Джонни садится рядом с ней. Они так похожи!
– Мы тобой гордимся, – говорит он.
– Хотела бы я знать, что сказала бы мама, – отвечает Мара.
Я слышу, как дрожит ее голос, и тоже сажусь рядом – с другой стороны.
– Она сказала бы, что мир полон нежданных радостей и что нужно окунуться в студенческую жизнь.
Дверь за нашими спинами открывается. Мы все оборачиваемся, ожидая увидеть соседку Мары по комнате.
На пороге стоит Пакстон, одетый во все черное, с букетом темно-красных роз. Пряди волос на его голове теперь ярко-алые, а цепей на нем столько, что от них не освободился бы и Гудини. Увидев Джонни, он останавливается.
– Кто ты, черт возьми? – Джонни встает.
– Он мой друг, – говорит Мара.
Я вижу все как при замедленной съемке. Гнев Джонни – маска, скрывающая тревогу, отчаяние Мары, высокомерие и презрение Пакстона. Мара бросается к отцу, хватает под руку, пытаясь успокоить его.
Я встаю между Джонни и Пакстоном.
– Джонни, – строго говорю я. – Сегодня у Мары очень важный день. Она запомнит его на всю жизнь.
Он замирает, хмурится. Я вижу, как он старается усмирить гнев. Это занимает больше времени, чем я рассчитывала. Потом Джонни медленно поворачивается спиной к Пакстону. Это приговор, можно не сомневаться, и Пакстон это понимает – в отличие от Мары. Я вижу, с каким трудом Джонни делает вид, что не возражает против присутствия парня.
Мара подходит к Пакстону. Рядом с ним она кажется еще более мрачной, похожей на гота. Они оба высокие и худые, как два подсвечника из оникса.
– Ну, – бодро говорю я, чтобы снять напряжение, – пора на ланч. Ты тоже, Пакс. Я хочу ненадолго перенести Мару в прошлое. Покажу стол в библиотеке, где мы занимались с ее мамой. Наше любимое место в четырехугольном дворе и в библиотеке…
– Нет, – говорит Мара.
– Что «нет»? – Я хмуро смотрю на нее.
– Не нужен мне тур памяти по улице Светлячков.
Этот вызов становится для меня неожиданностью.
– Я… не понимаю. Мы говорили об этом все лето.
Мара смотрит на Пакстона, тот ободряюще кивает. Это егомнение, егорешение.
– Мама умерла, – говорит Мара, и ее бесстрастный голос обескураживает меня. – Если все время вспоминать о ней, только хуже будет.
Я стою как громом пораженная.
Джонни придвигается к ней:
– Мара…
– Я очень вам благодарна, что вы меня сюда привезли, но я устала и волнуюсь. Может, на этом закончим?
Интересно, эти слова ранят Джонни так же сильно, как меня? Или у родителей со временем на душе образуются мозоли, а я просто не готова к такому повороту событий.
– Конечно, – хрипло говорит Джонни. Не обращая внимания на Пакстона, он проходит мимо него к дочери и обнимает ее.
Пакстону ничего не остается, как отступить. Его глаза цвета виски вспыхивают гневом, но парень быстро берет себя в руки. У меня нет сомнений: он знает, что я за ним наблюдаю.
Это моя вина. Я привела ее к доктору Блум, где Мара встретила этого явно неблагополучного молодого человека, а когда она рассказала мне о нем, я вела себя как бюро по выдаче разрешений. Следовало напомнить ей, что она ранима и неустойчива – девочка, которая намеренно режет себя. А когда я обнаружила, что они спят друг с другом, нужно было сообщить Джонни. Кейт я бы обязательно рассказала.
Когда наступает моя очередь прощаться, мне хочется сказать все, о чем я молчала раньше. Я снова злюсь на свою бесполезную мамашу – будь у меня нормальная мать, я, может, знала бы, как вести себя в таких ситуациях.
Во взгляде Мары я вижу тщательно скрываемое раздражение. Ей не терпится нас выпроводить и остаться наедине с Пакстоном, но она не знает, как это сделать. Но как оставить ее, восемнадцатилетнюю девчонку, в этом огромном кампусе, девчонку, которая режет себя, с парнем, который красится и носит украшения в виде черепов?
– Может, ты поживешь у меня половину семестра? – предлагаю я.
Пакстон презрительно фыркает, и меня так и подмывает дать ему пощечину.
Мара слабо улыбается.
– Я готова к самостоятельной жизни.
Я обнимаю ее, но объятие длится гораздо меньше, чем мне хотелось бы.
– Не пропадай, – хрипло говорит Джонни. Потом берет меня под руку и выводит из комнаты. Я ковыляю рядом с ним, наполовину ослепшая от слез. Раскаяние, страх, тревога – эти чувства сплетаются вместе и становятся моей опорой, не давая упасть.
Прихожу в себя я в баре; мы с Джонни оказываемся среди молодых людей, которые, несмотря на ранний час, поглощают желе «Джелло» с водкой и шнапсом.
– Это было жестоко, – говорит Джонни, когда мы садимся.
– Хуже, чем жестоко.
Я заказываю текилу.
– Когда, черт возьми, она успела подружиться с этим лузером?
У меня все холодеет внутри.
– Во время групповой терапии.
– Замечательно. Деньги были потрачены не зря.
Я выпиваю свою текилу и отвожу взгляд.
Джонни вздыхает:
– Господи, как жаль, что Кейти нет. Она бы знала, как с этим разобраться.
– Будь Кейти с нами, ни с чем не нужно было бы разбираться.
Джонни кивает и заказывает нам обоим еще по одной порции.
– Давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Расскажи, как продвигается твоя грандиозная книга…
Вернувшись домой, я наливаю себе большой бокал вина и хожу с ним из комнаты в комнату. Проходит довольно много времени, прежде чем я понимаю, что ищу ее.
Я встревожена и раздражена. Второй бокал вина не помогает. Мне нужно чем-то заняться, что-то делать.
Моя книга.
Я хватаюсь за эту мысль. Я точно знаю, о чем писать. Беру ноутбук, открываю его и…
Я никогда не умела прощаться. Этот недостаток сопровождал меня всю жизнь. Это особенно огорчительно, если учесть, как часто мне приходилось расставаться. Я думаю, что причины этого лежат в моем детстве – как и всего остального. Я всегда ждала возвращения матери. Сколько раз я уже писала об этом в мемуарах? Наверное, мне нужно вернуться к началу и отредактировать текст. Но предложение можно удалить, а от правды никуда не денешься. Если я кого-то люблю, то привязываюсь к человеку с такой страстью, которая граничит с навязчивым состоянием. Вот почему я не рассказала Джонни о Пакстоне и Маре. Я боялась его разочаровать – и потерять, – хотя если посмотреть правде в глаза, я его уже потеряла. Потеряла в тот момент, когда умерла Кейт. Я знаю, чтÓ он видит, когда смотрит на меня: меньшую половинку дружбы.
И все равно я должна была сказать ему правду. Если бы я это сделала, расставание с Марой не было бы похоже на окончательный разрыв…
