
– С чего бы это?
– О господи! – вскричала Джессика. – Да из какой варварской глухомани вы явились, что не сообразите: это ведь вас энвольвировали на смерть!
Марина была так изумлена, что даже не обиделась на «варварскую глухомань». Конечно, она и представить не могла, что куклы существуют еще зачем-то, кроме игр.
– Эн… как вы сказали?
– Энвольвировали! Это обряд черной магии с целью причинить кому-нибудь страшный вред, заразить болезнью, убить!
– Меня? Мне? – никак не могла поверить Марина. – С чего вы взяли?
– Да ведь это вы! – Джессика так яростно ткнула в куклу носком, что едва не растоптала ее. – Вы! Ваши зеленые глаза, и румяные щеки, и волосы ваши, и даже платье!
«Неужели я такая уродина? – подумала Марина. – И волосы у меня вроде бы не рыжие, а русые…»
И вдруг она вспомнила, что сегодня утром Глэдис, причесывая ее, сказала, что одна коса у нее стала короче другой на два дюйма. «Не говори ерунды, – отмахнулась Марина. – Причесывай лучше поскорее!» Тогда она не обратила внимания на слова Глэдис, а сейчас подумала, что кто-то вполне мог войти ночью в ее опочивальню, срезать кончик косы и налепить ее на голову этой кукле, чтобы… чтобы…
Марина схватилась за сердце. Пол уходил у нее из-под ног. Сейчас она чувствовала себя так, словно оказалась ночью на перекрестке (проклятое место!) и вдруг услышала неведомый голос, окликающий ее по имени. Нельзя, нельзя откликаться, думает Марина: этот голос может принадлежать нечистой силе, ибо порча носится в воздухе и ищет свои жертвы. Однако против воли она все-таки отзывается – и стоит, открытая отныне всем бедам, урокам, приткам, призорам, наговорам…
– И что? – шепнула она, с ужасом воззрившись на Джессику. – Мне… умереть теперь? Когда?
Та несколько мгновений молчала, и Марина при этом чувствовала себя так, словно кто-то отсчитывает последние минуты ее жизни.
– Не знаю, – наконец с усилием разжала губы Джессика. – Может быть, все обойдется. Я в этом мало что понимаю. Надо спросить Сименса!
– Конечно, Сименса! – встрепенулась Марина. – Он-то уж, наверное, знает!..
Джессика затрясла колокольчик, и через довольно-таки немалое время в дверях наконец-то появилась недовольная, изрядно заспанная Глэдис. Девушки, не сговариваясь, шагнули вперед, загораживая юбками валявшуюся на полу страшную куклу, но Глэдис и так бы ничего не заметила: осознав, что заставила ждать не только «русскую кузину», которую никто из слуг не принимал всерьез, но и саму леди Джессику, она явно струсила и присела не в обычном коротком книксене, а в почтительнейшем реверансе.
– Бегом за Сименсом! – только и сказала Джессика, но таким тоном, что горничную как ветром сдуло. Верно, порыв того же самого ветра принес и Сименса: во всяком случае, он появился почти мгновенно с выражением обычного достоинства на брудастом лице.
– Чем могу служить, суда…
Он не договорил. Девушки расступились, и Сименс увидел куклу.
…Глаза его так сверкнули, лицо отразило такое торжество, что Марина подумала: явись перед Сименсом сейчас настоящая ведьма с какой-нибудь местной Лысой горы – всклокоченная, полунагая, верхом на черном коте или вовсе на метле, со всеми необходимыми колдовскими амулетами вроде драконьих зубов, совиных когтей, змеиной кожи и прочего, – он едва ли испытал бы больший восторг, чем при виде этой куколки, проткнутой булавками.
– Вот как! – хрипло изрек он. – Давно, ох как давно я этого не видел! Я знал, что в округе появилась ведьма: миледи предупреждала меня об этом.
Он отвесил полупоклон в сторону Марины, а Джессика уставилась на нее в полном изумлении.
– Ты знала о ведьме?! Да как же возможно такое?
– Сударыни, для слов сейчас не время, – весьма непочтительно перебил ее Сименс, но в голосе его звучала такая торжественность, что девушки сами поглядели на него с почтением. – Я должен немедленно свершить здесь некоторые обряды.
Сименс выхватил из кармана черный платок и бросил его так ловко, что он совершенно закрыл куклу, а затем охотник на ведьм поднял то и другое с полу, но особенным образом: повернувшись к черному пятну спиной и просунув правую руку за колено левой ноги.
То ли оттого, что Марина увлеклась разглядыванием пируэта, проделанного Сименсом с ловкостью, поразительной в его массивном теле, но свидетельствующей о немаленькой сноровке; то ли оттого, что кукла была теперь надежно завернута, – но она ощутила некоторое облегчение и смогла даже улыбнуться Джессике, которая тоже выдавила некое бледное подобие улыбки.
Сименс направился было к двери, но тотчас обернулся:
– Что же вы стоите, сударыни? Вам надобно уйти отсюда, а леди Марион вообще нельзя здесь оставаться нынче ночью, когда начнется охота на ведьму. Я отведу вас в одну из гостевых комнат и велю немедленно разжечь там камин.
– Да, – поежилась Марина, – уж пожалуйста, охотьтесь на эту злодейку без меня.
– Но, наверное, следует предупредить милорда Десмонда, а то как-то неловко, что мы распоряжаемся без его ведома, – сказала Джессика – и даже отпрянула, так грозно навис над ней Сименс.
– Никто ничего не должен знать! Никто, ни один человек! Иначе ведьма здесь больше не появится.
– Вы собираетесь ее здесь стеречь? – робко осведомилась Марина. – Всю ночь?
– Нет, миледи, – тихо сказал Сименс. – Eсть другое средство узнать, кто она.
– Да, узнайте, узнайте поскорее, а то я просто умираю от любопытства! – хихикнула Марина – вернее, попыталась хихикнуть, но из горла вырвался какой-то жалобный писк. Под напускной бравадою она тщилась сокрыть страшные догадки, так и раздиравшие разум: кто? кто мог это сделать? Кому до такой степени она опостылела, что ее обрекли на смерть, запродав ради этого душу черной нечистой силе? Без участия диавола такие дела не делаются. Так кто же не убоялся пагубного союза с врагом рода человеческого, лишь бы извести внезапно объявившуюся в замке «русскую кузину»?..
Чем дольше размышляла Марина, тем более отчетливо вырисовывались в ее уме два образа. Женщина и мужчина. О женщине ей было даже вспомнить противно. А при одной только мысли о том, что именно этот мужчина желает ей смерти, Марина и впрямь хотела умереть.
