Вот, сударыня, это и весь правдивый рассказ обо всех событиях, касающихся нас обоих. Если вы полностью не отбросите его как фальшивый, то, надеюсь, вскоре снимете с меня свои обвинения в моем жестоком обращении с мистером Викхемом. Не знаю – каким образом, какой хитрой ложью завладел он вашим вниманием, но, видимо, его успеху удивляться не стоит. Поскольку ранее вы ничего не знали о каждом из нас, то не могли судить правильно, а подозрительность вам совсем не присуща. Вам может показаться странным, что я ничего не сказал об этом вчера вечером. Но тогда я владел собой недостаточно хорошо для того, чтобы знать: что можно рассказывать, а что – нет. Правдивость всего, о чем говорилось в этом письме, может подтвердить своими свидетельствами полковник Фитцвильям, который из-за близкого родства и тесных дружеских отношений, а еще больше – как один из исполнителей воли моего отца, просто не может не знать всех подробностей этих событий. Если ваше отвращение ко мне обесценит все мои утверждения, я не могу запретить вам обратиться к моему кузену; а чтобы у вас могла появиться возможность спросить у него, я попробую передать вам это письмо в течение сегодняшнего утра. Хочется только добавить – пусть Господь Бог благословит вас.
Дарси».
Раздел XXXVI
Когда мистер Дарси передал Элизабет письмо, она была абсолютно уверена, что ничего, кроме повторного предложения замужества, оно содержать не может. Поэтому можно представить, с каким восторгом она его прочитала, какие противоречивые эмоции оно у нее вызвало! Чувства, с которыми она всматривалась в строки, однозначно определить нельзя. Сначала она с удивлением поняла: мистер Дарси считает, что он имеет право оправдываться любыми средствами; затем постепенно пришла к убеждению, что он может предоставить только такие объяснения своего поведения, о которых человек с должным чувством стыда предпочел бы промолчать. С сильной предвзятостью против всего, что он мог сказать, начала она читать его рассказ о том, что случилось в Недерфилде. Элизабет читала с жадностью, которая почти лишала ее способности понимать прочитанное, а страстное желание узнать о содержании следующего предложения мешало ей схватить смысл предложения, которое было у нее перед глазами. Его убежденность в равнодушии ее сестры она сразу же отвергла как надуманную, а рассказ о реальных – и весомых – аргументах против брака разозлил ее настолько, что у нее исчезло всякое желание объективно относиться к написанному. Ей хотелось, чтобы мистер Дарси выразил сожаление по поводу совершенного им, но он этого не сделал; его стиль свидетельствовал не об раскаяния, а о высокомерии; ничего, кроме гордости и тщеславия, письмо не содержало.
Но когда тему Недерфилда сменил рассказ о мистере Викхеме, когда Элизабет уже несколько спокойнее прочитала рассказ о событиях, которые – при своей правдивости – способны были полностью разрушить всякое доброе мнение о нем и которые несли в себе такое тревожное сходство с его собственным рассказом о себе, ее чувства стали еще более болезненными и еще менее пригодными для какого-то конкретного определения. Ее охватили удивление, неприятные предчувствия и даже страх. Она пыталась дискредитировать в своих глазах весь рассказ и время от времени выкрикивала: «Да это же ложь! Этого просто не может быть! Это просто какая-то чудовищная ложь!» Когда Элизабет прочла все письмо, то, мало что поняв из последних двух страниц, быстро его спрятала и решила забыть о его содержании и никогда больше к нему не возвращаться.
В этаком возмущенном состоянии души, с мыслями, которые хаотично вертелись у нее в голове, Элизабет попыталась пройтись и развеяться, но тщетно – через полминуты она снова развернула письмо и, собрав всю свою выдержку, снова начала – с угнетающим ощущением – перечитывать все, что касалось Викхема; при этом она обладала собой настолько хорошо, что ей удавалось вникнуть в смысл каждого предложения. Рассказ об отношениях мистера Викхема с пемберлийской семьей точно совпадал с тем, который рассказывал он сам, а слова о щедрости покойного мистера Дарси – хотя она и не знала ее истинных масштабов – очень напоминали его собственные слова. Сначала две версии событий подтверждали друг друга, но когда Элизабет дошла до того места, где говорилось о завещании, то разница стала впечатляющей. Она очень хорошо помнила, что именно рассказал ей Викхем о приходе, поэтому, когда ей точно припомнились его конкретные слова, невозможно было не сделать вывод, что кто-то из этих двух джентльменов является личностью очень неискренней. Сначала ей показалось, что это, конечно же, мистер Дарси, и она мысленно похвалила себя за то, что предчувствие не обмануло ее. Но когда Элизабет очень внимательно прочитала и перечитала то место, где говорилось о подробностях случившегося сразу после отказа Викхема от всяких претензий на приход, о том, что он получил вместо него круглую сумму в три тысячи фунтов, она не могла не засомневаться снова. Оторвала взгляд от письма и попыталась беспристрастно – как ей казалось – взвесить все обстоятельства, обдумать правдивость каждого высказывания – но без особого успеха. С каждой стороны были только голословные утверждения. Она снова принялась читать. Но с каждой строчкой становилось все яснее и яснее, что это дело, которое, как ей казалось, просто невозможно было умудриться подать так, чтобы мистер Дарси выглядел в свете более привлекательном, вполне может повернуться таким образом, что последний окажется ни в чем не виноватым вообще.
Обвинения в расточительстве и распутстве, которые он не побоялся выдвинуть против мистера Викхема, поразили ее чрезвычайно; тем более, что она не могла привести доказательств их недостоверности. Никогда раньше не слышала о мистере Викхеме, пока тот не поступил в Н-ский милицейский полк, сделав это по совету молодого человека, которого он когда-то немного знал раньше, а потом случайно встретил в Лондоне. О его прежней жизни никто в Гертфордшире не знал ничего, кроме того, что он сам о себе рассказал. Что касается его настоящего характера, то даже если бы сведения об этом существовали, все равно у Элизабет не возникло бы желание ими поинтересоваться. Выражение его лица, голос и манеры сразу же утвердили его как обладателя всех возможных добродетелей. Она пыталась вспомнить хоть какой-то пример добропорядочности, хоть какой-то очевидный признак целостности характера или великодушия, которые могли бы защитить его от обвинений мистера Дарси или хотя бы, при общем преимуществе добродетели, компенсировать то, что она всячески пыталась представить как случайные грехи, а мистер Дарси считал глубоко укоренившимися ленью и пороком. Но ни одно такое воспоминание не пришло ей в голову. Мистер Викхем как стоял у нее перед глазами – во всей прелести своего внешнего вида и манер, и она не смогла вспомнить ни одной существенной добродетели, кроме одобрительного отношения всех соседей и уважения сослуживцев, которые он заслужил своей общительностью. Достаточно долго поразмышляв над этим моментом, Элизабет потом снова принялась за чтение. Но – увы! – дальнейший рассказ о посягательстве мистера Викхема на мисс Дарси нашел определенное подтверждение в ее разговоре с полковником Фитцвильямом, который состоялся не позднее утром прошлого дня. Наконец правду обо всех подробностях рассказа ей пришлось искать непосредственно у полковника Фитцвильяма, от которого она недавно получила сведения о его опеке над своей кузиной во всех ее делах и чей характер ставить под сомнение не было никаких оснований. В какой-то момент Элизабет даже решила-таки обратиться к нему, но эту идею сначала пришлось признать неуместной, а потом вообще отбросить из-за убеждения, что мистер Дарси не рисковал бы, выдвигая такое предложение, если бы заранее не заручился поддержкой своего кузена.
