разрядится… Как там Виталик?
— Плохо, дочка… — печально выдохнул отец на том конце. — Ему стало хуже. Врачи говорят, что до завтра…
Телефон коротко вздрогнул и затих. А вместе с ним так же коротко встепенулось моё сердце и, кажется, остановилось.
Не помню, как я добралась до аэропорта. Но опять же, лишь для того, чтобы узнать, что билеты на ближайший рейс распроданы.
Осталось только выбрать — лететь с пересадкой или ждать до утра следующего рейса. Что по времени одинаково. Да ещё постараться не свихнуться от завладевшими душой отчаянием и болью, не задохнуться от уже не сдерживаемых, ужасных рыданий.
Глава 61
Закончились вторые сутки комы, а впереди ещё тринадцать часов полёта и гнетущая, отупляющая неизвестность. Натянутые нервы, и ледянящий душу страх.
Только бы не стало слишком поздно. Только бы успеть. Пусть даже лишь для того, чтобы просто попросить прощения… И навсегда расстаться…
Мысли кипели, кишили, как муравейник. Но основной была одна: если опаздаю из-за вчерашней выходки матери — задушу собственными руками.
* * *
Отец уже был здесь, рядом с другом. А я… Остановилась, как вкопанная напротив прозрачных дверей лучшего нейрохирургического центра Дубая, не решаясь войти. Так странно, что сюда я стремилась, летела, неслась, сломя голову, мысленно подгоняя самолёт и матеря местного таксиста, как специально петляющего меандрами* и ни черта не понимающего по-английски, но вот теперь… Застыла в нерешительности.
— Злата!
— Папочка! — я бросилась к стоящему позади меня отцу и разрыдалась в родных, утешающих объятиях.
— Ну хватит, дочка, успокаивайся. Как бы ни было тяжело, нужно оставаться сильной. Идём.
Я еле передвигала ноги, превратившиеся в негнущиеся, скованные волнением и страхом дубины. Но, призвав на помощь остатки силы воли а заодно и всех святых, которых сумела вспомнить, вошла в реанимационную палату.
Состояние тревожного оцепенения. Такое, когда опасаешься лишний раз пошевелиться, вздохнуть, боишься громким звуком или резким движением вспугнуть его висящую на волоске жизнь.
— Виталик… — просипела я трясущимися губами, — Ты меня слышишь, любимый?
В ответ получила лишь размеренный, вводящий в ужас гул аппарата ИВЛ**. Повсюду трубки, аппараты, десятки кнопок и цифр.
Я присела рядом и осторожно погладила его безжизненную, холодную кисть.
— Он ледяной! Папа, почему он такой ледяной? — вскочила я в панике. — Господи! Он же не умер? Не умер?
— Нет. — слегка встряхнул меня за плечи отец. — У Виталика гипотермия.
Я стрельнула глазами на монитор и ужаснулась цифре 32,1°
— Но почему такая низкая?
— Не переживай, дочка. Она уже поднимается. Здесь работают лучшие врачи.
— Да что мне врачи? Стой, в смысле, "уже поднимается"? — зацепилась я за его слова.
— Потому что вчера она опускалась до двадцати восьми, Злат. И была близка к критической…
Отец ещё несколько минут посвящал меня в подробности, умело жонглируя медицинскими терминами. Но всё, что я уловила, это то, что Виталик пробыл в состоянии клинической смерти три минуты, но мозг выжил и остался практически не повреждённым. А ещё в сознание врезался тот факт, что первые трое суток — решающие. Если мы сможем продержаться, шансы на спасение возрастут до двадцати процентов.
Двадцать! — Меня бросило в жар. Жизнь моего любимого зависела от этой страшной цифры.
Но главное — нужно говорить с ним, общаться так, как если бы Виталик был здоров. Это мне было известно и без врачей.
Спровадив отца, я присела на край кровати больного и приступила к такому новому и немного странному общению:
— Медвежонок… Прости меня… Твоя Злата такая эгоистка. Дурочка. Извини, что давила на тебя, — я сжала его расслабленную, превратившуюся в бесполезную плеть руку. — А давай мириться? Признаю: я проиграла… Ну, любимый, просыпайся, вставай и мы с тобой поедем домой… — и, хотя я обещала себе не плакать в его присутствии, слёзы катились по щекам огромными, соляными кристаллами. — Я согласна больше не торопить тебя и ждать, сколько скажешь. Но только, если ты будешь рядом, хорошо? — губы касались ледяного лица десятками нежных поцелуев. Словно их количество могло повысить эти грёбаные двадцать процентов.
— Мы с малышом очень соскучились по тебе, любимый. Да, ты не ослышался — через восемь месяцев у нас родится ребёнок. И мне очень хочется, чтобы рядом с нашей дочкой был её замечательный и сильный папа. Точно будет девочка, я знаю… А ты как думаешь, любимый?
Я говорила с ним весь вечер. Болтала без умолку и обо всём, пока, утомлённая перелётом и последними событиями не задремала на кушетке.
Из глубокого сна меня вывели встревоженные крики врачей и суетливая беготня.
Не разбирая ни слова на арабском, я уставилась на расплывающиеся перед сонными глазами цифры монитора — 27,8°. И в подтверждение моей страшной догадки, в этом рое голосов услышала чистую английскую речь:
— Скорее! Ну где вы ходите? Колите же! Он уходит!
* "Меандр" — древнегреческий меандровый орнамент, который представляет собой бирдюр, составленный из прямых углов, складывающихся в непрерывную линию.
** ИВЛ — аппарат искусственноц вентиляции лёгких.
Глава 62
Не знаю, какой это был по счету раз, когда я внутренне умерла из-за него. Опустилась в самые недра ада, и прошла все его круги. Дважды. А когда ярко-зелёные цифры на мониторе начали расти, вместе с ними медленно, но упорно начала подниматься и я.
Двадцать восемь и четыре, двадцать девять и два…
Всю жизнь я вымаливала Виталика у Бога, выпрашивала у судьбы, а в ответ она только смеялась и лупила меня по щекам его любовью к жене или била под дых травмами… Увечьями, которым не было конца.
Врачи ушли, оставив следить за состоянием больного только одну молоденькую медсестру.
Я придвинула кресло вплотную к кровати и, забравшись в него с ногами, положила голову рядом с холодной рукой любимого. Не спуская глаз с монитора, тихо шептала ему всё, что приходило в
