Хмурое редакторское лицо смягчилось. Господи, сколько авторов перевидал он на своем веку! В отличие от «братьев меньших» человек не умеет удовлетворяться отпущенными природой средствами самовыражения. Он одержим потребностью высказать свое способами, которые создали эволюция плюс технический прогресс… Редактору приходилось иметь дело и с графоманами, и с подлинными талантами, к сожалению, как известно, не умеющими обычно за себя постоять, и с агрессивными бездарностями. В конечном счете — если отбросить особо тяжелые случаи — он даже к представителям последней категории относился сочувственно, хотя называл их неприязненно «танками». Рассуждал так: разумеется, и среди пишущих встречаются разные штучки (не говоря уже об анонимщиках-клеветниках и прочих мерзавцах) — например, карьеристы, самодовольные наглецы, — и тем не менее есть в них нечто трогательное, ибо самый малоэффективный, тернистый путь к успеху выбрали… Ладно, добродушно сказал он Радию Кварку, будем надеяться, тебе повезет больше других. Вложив в ладони усталое нервное лицо, принялся читать дальше. Рассказ был слишком велик — тоже свидетельство неопытности автора; если печатать его в первозданном виде и объеме, то всех четырех газетных полос не хватит. Вряд ли, впрочем, могла зайти речь об опубликовании «Троянского коня». Не потому, что рукопись нуждалась в серьезной доработке, была «сырой» — это дело поправимое, — в силу иных причин, весомых, трудно устранимых препятствий… Однако возникшая поначалу законная досада на заведующего отделом литературы и искусства, почему-то не решившего судьбу рассказа самолично, скоро исчезла. На первых порах посмеиваясь, все больше увлекаясь, он прочитал все. По обыкновению газетчиков- профессионалов, покончив с очередной страницей, редактор, не переворачивая, подкладывал ее под остальные, и, когда чтение было завершено, страницы расположились в исходном порядке, словно предлагая начать с начала.
Он так и поступил, только прежде поднялся, смешно воздел вверх и в стороны длинные худые руки, изо всех сил, от души потянулся, шагнул к высокому под низким потолком окну, толкнул; крутнувшись на оси, окно распахнулось. Издательский корпус стоял в возвышенной части города, к тому же одиннадцатый этаж, — и на табачный угар набросился почти свежий здесь, вверху, воздух зарождающейся ночи. Легче стало дышать, и на сердце полегчало; а еще раньше па настроение ухитрился с необъяснимой благотворностью повлиять Радий Кварк. Озадаченно отметив и признав неоспоримость последнего факта, редактор охватил взглядом заоконную панораму.
Большой, особенно за последние полтора-два десятилетия разросшийся город исподволь, как человек, высвобождался из тисков напряженного ритма недели и лишь на исходе первого выходного дня научился отдыхать. Сейчас он умиротворенно нежился под освежающим душем из легкомысленных вечерних огней, обрывков льющихся из окон мелодий, расслабленно-неторопливого, тем самым контрастирующего с нервозным дневным, шелеста автомобильных шин, из смутного, приглушенного шепота дождя, каплями в котором были людские голоса. Смазанное на горизонте электрическое зарево кощунственно обесцвечивало живой блеск звезд — нонсенс, неприятный парадокс, иллюстрация жалкой искаженности нашего мировосприятия… Прислушавшись к грустному умозаключению, редактор взглянул на звезды пристальнее, внимательнее, даже запрокинул голову, — и, освобожденные от подавляющего эффекта искусственных световых помех, они ожили, сделались крупнее, заблистали ярко, чисто, свежо… «А ведь черт знает, что там на самом деле!» — с давно не напоминавшей о себе юношеской горячностью мысленно воскликнул он. Вернулся к столу и начал читать рассказ с начала. Вот что в нем было.
Город Утилиборг не случайно носил свое серое, как груда старого тряпья, имя. Его обитателей не интересовало ничто, кроме наживы, стремления разбогатеть, желания иметь побольше вещей — в широком смысле этого самого дорогого их сердцу слова; а те, что уже были богаты, старались заполучить еще больше. Все окружающее они воспринимали с одной точки зрения: нельзя ли тут чем-либо поживиться?.. (Латинское «utilitas» переводится как «польза», «выгода».)
Утилиборжцы беззастенчиво обманывали приезжих, имевших глупость их посетить, а когда сами бывали в гостях, то ловко обирали доверчивых гостеприимных хозяев; подсовывали заведомую дрянь, отправляя товары почтой, и норовили всучить фальшивые деньги за хорошие, добротные вещи, которые присылались в город по их заявкам. Если в силу каких-нибудь обстоятельств временно было невозможно обмануть чужого, они обманывали друг друга. Но главный их порок состоял все-таки не в патологической склонности к воровству, обману, вообще жульничеству, а в самой неутолимой жажде накопительства. Во-первых, она по природе своей низменна и потому может толкнуть человека на любую низость; во-вторых, будучи доминирующей потребностью, смыслом существования, делает его абсолютно невосприимчивым к ценностям духовным.
Чего стоила первейшая заповедь утилиборжцев (наверное, правомерно сказать и попросту — утилитаристов): «Сколько бы ни имел, стремись иметь больше!» Когда у многотысячного населения целого города такое — одно на всех жизненное кредо, люди неизбежно обречены на тотальное удручающее безличие. Так и было. Даже имена граждан Утилиборга отражали признаки всего двух видов: чисто внешние (Толстый, Косой, Волосатый, Коротконогий, Бородавчатый и т. д.) или же указывающие на род деятельности; так сказать, профессию Спекулянт, Шулер, Специалист-по-тяжбам, Взяточник, Мастер-мелких-афер… Характерная деталь: имени предшествовало словечко «Ути», обратиться к горожанину без данной приставки значило оскорбить его, и это лишний раз показывает, что накопители не только не стыдились своей позорной сущности, а, напротив, гордились ею…
Невольно увлекшийся редактор прочитал дальше вслух: «…И хватит с меня, противно описывать это мерзопакостное сборище субъектов, пораженных вирусом стяжательства, безнадежно больных вещизмом, озабоченных, стремлением к сиюминутной пользе и потому не способных заглянуть дальше собственного носа! Читателю, которому подобная игра воображения может доставить удовольствие, предоставляется право самому обогатить отвратительную картину дополнительными штрихами. Возможности здесь поистине неограниченные: накопительство есть крайняя степень проявления бездуховности, идеальная форма ее выражения, так как чревата самыми уродливыми и далеко ведущими последствиями. Неудивительно, что именно природу, натуру обитателей Утилиборга имел в виду Агр Экспансий, выражая уверенность в успехе акции «Порабощение». Гераклит Эфесский, древний философ-диалектик, произнес вещие слова: «Не лучше было бы людям, если бы исполнялось все, чего они желают». Он, правда, мягко выразился. Существует грань, за которой доступность желаемого становится губительной…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
