сало должно быть не меньше 10 сантиметров толщиной и иметь три прожилки из мяса.
— Ха-ха, — дружный смех зазвучал в хате, и когда стих, Иванов напомнил: — Петр Иванович, нас ждет Никифоров, поэтому ужинаем в темпе вальса и вперед!
— Да, да, конечно, — согласился Прядко, перевел взгляд на Ивонина; тот грустно смотрел на фляжку с водкой и, чтобы окончательно его не расстраивать, взял кусочек сала, съел и, причмокнув губами, объявил:
— А сало отменное. Поэтому, Толя, вторую половину села тебе обходить не придется.
Посмеявшись, они приступили к ужину. После его завершения Прядко, тепло простившись с Ивониным, вместе с Ивановым занял место в машине, и они покинули Бряусовку. В пяти километрах от нее их остановил патруль полевой комендатуры. Красноармейцы вскинули автоматы и взяли машину на прицел. Иванов достал из кобуры пистолет и настороженно смотрел на приближающегося старшину. Тот подозрительным взглядом прошелся по пассажирам, задержался на Прядко; у того отсутствовали знаки различия на форме, в его глазах промелькнула тень, и он распорядился:
— Товарищ капитан, попрошу вас и вашего пассажира выйти из машины!
— В чем дело, старшина? Доложите! — потребовал Иванов.
Помявшись, тот ответил:
— Ищем немецких диверсантов.
— Так ищите! А мы тут при чем?
— Товарищ капитан, у меня приказ останавливать всех и, невзирая на звания, проверять документы.
— Чей приказ?
— Майора Кириленко.
— Это которого? Старшина мялся и не решался сказать.
— Из какой службы Кириленко?
— Из Смерша.
— А его звать не Сергей ли Иванович? — уточнил Иванов.
— Так точно, Сергей Иванович! — подтвердил старшина и поинтересовался: — Вы чо, его знаете, товарищ капитан?
Иванов кивнул, расстегнул карман гимнастерки, достал удостоверение; на обложке в глаза бросалось короткое слово «Смерш», и показал старшине.
Тот вытянулся в струнку и скороговоркой проговорил:
— Извините, извините, товарищ капитан. Я выполняю приказ.
— Приказ есть приказ! Молодец, старшина! — похвалил Иванов и тронул машину.
Несколько минут он и Прядко хранили молчание. Поведение старшины произвело впечатление на Прядко. Смерш внушал страх не только агентам абвера, но и вызывал трепет у красноармейцев.
«Почему Смерш?.. Почему он пришел на смену особым отделам?» — эти вопросы не давали покоя Петру, и он адресовал их Иванову.
Тот встрепенулся и спросил:
— С названием, я так полагаю, тебе понятно?
— Смерть шпионам, — предположил Прядко.
— Совершенно верно. А знаешь, кто дал название?
— У нас… извини, Леонид, — Прядко улыбнулся. — У них в абвере так высоко не работают.
— Сам Сталин! — с гордостью объявил Иванов.
— Ничего себе уровень!
— А ты как хотел. Это еще не все, Абакумов — руководитель Смерша, сейчас является заместителем Сталина!
— Вот это да!
— А ты как хотел.
— Леонид, и все-таки почему Смерш, а не особые отделы? Ты, Ивонин, Селивановский — вы как были, так остались военными контрразведчиками. Тогда что изменилось?
На лицо Иванов набежала тень, и он глухо оборонил:
— А ты вспомни, что произошло в мае сорок второго под Харьковом.
— Да, лучше не вспоминать! Столько тогда людей полегло, и каких, — с ожесточением произнес Прядко.
— А они могли бы жить, и мы бы к Сталинграду не откатились.
— Так в чем причина? В чем?
— В том, что командование Юго-Западного фронта не прислушалось к нашей информации.
— Какой?
— О том, что наши войска не располагали достаточными ресурсами для наступления на Харьков! Что немцы готовят контрудар!
— А кому это докладывали? — допытывался Прядко.
— Да чтоб им ни дна ни покрышки! — в сердцах бросил Иванов.
— Так кому докладывали, Леонид?
— Тимошенко и Хрущеву. Николай Николаевич дважды их информировал.
— А почему он не доложил в Москву, в Генштаб?
— Ну ты же, Петр, не первый день в армии. И не хуже меня знаешь, будь она проклята эта субординация, через голову вышестоящего начальника не прыгнешь.
— М-да, все так.
— Вот я и думаю, товарищ Сталин, чтобы не допустить под Курском того, что произошло под Харьковом, замкнул на себя военную контрразведку, — предположил Иванов.
— Логично, — согласился Прядко.
— А то, что ее назвали «Смерть шпионам», то, согласись, это звучит. Но дело не в названии, слава богу, армия и мы наконец научились воевать с умом. Не так, как в Крыму. Как вспомню, так выть хочется. Сколько людей по дурости и бестолковости положили, — с болью в голосе произнес Иванов, и на его лице появилась гримаса.
Г…ол! — в этом дружном реве сотен голосов потонули все звуки. Иванов и Прядко с недоумением вертели головами по сторонам и ничего не могли понять.
Разгадка наступила через несколько сот метров. Дорога, описав замысловатую петлю, пыльной змейкой взлетела на вершину холма, и когда пыль рассеялась, перед Прядко и Ивановым предстала невероятная картина.
На выгоне для скота, ставшего импровизированным футбольным полем, две команды красноармейцев самозабвенно пинали босыми ногами мяч, сшитый из кирзовых сапог. Их азартно поддерживали однополчане, плотной стеной опоясавшие футбольное поле. К ним присоединились местные деревенские мальчишки, забыв про парившего в небесной вышине бумажного змея, они гонялись наперегонки за улетавшим в аут футбольным мячом. Петр и Леонид с изумлением наблюдали за происходящим, и это не было ни игрой воображения, ни фантастическим миражом. Желто-черные остовы сгоревших танков и грузовых машин, валявшиеся на обочине, напоминали о войне. Наперекор ей жизнь брала свое. Ее трогательные мелочи: бумажный змей, паривший в небе, футбольный мяч, импровизированные ворота, сооруженные из жердей, и лица, сотни лиц, согретые счастливыми улыбками болельщиков, на короткий миг возвратили Петра и Леонида в уже позабытое и кажущееся таким далеким довоенное прошлое. Впервые за всю войну они так пронзительно остро ощутили, что в ней наступил перелом, а вместе с ним возвращаются маленькие радости мирной жизни.
О них просто и бесхитростно вспоминала Антонина Григорьевна Буяновская:
«…у моего будущего мужа старшего лейтенанта Буяновского Григория появился трофейный велосипед с рулем гоночного. Я как-то вечером освободилась от дежурства, увидела велосипед (а я до войны занималась велоспортом
